– Лодка, которая заодно и дом.

– Ты хочешь, чтобы мы жили в лодке? – медленно произнесла Татьяна.

Александр подозвал сына:

– Энтони, тебе бы понравилось жить в доме, который заодно и лодка?

Мальчик несколько раз подпрыгнул на месте.

– Энтони, – заговорила его мать, – тебе бы понравилось жить на снежной горе на севере Канады?

Энтони снова подпрыгнул.

– Видишь, Александр? Я, вообще-то, не думаю, что тебе следует принимать все важные решения, основываясь на восторге малыша.

Александр взял Энтони на руки.

– Пузырь, – сказал он, – представь дом, который стоит у причала, как лодка, и качается, как лодка, но никогда не отходит от пристани в океан… разве это не здорово?

Энтони обнял отца за шею:

– Да, пап! А чего еще тебе хочется?

За тридцать долларов в неделю – за ту самую сумму, которую они не захотели платить миссис Брюстер, – они арендовали полностью обставленный плавучий дом на Фэр-айл-стрит, выступающей в залив между Мемориальным парком и недавно расчищенной под строительство Благотворительного госпиталя площадкой. В доме имелась небольшая кухня с маленькой плитой, гостиная, ванная с туалетом – и две спальни!

Энтони, конечно, как и в доме Нелли, отказался спать один. Но на этот раз Татьяна проявила твердость. Она оставалась с сыном примерно час, пока он не засыпал в своей собственной постели. Матери нужно было место для себя лично.

Когда совершенно нагая Татьяна, даже без тонкой шелковой сорочки, лежала в двуспальной кровати перед Александром, она думала, что стала другой женщиной и занимается любовью с другим мужчиной. В спальне было темно, и Александр тоже разделся – ни футболки, ни шортов, ничего. Он был нагим, он лежал на ней, он даже что-то бормотал – слова, каких она не слышала очень долго, – и он двигался медленно, чего также не делал очень давно, и Татьяна вознаградила его могучим оргазмом и робкой просьбой продолжить, и он так и сделал, но почему-то для нее это оказалось уже слишком; он поднимал ее ноги и теперь двигался с такой силой, что из ее пересохшего горла вырывались крики боли и наслаждения, но она хотела еще… и он даже приоткрыл ненадолго глаза, глядя на ее молящие губы.

– О боже мой, Шура…

Она увидела его испытующий взгляд; он прошептал:

– Тебе нравится вот так, да?

Он поцеловал ее, но Татьяна откинулась от него и заплакала. Александр вздохнул и снова закрыл глаза, и на том все кончилось.

Александр собирался отправиться на поиски работы, Татьяна хотела бы отнести их одежду в прачечную самообслуживания. Но такой прачечной поблизости не было.

– Может, нам следовало снять дом ближе к прачечной?

Александр перестал рассовывать по карманам сигареты и деньги и уставился на нее:

– Так, давай проясним. Плавучий дом на Атлантике, прямо на воде, как ты уже видишь, или дом рядом с прачечной? Ты предпочтешь второе?

– Я не предпочитаю, – ответила она, смутившись и порозовев. – Но я ведь не могу стирать твою одежду в океане, так?

– Подожди, пока я вернусь, и мы решим, что делать.

Когда он вернулся, уже во второй половине дня, он сообщил:

– Я нашел работу. Причал Мэла.

Лицо Татьяны стало таким унылым, что Александр рассмеялся:

– Таня, у Мэла свой причал по другую сторону Мемориального парка, отсюда десять минут пешком вдоль набережной.

– А у Мэла тоже одна рука, как у Джимми? – спросил Энтони.

– Нет, малыш.

– А от Мэла пахнет рыбой, как от Джимми? – спросила Татьяна.

– Не-а. Мэл сдает в аренду лодки. И ищет кого-то, чтобы управляться с ними и еще катать людей дважды в день по заливу и к Майами-Бич. Мы пройдем там, люди посмотрят разные виды, а потом мы вернемся. Я буду водить моторную лодку.

– Но, Александр… А ты говорил Мэлу, что не умеешь водить моторную лодку?

– Конечно нет. Но я и тебе не говорил, что не умею водить дом на колесах.

Татьяна покачала головой. Это было что-то новенькое.

– С половины восьмого до шести. И он будет мне платить двадцать долларов. В день.

– Двадцать долларов в день! – воскликнула Татьяна. – В два раза больше, чем на Оленьем острове, и тебе не придется пахнуть рыбой! Как он может позволить себе так много тебе платить?

– Судя по всему, одинокие богатые леди обожают устраивать прогулки на лодках на дальних пляжах, пока ожидают возвращения своих мужей с войны.

Татьяна отвернулась, чтобы он не видел ее лица.

Он обнял ее сзади.

– А если я буду очень мил с этими леди, – продолжил Александр, отводя ее косу, чтобы поцеловать в шею, и прижимаясь к ней бедрами, – они иногда будут оставлять капитану чаевые.

Татьяна понимала, что он пытается рассмешить ее, говорить легко, и, хотя по ее щеке сползла слезинка, она сказала, поглаживая его руку:

– Что ж, что ты действительно умеешь, так это быть милым с леди.

Утром в семь часов, когда Александр уже готов был отправиться на причал, он сказал Татьяне:

– Около десяти приходи туда. Мы как раз будем выходить на утреннюю прогулку. – Он поднял Энтони, который все еще был в пижаме. – Малыш, я собираюсь взять тебя с собой на лодку. Будешь помощником капитана.

Энтони просиял:

– Правда? – И тут же его лицо изменилось. – Я не могу, па.

– Почему?

– Я не умею управлять лодкой.

– Я тоже, так что мы на равных.

Энтони поцеловал отца.

– А я тоже пойду? – спросила Татьяна.

– Ты пройдешься с милю до магазина, купишь еды и найдешь прачечную. Или крем для загара. – Он улыбнулся. – Делай что хочешь. Но вернись в половине первого, чтобы забрать его. Мы можем пообедать вместе, прежде чем я снова отправлюсь катать туристов в два часа.

Татьяна поцеловала мужа в губы.

Он взял с собой сына! Какое счастье, какая радость для Энтони! Татьяна постирала белье, купила еды, и книгу кубинской кухни, и мясо для сэндвичей, и картофельный салат и отвезла все домой в новенькой деревянной тележке для покупок. Она открыла все окна, чтобы чувствовать океанский ветерок, пока готовила обед, а из кухонного радио разносились звуки Третьей симфонии Брамса. Татьяне нравилась эта музыка. Она и на Оленьем острове ее слышала.

Потом она побежала через Мемориальный парк, чтобы отнести еду своим мужчинам.

Энтони определенно имел успех на лодке.

– Он был так занят, знакомясь со всеми, что забыл помогать отцу управлять лодкой. А мне нужна была его помощь, уж поверь. Но не важно, малыш. Возможно, завтра?

– Я и завтра смогу пойти с тобой?

– Если будешь хорошо вести себя с мамой, то как насчет каждого дня?

Энтони прыгал и визжал всю дорогу до дому.

На ужин Татьяна приготовила зеленые бананы и говяжью грудинку по рецепту из своей новой поваренной книги.

Александру понравилось.

Татьяна увлеклась приготовлением разными способами того, что она назвала «величайшим творением Нового Света после кукурузы», – зеленых бананов. Не слишком мягкие, не сладкие, но в остальном похожие на бананы, они подходили ко всему. Татьяна купила камбалу и приготовила с мексиканской сальсой, помидорами и ананасами. Но основой блюда были бананы. Татьяна никогда не пробовала кукурузу, желтые или зеленые бананы до приезда в Америку.

– Божественные бананы с ромом, – сообщила она, театрально зажигая спичку и ставя сковороду с бананами на огонь.

Александр слегка обеспокоился и смотрел скептически, пока Татьяна не положила бананы на ванильное мороженое; бананы были смешаны с маслом, темным жженым сахаром, и густыми сливками, и с ромом.

– Ладно, сдаюсь. Божественно, – согласился он. – Мне еще немножко, пожалуйста.

Духовка работала не слишком хорошо; в ней трудно было испечь настоящий хлеб. Это было совсем не то, что большая плита с духовкой, что была у Татьяны в квартире в Нью-Йорке. Татьяне удавалось печь только небольшие плюшки по рецепту украинских евреев из Нижнего Ист-Сайда. И прошло уже четыре месяца с тех пор, как она в последний раз разговаривала с Викки. Когда она думала о Викки и Сэме, у нее холодело в животе. Она не хотела о них думать. Она заставляла себя не думать о них.

Татьяна отлично умела заставлять себя не думать о чем-то.

Александру нравились пышные и сладковатые плюшки.

– А что такое, нет салата из зеленых бананов? – поддразнивал он ее, когда они втроем обедали за одним из столов для пикников под старыми дубами в Мемориальном парке.

Она купила Александру белые хлопковые и льняные рубашки и белые хлопковые просторные штаны. Она знала, что он удобнее себя чувствует в хаки или зеленых солдатских штанах и футболке с длинными рукавами, – но он должен был выглядеть как капитан.

Почти все время между прогулками Александр занимался лодками – учился ремонтировать корпуса, моторы, рули, трюмные помпы, канализацию, спасательное оборудование, поручни. Он покрасил палубу своей лодки, заменил разбитые или треснувшие стекла, сменил масло в моторе. Что бы ни нуждалось в ремонте, Александр это чинил, весь в белом, с рукавами до запястий, несмотря на солнечный жар.

Мэл уже боялся потерять Александра и повысил ему жалованье до двадцати пяти долларов в день. Татьяне тоже хотелось дать Александру как можно больше, по той же самой причине.

В Майами жило много испанцев, и никто из них не улавливал русский акцент Татьяны; никто не знал, что у нее русское имя. В Майами Татьяна вполне приспособилась. Хотя ей не хватало малых размеров, и даже тесноты, и ароматов Оленьего острова, хотя она скучала по необъятности и сиянию Нью-Йорка, ей нравился не имеющий границ Майами.

Она приготовила фаршированную капусту, которую Энтони любил еще со времен Нью-Йорка. Александр все съел, но после ужина сказал:

– Пожалуйста, не готовь снова капусту.

Энтони расстроился. Он любил капусту. И ведь когда-то его отцу тоже нравились пироги с капустой.

Но Александр сказал – нет капусте.

– Почему? – спросила Татьяна, когда они вышли на палубу их плавучего дома, качавшегося на волнах. – Раньше она тебе нравилась.

– Мне раньше многое нравилось.

«Это точно», – подумала Татьяна.

– Я видел капусту, выраставшую до размеров трех баскетбольных мячей на груде человеческого пепла и костей, в лагере смерти в Польше, он назывался Майданек. Это была необычная капуста, ты такой никогда и не видела, и росла она на останках евреев. Ты бы и сама никогда больше не стала ее есть.

– Даже в капустном пироге? – тихо спросила она, стараясь отвести его мысли от Майданека к деревне Лазарево.

– Даже в пироге, Таня, – ответил не поддавшийся Александр. – Никакой больше капусты для нас.

И Татьяна никогда больше ее не готовила.

Энтони сказали, что он не может встать из-за стола, пока не опустошит тарелку.

– Уйду когда захочу!

Александр отложил вилку:

– Что ты сказал?

– Ты не можешь мне приказывать, что делать! – ответил Энтони, и его отец встал из-за стола так стремительно, что Энтони свалился со стула и бросился к матери.

Забрав его из рук Татьяны, Александр решительно поставил его на пол:

– Я могу и буду говорить тебе, что делать. – Его ладони легли на плечи сына. – А теперь давай попробуем снова. Ты не выйдешь из-за стола, когда захочешь. Ты будешь сидеть, доедать ужин, а когда доешь, ты спросишь разрешения уйти. Понятно?

– Я сыт! Почему я должен доесть?

– Потому что должен. В следующий раз, Таня, не давай ему так много.

– Он говорил, что голоден.

– Дашь добавки. Но сегодня он съест все до конца.

– Мамуля!

– Нет, не мамуля решает, а я! Заканчивай ужин.

– Мам…

Руки Александра крепко сжали его плечи. Энтони съел все до конца и попросил разрешения выйти из-за стола. После ужина Татьяна вышла на узкую палубу, где сидел и курил Александр. Она осторожно, неуверенно пристроилась рядом с ним.

– Ты слишком мягка с ним. Он должен учиться. И будет учиться.