– Ты прав, – сказала она наконец, откашлявшись. – Мы не можем просто ничего не делать. Но знаешь что? Мне кажется, это я должна пойти поговорить с ним. Я женщина. Я маленькая. Я буду говорить с ним вежливо, как со всеми. Он не будет груб со мной.

Она почувствовала, как Александр напрягся.

– Ты шутишь? Он бьет свою мать! Даже и не думай подходить к нему!

– Тише… Все будет в порядке.

Александр повернул ее лицом к себе.

– Я серьезно, – сказал он, и его взгляд был пристальным и немигающим. – Даже шага не делай в его сторону! Ни единого шага! Потому что полслова против тебя, и он никогда больше ни с кем не заговорит, а я окажусь в американской тюрьме. Ты этого хочешь?

– Нет, милый, – мягко ответила она.

Он разговаривал! Он ожил. Он поднял голос, пусть шепотом! Татьяна поцеловала его, и целовала, и целовала, пока он не ответил на поцелуи, а его руки не скользнули по ее ночной рубашке.

– А я упоминал о том, как мне не нравится, если ты лежишь одетая в моей постели?

– Я знаю, но с нами малыш, – шепнула она. – Я не могу раздеться рядом с ним.

– Ты меня не одурачишь, – яростно возразил Александр.

– Милый, он ведь ребенок, – сказала она, избегая взгляда Александра. – И, кроме того, моя рубашка из шелка, не из мешковины. Ты не заметил, что под ней ничего нет?

Александр сунул руки под рубашку.

– Почему ты плакала, говоря с Викки? – Что-то холодное и неприязненное послышалось в его голосе. – Что, ты скучаешь по Нью-Йорку?

Татьяна виновато глянула на него. Тоскливо.

– А зачем ты каждый вечер ходишь к соседям? – шепотом спросила она, тихо постанывая.

Александр убрал руки.

– Неясно? Ты же видела его семью. Я единственный, с кем Ник может поговорить. У него никого нет, кроме меня.

«У меня тоже», – подумала Татьяна, и жаркая боль от этой мысли отразилась в ее глазах.

Она не могла сказать Александру о Сэме Гулотте и Министерстве иностранных дел. Для этого не было места в пространстве его холодной тоски.

Следующим вечером Энтони один приплелся обратно, пробыв с отцом и полковником полчаса. Солнце село, появились комары. Татьяна искупала его и, смазывая лосьоном «Каламин» следы укусов, спросила:

– Энт, а о чем там говорят папа и Ник?

– Не знаю, – неопределенно ответил Энтони. – Война. Сражения.

– А сегодня что? Почему ты вернулся так рано?

– Ник все просит папу кое о чем.

– О чем же?

– Убить его.

Татьяна, сидевшая на корточках, качнулась вперед, чуть не упав на пол:

– Что?!

– Только не сердись на папу. Пожалуйста.

Татьяна погладила его по голове:

– Энтони… Ты хороший мальчик.

Видя потрясение на лице матери, Энтони захныкал.

Она взяла его на руки:

– Тише, тише… Все будет хорошо, сынок.

– Папа говорит, что не хочет его убивать.

Татьяна быстро одела мальчика в пижаму.

– Подождешь здесь, обещаешь? Не выходи наружу в пижамке. Лежи в постели и посмотри свою книжку о лодках и рыбах.

– А ты куда?

– Позову папу.

– А ты… ты сразу вернешься, когда его позовешь? – неуверенно спросил Энтони.

– Конечно, Энтони, конечно. Я сразу вернусь.

– Ты будешь на него кричать?

– Нет, сынок.

– Мама, пожалуйста, не злись, если он убьет полковника!

– Тсс… Открой свою книжку. Я вернусь.

Татьяна достала из чулана свою сестринскую сумку. Ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом, но наконец она решительно направилась к соседнему дому.

– Ух ты! – воскликнул Ник, увидев ее. – Думаю, будет ругань.

– Не будет, – холодно произнесла Татьяна, открывая калитку.

– Он не виноват, – заявил Ник. – Это я. Я его задержал.

– Мой муж – большой мальчик. Он знает, когда достаточно – это достаточно. – Она обвиняюще посмотрела на Александра. – Но он забывает, что его сын говорит по-английски и слышит каждое слово взрослых.

