Можно сожалеть, что наступил на ногу человеку, что забыл перезвонить, замотавшись в делах. Что забыл про день рождения, в конце концов. Но не потому, что ты влезла в чужую семью и разрушила ее.

– Я люблю его и не могу сожалеть о своих чувствах. Но мне правда жаль, что так вышло.

– Когда услышите в его трубке от другой женщины «Мне жаль», тогда я вам, возможно, и поверю. А пока что приберегите свои сожаления. Предавший однажды… как говорится. А дальше разберетесь вдвоем.

Отключаю вызов и отбрасываю телефон, будто способную меня укусить змею, и быстрыми движениями, как могу, пересаживаюсь на кровать, затем снимаю платье, под которым кружевная сорочка, и ложусь на подушку, погасив лампу.

Сегодня я буду трусом и сделаю вид, что сплю. А завтра будет новый день.

Глава 11

Стоит машине мужа с сыном и дочерью, сидящими в ней отъехать, я вздыхаю и, ухватившись за ободки коляски, качусь через весь дом в главную спальню. Лида – домработница и большая подруга, как раз находится там.

– Уехали? – спрашивает, убирая постель.

– Да.

– Ой, ну с богом, – взмахивает рукой и продолжает поправлять одеяло, прежде чем накрыть кровать покрывалом.

– В прошлый раз, когда год назад мы с сыном вдвоем поехали, бог сделал меня инвалидом.

Грубые и совершенно неправильные слова даже для меня само́й слетают с губ очень быстро.

– А ну-ка, перестань, – звонким сердитым голосом Лида заполняет тишину огромного дома. – Вина была не твоя. И не твоего сына. И не вздумай об этом забывать.

– Я просто переживаю, – поднимаю руки к лицу и тру его, немного резко.

– Что с тобой? – она оставляет постель в покое, смотрит обеспокоенно.

– У меня просьба, – сглотнув, начинаю издалека.

– Какая?

– Помоги собрать вещи Никиты в чемоданы.

Эти слова как кость в горле. Но я должна. Пришло время.

– То есть? Едет куда-то?

– Все его вещи. Абсолютно все.

– Зачем? – ее взгляд непонимающий и это нормально. Думаю, до этого момента каждый, кто с нами знаком, и не подозревал, что семьи, по сути, уже и нет вовсе.

Я замираю и, прочистив горло, произношу дрожащими губами то, о чем ни разу ни с кем не говорила.

– Мы разводимся.

– Что? – голос Лиды становится потерянным.

– Да. Это нужно было сделать еще несколько месяцев назад или больше. Но у Артура было поступление. И я не хотела, чтобы он думал о чем-то кроме учебы. А развод не та новость, что сто́ит озвучивать перед экзаменами. Я не могла быть такой эгоисткой. Теперь же он отправился учиться, и пора поставить точку в этом изжившем себя браке.

– Олесь… а что случилось? – она садится на край кровати, прямо напротив меня, сидящей в инвалидном кресле.

– У Никиты любовница, – голос сухой и безжизненный.

– Ах, – она хватается за сердце и вздрагивает, словно ей, как и мне, стало больно. – Как же так?

– Уже давно, – киваю ей.

– Как давно? Как ты терпела-то?

– Ты знаешь, каким был этот год для всех нас.

– Конечно, знаю, – она поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– Я просто… – запрокидываю голову, стараясь сдержать слезы обиды.

Сколько раз я задавалась этим вопросом. Сколько раз искала ответ, но не находила. Я не понимаю его поступка. Я просто… не понимаю. Двадцать лет. Не идеальных, но точно счастливых, чтобы закончить вот так?

– Я просто не понимаю, Лид, – озвучиваю свои же мысли, даю им жизнь, иначе свихнусь. – Как он осмелился сделать это, когда я изо дня в день ищу в себе силы встать на ноги и быть прежней? Ищу поддержки в каждом из вас. Как он вообще… Откуда в нем столько жестокости и безразличия. Это бесчеловечно. Мало его обвинений в произошедшем, которые как кислота разъедают мое сердце, так он еще дальше пошел. Любовница, Лида. Другая женщина… И когда? Сейчас, когда я… так уязвима и…

Всхлип все же срывается с моих губ, и единственная слеза катится по щеке, растворяясь на дрожащих губах.

