Повозка продолжала свой путь. Впереди ждал замок.

Семидесятидевятилетний муж.

Гарем.

Интриги.

Дорога тянулась нескончаемо. Несколько дней в повозке, обитой тяжёлым, теперь уже порядком запылённым бархатом, который казался мне до тошноты затхлым. Мир за окном мелькал однообразными картинами – то бесконечный, дремучий лес, то широкие, но какие-то безжизненные поля под чужим, равнодушным небом. Я сидела, прижавшись к мягкой спинке сиденья, пытаясь отстраниться от реальности, в которую меня зашвырнуло с такой бесцеремонностью.

Рядом сопел Шакир Доев, обмякший в дремоте. Радимa сидела напротив, выпрямив спину, и пялилась в окно с таким сосредоточенным видом, будто видела там не унылые деревья и кусты, а расписание рейсов до моего родного мира. После того разговора про «производственную необходимость» и её неспособность отправить меня домой сию минуту, между нами повисло напряжение, плотное и колючее, как непрочёсанная овечья шерсть. Я молчала, анализировала услышанное. Они использовали меня, это очевидно. Им нужна была Айлинэ, нужна была её юная плоть для брака и для продолжения рода. А раз Айлинэ мертва… Я сгодилась. Как временная замена. Как инкубатор. Приятно, чёрт возьми, чувствовать себя ценным кадром!

Но почему Радима не может отправить меня назад? Она смогла мою душу выдернуть из моего мира и, как я поняла, сделала это без особой подготовки, при первой же необходимости… Поэтому я и не верила, что она не знает, как это исправить. Или не хочет? Если и правда не знает, то я в ещё большей заднице, чем думала. Если не хочет… Значит, у неё есть какой-то свой план, где моё возвращение не предусмотрено. Может, этот план куда масштабнее брака старого князя и юной княжны? Может, дело не только в Ольхинском княжестве? Или дело только в нём, но для реализации нужна я – живая, функционирующая Айлинэ? От огромного количества вопросов трещала башка.

Я мотала на ус, делая вид, что размышляю о превратностях судьбы и своём ужасном будущем в гареме. Внешне я, наверное, выглядела бледной и напуганной – ну, по крайней мере, старалась выглядеть. Внутренне же кипела. Актриса во мне репетировала разные сценарии развития событий, просчитывала ходы. Гарем? Ха! Выживать в токсичных коллективах – это мой профессиональный навык. А уж на почве борьбы за мужика, – пусть и старого, – и за место под солнцем – это, вообще, классика.

Мы ехали в составе большого обоза. Впереди – несколько вооруженных всадников из свиты Седрика, видимо, присланных навстречу. Позади – пара телег с пожитками и ещё несколько воинов. Наши с Шакиром и Радимной личные стражники ехали рядом с повозкой. Всего человек десять вооруженных людей. Не армия, но для сопровождения княжны – вполне прилично. Мне так казалось, ровно пока… повозку резко не тряхнуло, потом ещё раз, сильнее. Я ударилась плечом о стенку. Послышались крики снаружи. Не просто крики, а вопли – резкие, полные страха и боли.

Лошади заржали, забились. Мы остановились рывком. Шакир Доев встрепенулся, сон как рукой сняло. Радимa дёрнулась, её глаза, обычно мутные, стали острыми и настороженными.

– Что там?! – сиплым от сна и страха голосом прохрипел Шакир.

Дверца повозки распахнулась. В проёме возникло перекошенное от ужаса лицо одного из наших стражников.

– Нападение! – не то проорал, не то хрипел, и тут же его отбросило назад с глухим стоном. В его груди торчала… Стрела? Да, это была стрела!

Звуки битвы ворвались в повозку, оглушая: лязг металла о металл, треск ломающихся копий или древков, дикие, звериные вопли нападающих и хриплые крики боли наших воинов. Запах – резкий, металлический запах крови, смешанный с пылью, потом и запахом испуганных животных – ударил в ноздри, вызвав позыв к рвоте.

Мозг моментально переключился на базовые программы: «беги», «прячься», «замри». Моё тело замерло, пригвождённое к сиденью. Это не репетиция. Это не съёмки исторического фильма, где бутафорская кровь и каскадёры. Это по-настоящему. Здесь убивают. Ужас сковал, пронзил ледяной иглой от макушки до кончиков пальцев.