Александр встал:

– Ладно, на этом спокойной ночи, Ник.

– Оставь стул, – велела Татьяна. – Иди. Энт там один.

– А ты не идешь?

– Я хочу поговорить минутку с Ником. – Она твердо посмотрела на Александра. – Иди. Я скоро.

Александр не тронулся с места.

– Что ты делаешь? – тихо спросил он.

Она видела, что он не собирается уходить, и не собиралась спорить с ним на глазах чужого человека. Хотя спор мог бы оказаться кстати.

– Ничего. Хочу поговорить с Ником.

– Нет, Таня. Идем.

– Ты даже не знаешь, о чем…

– Мне плевать. Идем.

Не обращая внимания на его протянутую руку, Татьяна села на стул и повернулась к полковнику:

– Я знаю, о чем вы говорите с моим мужем. Прекратите.

Ник покачал головой:

– Вы были на войне. Разве вы ничего не понимаете?

– Все понимаю. Вы не можете просить его об этом. Это неправильно.

– Правильно? – воскликнул полковник. – Вы хотите поговорить о том, что правильно?

– Да. Я многое старалась понять правильно для себя. Но вы пошли на фронт, и вы пострадали. Это цена, которую вы заплатили за то, чтобы ваши жена и дочь не говорили по-немецки. Когда они перестанут горевать о вас, им станет лучше. Я понимаю, сейчас это трудно, но лучше станет.

– Лучше никогда не станет. Вы думаете, я не знаю, за что сражался? Знаю. На это я не жалуюсь. Не на это. Но это не жизнь ни для меня, ни для моей жены. Это просто дерьмо собачье, извините за выражение.

И поскольку ничего другого он сделать не мог, Ник вывалился из своей коляски на траву. Татьяна задохнулась. Александр поднял его, снова усадил в коляску.

– Я хочу только одного – умереть, – произнес Ник, задыхаясь. – Разве вы не видите?

– Я вижу, – тихо сказала Татьяна. – Но оставьте в покое моего мужа.

– Никто другой мне не поможет!

Ник попытался снова свалиться на землю, но Татьяна решительно удержала его.

– Он тоже не поможет. Не с этим.

– А почему нет? Вы его спрашивали, сколько собственных людей он пристрелил, чтобы избавить от агонии? – закричал Ник. – Что, он вам не говорил? Скажи ей, капитан! Ты их пристрелил без раздумий. Почему ты не хочешь сделать это сейчас, со мной? Посмотри на меня!

Татьяна уставилась на мрачное лицо Александра, потом на Ника.

– Я знаю, что было с моим мужем на войне, – дрожащим голосом произнесла она. – Но вы оставите его в покое. Он тоже нуждается в мире.

– Пожалуйста, Татьяна… – прошептал Ник, прислоняясь головой к ее руке. – Посмотрите на меня. Моим радостям конец. Проявите милосердие. Просто дайте мне морфина. В этом нет жестокости, я не почувствую боли. Просто уплыву… Это доброта. Это правильно.

Татьяна вопросительно глянула на Александра.

– Я вас умоляю, – сказал Ник, видя ее колебания.

Александр рывком поднял Татьяну со стула.

– Прекратите, оба вы! – прикрикнул он тоном, не допускающим возражений даже со стороны полковника. – Вы оба просто свихнулись. Спокойной ночи.

Позже, в постели, они долго молчали. Татьяна тесно прижалась к мужу.

– Таня… скажи, ты собиралась убить Ника, чтобы я не мог проводить с ним время?

– Не говори глупо… – Она умолкла на полуслове. – Этот человек умирает. И хочет умереть. Неужели не понимаешь?

Александр с трудом ответил:

– Понимаю.

О боже…

– Так помоги ему, Александр. Отвези его в Бангор, в армейский госпиталь. Я знаю, он не хочет туда, но это необходимо. Тамошние сиделки обучены уходу за такими людьми. Они будут вставлять в его губы сигареты, будут читать ему. Будут заботиться о нем. И он будет жить.

Этот человек не может находиться рядом с тобой. Ты не можешь находиться рядом с ним.

Александр перебил ее:

– Мне тоже следует лечь в госпиталь в Бангоре?

– Нет, милый, нет, Шура, – прошептала она. – У тебя есть собственная сиделка, прямо здесь. Круглосуточная.