– Ну-ну, тише, – Лида подходит и обнимает, наклонившись ближе. – Соберу. Прямо сейчас и займусь этим. Поплачь. Пусть сегодня ты поплачешь, Олеся. А завтра улыбайся. И каждый день после. Сегодня еще можно. Можно, – шепотом приговаривает, и я медленно успокаиваюсь в руках подруги.

– Спасибо, – вытираю влажные щеки.

– А как же Леночка?

– Сомневаюсь, что ему есть дело до дочери. Мне главное, чтобы он пошел на встречу и согласился на условия по поводу дома. Сама я его не потяну. Да и большой он для нас с дочкой и сыном, который теперь учится за тысячи километров отсюда. А Лена останется со мной, где же еще. Только бы Артуру никто не говорил. Хочу, чтобы он первый семестр отучился спокойно, а там уже поговорю.

– Ой, не знаю, Олеся, сложно будет сдержать такое втайне.

– В любом случае, – вытираю глаза, – я имею то, что имею. Ни больше, ни меньше.

Несколько часов, как Никита повез сына в аэропорт, проходят как пара минут. Все вещи мужа помещаются в четыре чемодана. Подумать только. Четыре пластиковых коробки, которые таят в себе все, что важно человеку. Память, вещи, безжизненные и не особо нужные безделушки.

Дочь поехала вместе с братом и отцом, поэтому мне удалось осуществить этот сбор вещей за раз. А я не смогла поехать. Да и обузой в длительной поездке быть не хотелось. Плюс мой страх, что все повторится, словно я проклята. Нет. Не хочу. Пусть Никита отвезет сына. Так, я буду спокойна.

В прошлом году мы ехали с Артуром вдвоем. Решили прокатиться на машине. Он сдал первый экзамен, и на обратном пути произошла авария, разделившая все пополам. Он не поступил, из-за того, что был суд, а я осталась прикованной к коляске.

Год действительно выдался чудовищным. Еще и такие новости от мужа. Это действительно больно. Держусь из последних сил на самом деле.

Услышав, как ворота во дворе пришли в движение, выкатываюсь в гостиную и встречаю улыбающуюся дочь.

– Ну как съездили?

– Супер. Тоже хочу полетать как Артурик.

– Окончишь школу, поступишь, как он, и полетишь.

– Ага, до этого еще целый век.

– А куда тебе спешить в твои четырнадцать.

– Ну, ма, – закатывает глаза и проходит мимо, быстро поцеловав в щеку.

За дочерью входит Никита. Для него улыбки у меня не остается. И когда он сталкивается со мной взглядом, смотрит, нахмурившись.

– Все в порядке? – оглядывает меня с деланным волнением.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Дожидаюсь его кивка и развернув коляску, еду в свой кабинет, слушая глухие шаги, следуемые за мной «по пятам».

– Закрой, пожалуйста, дверь.

Он удивляется, но делает это. Затем садится в одно из двух кресел у небольшого кофейного столика.

– Олесь, я в душ хочу, поэтому можно…

– Можно, – киваю, даже недослушав его просьбу.

Сохраняя спокойствие, присущее моей натуре, приподнимаю плечи на вдохе и опускаю их на выдохе.

Собираюсь с духом и говорю:

– Пришло время нам с тобой развестись.

Я звучу уверенно и могу сказать откровенно, что горжусь собой.

Мои чувства к мужу долгое время, оставались сильными. Я знала о его другой жизни уже некоторое время и терпела ради сына. И пока это длилось изо дня в день, я все еще надеялась на что-то. Мое положение сильно уязвляло. Сейчас, конечно, тоже. Но больше нет мотивации для дальнейшего спектакля.

Больше нас ничего не может удержать в этом браке.

– То есть как это, Олеся?

Никита сглатывает и, нервничая, опускает обе ладони на колени, потирая их.

– Все просто. Я знаю о твоей любовнице. И я терпела все это слишком долго ради сына и его спокойного поступления в университет. Теперь, больше нет смысла сохранять брак. Можешь быть свободен.

– Я? Свободен? – он вскакивает на ноги и принимается ходить от стены к стене. – Ты терпела…

Он нервно смеется, запустив пальцы в волосы.

– Я свободен, – бормочет под нос. – Я просто… Нет, я в шоке. И… и что? – заикается. – Что дальше? Расскажешь всем, что я ушел к другой? Так выходит?

– Почему тебя удивляет причина? У тебя появилась любовница. Ты мне изменяешь. Ты, а не я. Другой причины я не могу озвучить, потому что ее нет.

– Но именно ты заговорила о разводе. Не я.

Его слова меня так сильно поражают, что я недоуменно смотрю на мужа. Он что, серьезно?

– О, так ты решил жить с двумя женщинами и не быть в разводе? Это вообще как? Может быть, ты запланировал ее переезд в спальню сына, раз он уехал?

– Не неси чушь.

– Тогда будь мужиком, раз уж пошел налево, – прикрикиваю на него, и он удивленно поднимает брови.

Привык к тихой и робкой Олесе. Признаться честно, я сама в шоке от своей храбрости.

– И как же ты будешь без меня, а? Как? Все эти твои попытки встать на ноги, массажи и… реабилитация. У тебя очередная операция в сентябре.

– Так тебя все-таки волнует мое состояние? От боли за меня ты нашел себе другую женщину? Или из жалости? Откуда в тебе столько лицемерия, Никит? Откуда? И откуда столько трусости сейчас?

– Это не трусость, – чеканит чуть ли не по слогам. – Это сопереживание. Сочувствие. Поддержка.

– Синонимами меня поддержать решил. Спасибо. Но на этом все. Наш сын уехал. Сдал экзамены и поступил. Больше я тебя не держу.

– Ты… Она меня не держит. Потрясающе, – снова смеется, разговаривая сам с собой. – Знаешь, что, прекрасно, – разводит руками. – Просто отлично. Но, – поднимает в мою сторону указательный палец, держа его ровно, – ты берешь на себя ответственность в этом разводе. Сыну и дочери расскажешь, что ты приняла это решение.

Смотрю на него и так горько сожалею, что вижу некогда своего мужчину, в которого была влюблена двадцать лет таким слабым духом.

– Посмотрим, что ты скажешь мне через неделю или месяц, Олеся.

– Просто уходи, – разочарованно произношу. – Уходи. К ней.

Он кивает и, одарив странным, сожалеющим взглядом, вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью. А я вздрагиваю от этого удара. Словно кто-то сжал мое сердце настолько, что оно взорвалось, как воздушный шарик в тисках.

Глава 12

– По крайней мере, он не отрицал наличие женщины, – делаю горчайший вывод и закрываю лицо руками.

Больше нет никаких иллюзий. Его слова выжигают сердце даже сейчас, когда разговор уже окончен. Как и слезы, которые стекают по лицу.

Он ждет моего поражения, он хочет, чтобы я пришла к нему за помощью… приползла. Почему? Откуда эта злоба? Да что я сделала ему такого, чтобы уходить вот так жестоко?

Просидев в одиночестве не больше пяти минут, как мне показалось, я вытираю слезы и кручу колеса к двери. Затем беру направление в спальню. Стоит открыть дверь, я сталкиваюсь с растерянным лицом мужа.

– Ты собрала мои вещи?

Закрыв за собой дверь, на что у меня ушло время, так как я не очень мобильна, я разворачиваюсь к нему, чтобы говорить, смотря в глаза. Мы никогда не убегали от разговоров. До прошлого лета мы никогда не были на грани. Один случай. Один год. Этого оказалось достаточно, чтобы пошатнулись все качества нас. Его. Мои. Нашей семьи.

Так почему он так настойчив в сохранении того, что мешает ему быть с другой женщиной?

Я же отпускаю его. Любя… но, отпускаю.

– Никита, я не понимаю, почему ты так удивлен?

Он отмирает и, закрыв лицо одной рукой, ведет ею ото лба до подбородка, покрытого щетиной.

– Олеся, я… Господи, я так запутался. Просто… – смотрит на меня умоляюще. – Прошу, дай мне минуту.

Теперь я была растеряна.

Если кто и знал этого мужчину напротив, то это я. Но сейчас, для меня самой он казался чужаком. Не физически, а эмоционально. Он был другим.

– Пожалуйста, прости, что прошу об этом, – продолжает, когда я молча смотрю на него, расхаживающего по комнате.

– Хорошо, – отвечаю отстраненно и тут же выкатываюсь из спальни.