Я отшатнулась от открытого проёма повозки, вжимаясь в спинку сидения и испуганным взглядом выхватывая сражающихся мечами мужчин. Снаружи был ад. Через открытую дверцу я видела обрывки жуткой картины. Люди, которых несколько минут назад я видела живыми, идущими рядом с повозкой, лежали на земле – неподвижно или корчась от боли.

Мимо повозки, шатаясь, пронёсся воин, споткнулся о чьё-то тело и упал на землю. Из бока его доспеха, в месте, где, видимо, не было кольчуги, торчала стрела. Его лицо, молодое, ещё почти мальчишеское, было серым от боли и шока. Глаза были стеклянными. Он попытался дотянуться до стрелы, но обессиленно уронил руку. Кровь… её было очень много. Она быстро впитывалась в пыльную дорогу, превращая её в тёмно-бордовую грязь. Мой желудок скрутило, я почувствовала, как желчь подступает к горлу.

Я слышала, как Радимa что-то быстро шепчет на незнакомом языке, её пальцы сплетались в какие-то странные жесты. Наверное, отгоняла злых духов… Но уж лучше бы колдовала, хоть и сказала, что в мире нет магии. Шакир дрожащими руками пытался вытащить меч из ножен, но его пальцы не слушались. Паника… Она заразна. Я чувствовала, как она пытается захватить меня, парализовать.

И тут что-то щёлкнуло. Не паника, а… инстинкт. Не бежать, не прятаться, а сделать что-то. Как на съёмках, когда гримёр замазывал синяки, а я вспоминала, как мама, врач, учила обрабатывать раны, накладывать жгут. Как папа, тоже врач, рассказывал про первую помощь при переломах и вывихах. Как сама ходила на курсы массажа, которые включали элементы реабилитации и базовой травматологии. Врач в семье – это, оказывается, полезный навык даже в другом мире.

Радима уже выбралась из повозки. Она быстро двигалась среди лежащих на земле, что-то бормоча. Она пыталась остановить кровь, облегчить боль, используя какие-то тряпки и, кажется, прикладывая к ранам листья или стебли. Но раненых было много, слишком много для неё одной.

Я толкнула дрожащую руку Шакира, который, наконец, вытащил меч, но продолжал сидеть в повозке, прижимая его к груди, как игрушку.

– Сидите здесь, если боитесь! – резко бросила я. – Я пойду! Помогу Радиме!

– Куда?! Алина… Вы же… княжна! С ума сошли?! – шипел мне в спину он, бледный как смерть. – Там опасно! Айлинэ…

– Опасно – это сидеть и ждать, пока вас прирежут, – огрызнулась я, уже спрыгивая с повозки, подальше от основной сечи.

ГЛАВА 7. Производственная необходимость: Вставить, подправить, руки в крови измарать

Воздух был полон пыли, запаха железа и страха. Битва смещалась к краю дороги, часть нападавших убегала, преследуемые нашими немногими уцелевшими стражниками. А на земле оставались… потери. Наши и их.

Я подбежала к Радиме:

– Радимa, чем помочь? Я… знаю кое-что про раны. В моём мире…

Она оторвалась от раненого кметя, которого пыталась перевязать. Её глаза, расширенные от напряжения, встретились с моими. В них читалось удивление, но и… надежда?

– Чем ты можешь подсобить, девка? – хрипловато спросила она, вновь склоняясь над воином.

– Ну, я знаю, как остановить кровь, как перевязать… – соврала я, точнее, приукрасила. Училась наблюдать за врачами, читать про это, играть травмированных и даже врача. Но на практике…

– Не время… барышне по земле ползать… – встрял в разговор один из кметей. Тяжело раненный, но в сознании, лежавший неподалёку. – Тем паче княжне… Ступайте… в повозку… – дышал урывками и говорил обрывками.

– Если бы я таких как вы слушала, – пробурчала я, уже отрывая от подола своей, кхм, свадебной накидки кусок.

Роскошная ткань, вышивка… Не до сантиментов.

Склонилась к нему:

– Жить хочешь? – спросила без обидняков прямо в лоб.

– Д-да, – опешивший от моего напора, кивнул кметь.

– Тогда помалкивай, и дай рану погляжу… – скомандовала я.