– Таня…

– Пожалуйста… Тсс…

Они отчаянно шептали, он в ее волосы, она в подушку перед собой.

– Таня, а ты бы… сделала это для меня, если бы я попросил? Если бы я… был таким, как он…

Александр замолчал.

– Быстрее, чем ты можешь себе представить.

Где-то слышались щелчки, щелчки, это сверчки, сверчки, летучие мыши шелестят крыльями, Энтони посапывает в тишине, в печали. Было однажды, когда Татьяна уже готова была помочь Александру… так почему не сделать это еще раз?

Она плакала беззвучно, только ее плечи дрожали.

На следующий день Александр отвез полковника в армейский госпиталь в Бангоре, в четырех часах пути. Они выехали рано утром. Татьяна наполнила их фляги, приготовила сэндвичи, постирала и отгладила армейские штаны Александра и его рубашку с длинными рукавами.

Перед уходом Александр спросил, наклонившись над маленькой фигуркой Энтони:

– Хочешь, чтобы я тебе привез что-нибудь?

– Да, игрушечного солдатика.

– Ты его получишь. – Александр взъерошил сыну волосы и выпрямился. – А как ты? – спросил он Татьяну, подходя к ней.

– О, мне и так хорошо, – с намеренной небрежностью ответила она. – Мне ничего не нужно.

Татьяна старалась глубже заглянуть в его бронзовые глаза, в нечто более далекое, понять, что он думает, что чувствует, пыталась дотянуться через океан, не зная дороги.

Ник уже был в фургоне, а его жена и дочь топтались неподалеку. Слишком много людей вокруг. Александр погладил Татьяну по щеке.

– Будь хорошей девочкой, – сказал он, целуя ее руку.

Она на мгновение прижалась лбом к его груди, прежде чем он отступил назад.

Когда Александр уже был у кабины «номада», он обернулся. Татьяна, стоявшая неподвижно, напряженно, крепко сжала руку Энтони, но это было единственным признаком внутренней бури, потому что для Александра она должна была выглядеть крепкой и надежной. Она даже сумела улыбнуться. И послала ему воздушный поцелуй. Он поднял руку к виску в неуверенном салюте.

В тот вечер Александр не вернулся.

Татьяна не спала.

Он не вернулся на следующее утро.

Или на следующий день.

Или на следующий вечер.

Татьяна порылась в его вещах и обнаружила, что его пистолет исчез. Остался только ее собственный, германский Р-38, который он дал ей в Ленинграде. Он был завернут в полотенце и лежал рядом с толстой пачкой купюр – денег, которые он заработал у Джимми и оставил для нее.

Она оцепенело лежала рядом с Энтони в их двуспальной кровати.

На следующее утро Татьяна отправилась на причал. Шлюп Джимми стоял там, а Джимми старался починить какое-то повреждение в борту.

– Привет, малыш! – сказал он Энтони. – Твой папа еще не вернулся? Я собираюсь отправиться добыть немножко лобстеров, только нужно тут починить.

– Он еще не вернулся. Но он привезет мне игрушечного солдатика.

Татьяна спросила:

– Джимми, он что-нибудь говорил тебе, на сколько дней уезжает?

Тот качнул головой:

– Нет, он сказал, что, если я захочу, я могу нанять одного из тех парней, что приходят сюда искать работу. Если его долго не будет, я так и сделаю. Надо же вернуться к делу.

Утро выдалось изумительное.

Татьяна, таща Энтони за руку, буквально взбежала вверх по холму к дому Бесси и стучала до тех пор, пока Бесси не проснулась и не вышла к двери с несчастным видом. Татьяна, не извиняясь за ранний визит, спросила, сообщал ли Ник что-нибудь из госпиталя.

– Нет, – ворчливо ответила Бесси.

Татьяна отказалась уходить, пока Бесси не позвонила в госпиталь и не выяснила, что полковник был туда принят без каких-либо проблем два дня назад. Мужчина, привезший его, пробыл там день, а потом уехал. Больше никто ничего не знал об Александре.

Прошел еще день.

Татьяна сидела на скамье у залива, глядя на утренние волны, наблюдая за сыном, качавшимся на проволочных качелях. Она прижимала ладони к животу. Она старалась не раскачиваться, как раскачивался Александр в три часа ночи.