– Нет, малыш. Для маленьких мальчиков опасно находиться в лодке для ловли лобстеров.

Татьяна всматривалась в них обоих, слушая, впитывая.

– Я не маленький. Я большой. И я буду вести себя хорошо. Обещаю. Я буду помогать.

– Нет, дружок.

Татьяна откашлялась:

– Александр… э-э-э… если и я пойду с вами, то смогу присмотреть за Энтом.

– Джимми никогда прежде не пускал на судно женщин, Таня. У него сердечный приступ случится.

– Да, конечно, ты прав. Энт, хочешь еще овсянки?

Энтони, доедая завтрак, не поднимал головы.

Иногда ветер был удачным, иногда – нет. А если ветра не было вовсе, тралить было трудно, несмотря на героические усилия Джимми поднять парус. Поскольку в лодке их было всего двое, Александр опускал косой треугольный парус, и, пока шлюп качался в Атлантике, они сидели и курили.

Джимми как-то сказал:

– Черт побери, приятель, почему ты всегда носишь рукава до запястий? Ты же помрешь от жары. Закатай рукава. Сними рубашку.

А Александр ответил:

– Джимми, друг, забудь ты о моей рубашке, почему бы тебе не купить новую лодку? Ты бы заработал куда больше денег. Я знаю, это лодка твоего отца, но сделай себе услугу, вложись ты в чертову новую лодку!

– На новую лодку у меня нет денег.

– Возьми ссуду в банке. Они там готовы помогать людям встать на ноги после войны. Возьми кредит на пятнадцать лет. С теми деньгами, что ты сделаешь, ты расплатишься за два года.

Джимми разволновался. И внезапно сказал:

– Давай пополам.

– Что?

– Это будет наша лодка. И мы поделим заработок.

– Джимми, я…

Джимми вскочил, расплескав пиво:

– Мы возьмем матроса, еще двенадцать ловушек, поставим чан на тысячу с лишним литров для лобстеров. Ты прав, мы заработаем кучу денег.

– Джимми, погоди… ты не то придумал. Мы здесь не останемся. – Александр сидел, держа в пальцах сигарету.

Джимми откровенно расстроился:

– А зачем вам уезжать? Ей здесь нравится, ты тоже так говоришь. Ты работаешь, у мальчика все в порядке. Зачем уезжать?

Александр сунул сигарету в рот.

– У тебя же будут свободные зимы, чтобы делать что захочется.

Александр покачал головой.

– Но тогда зачем ты искал работу, если обосновался здесь всего на какой-то месяц?

– Я искал работу, потому что она мне нужна. На что бы мы жили, как ты думаешь?

– Мне не доводилось работать вот так, полный день, с довоенных дней, – сердито сказал Джимми. – И что мне делать, когда ты уедешь?

– Сейчас многие возвращаются с войны, – возразил Александр. – Найдешь кого-то другого. Извини, Джим.

Джимми отвернулся и принялся отвязывать канат от паруса.

– Прекрасно. – Он не смотрел на Александра. – Но скажи, кто еще будет работать так, как ты?

Тем вечером Александр сидел на своем стуле, показывая Энтони, как завязывать простой бегущий узел с помощью свайки, пока они оба ждали Татьяну, чтобы отправиться на вечернюю прогулку, и тут раздались крики у соседей; но что было необычным, так это вмешательство мужского голоса.

Вышла Татьяна.

– Мама, ты слышишь? Он им отвечает!

– Я слышу, сынок. – Они с Александром переглянулись. – Вы готовы?

Они вышли за ворота и медленно пошли по дороге – и всё пытались разобрать слова, а не просто услышать голоса на повышенных тонах.

– Странно, да? – сказал Александр. – Полковник спорит.

– Да, – ответила Татьяна таким тоном, каким другой сказал бы: «Разве не фантастично?»

Он удивленно посмотрел на нее.

Они пытались расслышать. Минутой позже в соседский двор выскочила мамаша, толкая инвалидное кресло с Ником по высокой траве. Она чуть не упала сама и не перевернула мужа.

Выкатывая кресло в палисадник, женщина крикнула:

– Вот, сиди! Теперь рад? Ты хочешь здесь сидеть в одиночестве, чтобы все, кто идет мимо, таращились на тебя, как будто ты зверь в зоопарке, ладно, давай! Мне уже плевать. Мне вообще на все плевать.

– Это уж слишком очевидно! – закричал полковник, когда она помчалась прочь. Он задыхался.

Татьяна и Александр опустили головы. Энтони сказал:

– Привет, Ник!

– Энтони! Тихо!

Энтони открыл калитку и вошел в палисадник:

– Хочешь сигарету? Мама, иди сюда!

Татьяна посмотрела на Александра.

– Можно дать ему сигарету? – шепотом спросила она.

Но это Александр подошел к полковнику, слегка скривив лицо и согнувшись, достал из своей пачки сигарету, зажег и поднес к губам полковника.

Мужчина вдохнул, выдохнул, но не с таким пылом, как тогда с Татьяной. И молчал.

Татьяна положила руку на плечо Ника. Энтони принес ему рогатого жука, дохлую осу, вялую картофелину:

– Смотри. Погляди на осу!

Ник посмотрел, но промолчал. Сигарета успокоила его. Он выкурил еще одну.

– Хотите выпить, полковник? – внезапно спросил Александр. – Там на Мейн-стрит есть бар.

Ник кивнул в сторону дома:

– Они меня не отпустят.

– А мы их не спросим. Представьте, как они удивятся, когда выйдут – а вы исчезли! Подумают, вы сами скатились с холма.

Это заставило полковника Николаса Мура улыбнуться.

Такая картинка стоит всех криков, что начнутся потом. Ладно, поехали.

«Суизи» был единственным баром в Стонингтоне. Детям туда входить не позволялось.

– Я отведу Энтони на качели, – сказала Татьяна. – А вы двое развлекитесь.

В баре Александр заказал два виски. Держа оба стакана, он чокнулся ими и поднес выпивку ко рту Ника. Жидкость исчезла в один глоток.

– Пожалуй, закажем еще по одному?

– Знаешь, – сказал Ник, – а почему бы тебе не взять для меня целую бутылку? Я не пробовал спиртного уже восемнадцать месяцев. Я тебе верну деньги.

– Не беспокойся, – сказал Александр и купил Нику и себе бутылку «Джек Дэниелс».

Они устроились в углу, куря и попивая.

– Так что такое с твоей женой, полковник? Почему она вечно раздражена?

Они придвинулись поближе друг к другу, полковник в кресле, капитан рядом.

Ник покачал головой:

– А ты посмотри на меня. Разве ее можно винить? Но не беспокойся… армия собирается вскоре дать мне круглосуточную сиделку. Она будет обо мне заботиться.

Они посидели молча.

– Расскажи мне о твоей жене, – попросил Ник. – Она меня не боится. Не то что другие здесь. Она уже видела такое?

Александр кивнул:

– Да, она такое видела.

Лицо Ника просветлело.

– А ей нужна работа? Армия будет ей платить десять долларов в день за уход за мной. Что скажешь? Немножко лишних денег для твоей семьи.

– Нет, – качнул головой Александр. – Она достаточно долго была сиделкой. Хватит с нее. – И добавил: – Да нам и не нужны деньги, у нас все в порядке.

– Да ладно, всем нужны деньги. Ты мог бы купить свой дом, а не жить у этой чокнутой Джанет.

– А что ей тогда делать с сыном?

– Приведет с собой.

– Нет.

Ник замолчал, но сначала огорченно фыркнул. Наконец он сказал:

– Мы в листе ожидания на сиделку, но не можем пока ее получить. Их недостаточно. Они все уезжают. Их мужчины возвращаются, они хотят завести детей, они не желают, чтобы их жены работали.

– Да, – согласился Александр. – И я не хочу, чтобы моя жена работала. В особенности сиделкой.

– Если я не получу сиделку, Бесси говорит, что отправит меня в армейский госпиталь в Бангоре. Говорит, мне там будет лучше.

Александр влил в горло полковника еще порцию так необходимого ему виски.

– Они-то точно будут счастливее, если я окажусь там, – сказал Ник.

– Пока они не выглядят счастливыми.

– Нет-нет. До войны они были отличными.

– А где тебя ранили?

– В Бельгии. Арденнская операция. Чин имеет свои привилегии и всякое такое. Но взорвался снаряд, мои капитан и лейтенант погибли, а я обгорел. Может, все и обошлось бы, но я пролежал на земле четырнадцать часов, прежде чем меня подобрал какой-то взвод. Началось заражение, спасти конечности не удалось.

Еще по глотку, еще сигарета.

Ник сказал:

– Им бы лучше было просто оставить меня в том лесу. Тогда все было бы кончено для меня пятьсот пятьдесят дней назад, пятьсот пятьдесят ночей назад.

Он понемногу успокоился благодаря виски и сигаретам. И пробормотал наконец:

– Она такая хорошая, твоя жена.

– Да.

– Такая свежая, молодая. Так приятно на нее смотреть.

– Да, – ответил Александр, закрывая глаза.

– И она не кричит на тебя.

– Верно. Хотя, полагаю, иногда ей этого хочется.

– Ох, если бы моя Бесси умела так сдерживаться. Она ведь раньше была милой женщиной. А дочка была чудесной девочкой.

Еще глоток, еще сигарета.

– А ты после возвращения замечал, – заговорил Ник, – что женщины многого просто не знают? Не хотят знать. Они не понимают, каково это было. Они видят меня вот таким и думают, что хуже и быть не может. Они не знают. Это пропасть. Ты проходишь через что-то такое, что меняет тебя. Ты видишь то, что невозможно видеть. А потом бредешь как во сне через реальную жизнь, страдая неврозом. Знаешь, когда я думаю о себе, у меня есть ноги. Во сне я постоянно марширую. А когда просыпаюсь, то лежу на полу – упал с кровати. Я теперь сплю на полу, потому что я постоянно скатываюсь во сне. Когда я сам себе снюсь, я держу оружие, я прикрываю батальон. Я в танке, кричу. Я всегда кричу во сне. Туда! В ту сторону! Огонь! Прекратить огонь! Вперед! Вперед! Огонь, огонь. Огонь!

Александр опустил голову, его руки безвольно упали на стол.

– Я просыпаюсь и не понимаю, где я. А Бесси спрашивает: в чем дело? Ты не обращаешь на меня внимания. Ты ничего не сказал о моем новом платье. И в итоге ты живешь с кем-то, кто готовит тебе еду и раздвигает перед тобой ноги, но ты этих людей совсем не знаешь. Ты их не понимаешь, а они не понимают тебя. Вы просто чужаки, оказавшиеся рядом. Во снах после марша, с ногами, я всегда ухожу, бреду куда-то, долго. Я не знаю, где я, но только не здесь, не с ними. С тобой такое бывает?

Александр тихо курил, проглотил еще порцию виски, еще одну.

– Нет, – сказал он наконец. – У нас с женой противоположная проблема. Она держала оружие, она застрелила тех, кто пришел ее убить. Она была в госпиталях, на фронте… Она была в лагере для перемещенных лиц и в концентрационном лагере. Она умирала от голода в замерзшем городе в блокаду. Она потеряла всех, кого любила. – Александр опрокинул в горло полстакана виски, но все равно не удержался от стона. – Она знает, видит и понимает все. Может, теперь чуть меньше, но это моя вина. Я не был уж очень… – Он умолк на полуслове. – Не был откровенен. Наша проблема не в том, что мы не понимаем друг друга. Наша проблема в том, что мы делаем. Мы не можем смотреть друг на друга, не можем просто болтать, не можем прикоснуться друг к другу, не ощутив креста на наших спинах. У нас просто никогда не бывает ни капли покоя. – Еще одна порция виски скользнула в горло Александра.

Неожиданно в их темном углу возникла Татьяна.

– Александр… – зашептала она. – Уже одиннадцать часов. А тебе вставать в четыре.

Он холодно посмотрел на нее.

Она покосилась на Ника, который глянул на нее с понимающим видом.

– Что вы ему рассказывали?

– Мы просто вспоминали. Старые добрые времена, что привели нас сюда.

Александр слегка заплетающимся языком сообщил, что ему и правда пора, встал, опрокинув свой стул, и вышел шатаясь. Татьяна осталась наедине с Ником.

– Он рассказывал мне, что вы были сиделкой.

– Была.

Он умолк.

– Вам что-то нужно? – Она положила руку ему на плечо. – Что именно?

Его влажные глаза умоляли.

– У вас есть морфин?

Татьяна выпрямилась:

– Где болит?

– Болит вся эта чертова колода, что осталась от меня. Найдется достаточно морфина для этого?

– Ник…

– Пожалуйста. Пожалуйста. Столько морфина, чтобы я уже никогда ничего не чувствовал.