Я металась от одного раненного к другому, не особо задумываясь, где свой, где чужой. Меня больше беспокоили раны и антисанитарные условия лечения, а ещё… в данной ситуации отсутствие важных материалов. Банально не хватало чистой ткани, а моё, хоть и богатое и широкое платье порядком поистрепалось. Что заметила Радима:

– Заканчивай платье драть, скоро позора не скроешь, что потом князю говорить будем?

– Что людей спасали… – заметила я.

– Но не ценой своей репутации, княжна, – колюче подметила старуха. – Есть позор, от которого не отмыться… А нам… ВАМ нельзя.

– Я поняла, – кивнула я.

Битва закончилась так же внезапно, как началась. Нападавшие – кто они были? Разбойники? Наёмники? – отступили, оставив после себя мёртвых и раненых. Наши потери были… значительными. Из десятка воинов, что нас сопровождали, четверо были убиты, трое тяжело ранены, еще двое – легко.

Я стояла посреди этого хаоса, опираясь на борт повозки, чувствуя, как дрожь пробивает тело. Руки липли от засохшей крови – чужой крови. Этот запах… Он въелся в кожу, в волосы, в одежду. Въелся в память. Адреналин схлынул, и подступила тошнота, резкая, спазматическая. Но я сдержалась. Не время.

– Сюда! – крикнула Радима, указывая на ещё воина со стрелой. – Кровь не останавливается!

Я бросилась к нему, упав на колени рядом. Радима сосредоточенно прижимала к ране пучок трав, но рана всё равно пульсировала, выбрасывая тёмную кровь.

– Нужно плотно зажать! – сказала она, прикладывая куски ткани к ране. – Обрезать древко…

Я кивнула, поняв без лишних слов. Она обломила торчащий конец стрелы, оставив наконечник внутри. Я туго затянула ткань поверх раны, используя кусок попоны как жгут.

– Держи, – сунула ещё один кусок тряпки в руки другому, молодому парню, сидевшему неподалёку и прижимавшему окровавленную руку к груди. – Жми сюда! Сильно! Не отпускай!

Он смотрел на меня ошалелыми глазами, но послушался.

А мы, тем временем, с Радимой, уже спешили к другому раненному, лежавшему возле дерева. Он глухо постанывал, держась за ногу.

– Вот так-так, – сокрушённо помотала головой Радимa, первой осмотрев пациента. – Переломало его…

Пока я возилась с соседом, с мелкими ранами, Радима пыталась наложить на перелом ноги компресс из трав и тонкие лубки.

– Этого мало, – сказала я, подойдя с крепкими ветками и полосками ткани. – Нужно плотно зафиксировать, чтобы кости не сдвинулись при движении. Иначе они могут… неправильно срастись или проткнуть кожу.

– Больно много ведаешь, – огрызнулась старуха. Я пожала плечами.

– Жизнь такая…

– Моё лечение издревле так велось…

– А моё лечение чуть другое, напомнить почему? – перебила я мягче, но настойчиво. – Твои примочки хороши для открытых ран, но чтобы при перевозке не сделать хуже сломанной ноге, нужно её зафиксировать крепко. Кости должны стоять ровно.

Бабка на меня смотрела несколько секунд: въедливо и подозрительно. Парень, кусающий губы, чтобы не показать, как ему больно, косился на меня с недоверием и отчаянием. Но благоразумие Радимы победило:

– Давай, показывай, княжна, – она всё чаще меня так называла, видимо, чтобы я привыкала, да и ей удобней.

– Вот так, – я показала, как в моём мире в полевых условиях накладывали шину. – Две палки, в данном случае, крепкие ветки по бокам, и туго, туго перевязать, – с усердием перемотав ногу пациента, и оставшись довольная результатом, я упёрла руки в боки: – Должно исправно служить, пока не найдём знахаря или лекаря, кто тут у вас людей спасает от недугов? – и я всё чаще переходила на архаизмы, стараясь, чтобы моя речь звучала чуть ближе к манере говора местных.

– И шаманы, и лекари, и знахари, – покивала старуха, хмурясь, а потом тщательно осмотрела мою работу.

– Можа и будет толк, – пробурчала.

– Эх, старуха, – послышался голос справного мужика, который был главным по кметям: