И рядом с Катей на скамеечку опустился Андрей Георгиевич. Он тоже участвовал в конкурсе, но, по мнению Кати, которая волей или неволей уже поднаторела в оценке чужих красот, рассчитывать ему было особо не на что. Несколько несчастных тюльпанов, даже толком ещё не распустившихся, и садовая фигурка кролика в огромной несуразной шляпе. Катя искренне не понимала, на что надеялся этот человек, давая заявку на участие в столь серьёзном соревновании.

Андрей Георгиевич даром времени терять не стал.

– Замечательный у вас веер. Что за перья? Павлиньи?

Катя с удивлением посмотрела на человека, который в наше время не знает, как выглядят перья у павлина.

– Перья из хвоста Петруши – предводителя нашего куриного стада.

– Красиво, – ещё раз одобрил Андрей Георгиевич. – И вы сами тоже очень красивы. Вы мне мою маму напоминаете.

Катя насторожилась. Она имела честь знать маму Андрея Георгиевича. Но та была брюнеткой, в то время как сама Катя была блондинкой. Татьяна Ивановна была миниатюрной сухонькой старушкой, таких, как она, на центнер нужно было набрать хотя бы парочку. И самое главное, ей давно уже перевалило за восемьдесят! В то время как возраст самой Кати ещё только‐только плавно миновал полувековой юбилей.

– В каком это смысле я вам её напоминаю?

– В хорошем, разумеется. Вы такая же добрая, как и она.

– Ах в этом смысле.

Катя слегка расслабилась и стала поглядывать на Андрея Георгиевича с куда большей симпатией. Кажется, он не женат. И живёт вдвоём с мамой. И он считает, что Катя похожа на его маму. Всё это заставляло задуматься.

– Вы же знаете, – продолжил Андрей Георгиевич, – моя мама в этом году почти не выходит на улицу. Плохо себя чувствует. Возраст. Заниматься садом почти не может. Поручила это дело мне. А у меня, если честно, нету ни времени, ни желания ковыряться в земле.

– Так и не надо, раз не нравится. Не занимайтесь. Зачем же себя заставлять?

– Но для мамы это много значит. Она много лет подряд участвует в вашем конкурсе. И никогда ещё не побеждала!

Катя молчала. Многие могли сказать про себя то же самое.

– Мне бы так хотелось её подбодрить. Порадовать. И победа в конкурсе этому очень помогла бы. А то ведь ещё неизвестно, сможет ли мама дожить до следующего конкурса.

Его тёмные и влажные глаза, устремлённые на Катю, изливали потоки сыновней любви и почтительности. Катя была растрогана до глубины души.

– Андрей, я вас очень хорошо понимаю, – сказала она. – И мама ваша прекрасная женщина, мы все её очень любим. И если бы решать предстояло одной мне, то не было бы ничего проще. Порадовали бы вашу маму напоследок. Но увы, Николай Трофимович никогда не согласится отдать победу в конкурсе вашему ковбойскому зайцу.

– Он кролик. И не в шляпе, а в цилиндре. Но если что, у меня в закромах есть ещё жираф, который сидит на пальме. Только он очень уж большой и тяжёлый, я боялся, что надорвусь, если потащу его. Но если дело в нём, то я готов.

– Нет, и жираф тут тоже не поможет. У вас сама цветочная композиция очень уж скромная. Всего три или четыре раскрытых цветочка.

– Она решена в духе минимализма!

– И все цветы у вас разных сортов. Сборная солянка какая‐то.

– Вы не понимаете, это эклектика!

– И сами растения все цветут в разные сроки. Одни ещё не раскрылись, другие уже отцветают.

– Так и задумано! – горячо воскликнул Андрей Георгиевич. – Наглядная демонстрация скоротечности нашего с вами времени. Не успеешь проснуться, как уже снова пора спать. А жить когда? Жизнь‐то пролетает мимо. В моей композиции всё указывает на время. Если присмотритесь, то вы даже увидите, что в руках у кролика часы. Аллегория, понимаете?

Катя утомлённо прикрыла глаза. Андрей всё говорил и говорил, призывая голосовать за свою композицию. Его унылый голос убаюкивал Катю, и перед её мысленным взором появилась горячо любимая тётушка Зоя, которая обожала давать наставления своей юной племяннице.

– Запомни, Катька, одну нехитрую житейскую истину. В числе прочих на твоём пути тебе встретятся такие мужчины, которым будет легче отдаться, чем объяснить ему, почему не хочешь иметь с ним дело.

Андрей явно относился к данной категории. И Кате пришло в голову, что проще будет пообещать ему желаемое. Тем более что потом всегда можно сослаться на обстоятельства, которые не позволили выполнить обещание.

– Хорошо, – вздохнула она, – со своей стороны я сделаю для вас и вашей мамы всё, что смогу.

Андрей Георгиевич необычайно оживился.

– А я принесу вам ещё перьев! Для вашего веера!

– Вы держите птицу?

– Гусей! Я вам много перьев принесу! Целый мешок! Я вам не сказал? Я же заделался фермером. У меня на подворье живёт много разной птицы. Хотите, съездим! Полюбуетесь.

– Хорошо, хорошо. Как‐нибудь в другой раз.

Гуси и их перья интересовали Катю совсем мало. Зачем ей гусиные перья? Писать ими? И любоваться домашней птицей тоже развлечение странное. Вот если бы Андрей Георгиевич заикнулся о том, что предстоит дегустация вкусовых качеств подрастающего молодняка, тогда дело другое. И Катя невольно сглотнула голодную слюну.

– А они у вас вкусные?

– Гуси‐то? Пока ещё не знаю, они совсем маленькие. Гусятки.

Катя окончательно потеряла интерес к разговору. Тем более что назойливый фермер так вольготно расположился на лавочке, что почти совсем притиснул Катю к самому краю. Но избавиться от Андрея Георгиевича удалось лишь с третьей попытки. Наконец он ушёл.

Освободившись от его присутствия, Катя ещё пару раз обмахнула себя веером и развернула список конкурсантов, по которому двигалось жюри. Из груди у неё вырвался тяжёлый вздох. По всему получалось, что дело до оценки шедевра у Оли в саду дойдёт ещё не скоро. Перед подругой в списке значился ещё один претендент. Некто Роберт Владленович. И судя по отзывам более опытных участников конкурса, чьи разговоры не стали тайной для подруг, претендент был из числа тех, кто был готов сражаться за приз изо всех сил.

– Ну что же, тут мы все посмотрели, двигаемся дальше!

Чтобы добраться до владений очередного претендента, пришлось дойти до конца улицы, свернуть на главную дорогу, которая носила имя Сказочной, пройти по ней, а потом снова повернуть, оказавшись на параллельной улочке, уводящей всех в противоположном направлении. Идти пришлось минут десять, всё это по жаре и на разгулявшемся солнцепеке. Катя чувствовала, как сильно припекает макушку. Дышать было трудно. Очень хотелось пить и ещё больше – есть.

С утра Катя позволила себе только чашку травяного чая, который заваривала для них двоих Светлана. С некоторых пор подруга вбила себе в голову, что у них не в порядке поджелудочная. Тот факт, что симптомы у них обеих сильно разнились, Светлану в ошибочности выбранного ею диагноза не убедил.

– В том‐то и коварство панкреатита, что симптомы его бывают размазаны. Скажем, у тебя живот болит слева, а у меня справа. Вроде бы разные органы должны болеть. А нет! Не тут‐то было! Поджелудочная как змейка, что поперёк живота улеглась. У кого‐то болит её хвост, у кого‐то голова. И продукты она тоже самые разные не любит. Кому‐то плохо становится от кислого, у кого‐то приступ может спровоцировать сладкая газировка, а кому‐то достаточно схрумкать салатик из свежих овощей. И здравствуйте пожалуйста.

Катя кротко смирилась, что свежие овощи и фрукты её поджелудочная не выносит. Теперь в салаты они добавляли исключительно бланшированные в кипятке или вовсе запечённые ингредиенты. Куда хуже оказалось то, что поджелудочная не просто не любит, а буквально не выносит всё жареное, копчёное, солёное, маринованное и острое. То есть всё то, что сама Катя очень любила, но теперь под пристальным взглядом Светланы не осмеливалась готовить и есть. Завтрак, состоящий из одних лишь запаренных в кипятке листьев крапивы, Катю не удовлетворил. Стебли были питательней, там хоть было что пожевать, но Светлана пообещала, их они будут есть на обед.

И вот теперь голодная, изнурённая зноем и усталостью, Катя вместе с другими членами жюри приближалась к очередному претенденту.

– Надеюсь, нас там покормят. Или хотя бы воды дадут.

Но Роберт Владленович, казалось, совершенно не оценил всех приложенных жюри усилий.

– Ко мне нельзя! – закричал он, едва увидев подходящую к его дому компанию. – Снимаю свою заявку для участия в конкурсе!

Николай Трофимович остановился как вкопанный. Вслед за ним остановились и остальные.

– Но что случилось? – с удивлением спросил председатель.

– Я плохо себя чувствую! Заболел. Не могу участвовать.

– Но позвольте, – начал настаивать Николай Трофимович. – В данный момент от вас никаких трудов и не потребуется. Все, что надо, вы уже сделали ранее. Идите в дом, ложитесь и отдыхайте, коли уж вам так нездоровится. Позвольте нам самим оценить результаты ваших трудов.

– Их нету! Я все испортил! Уничтожил!

– Да что же вы такое говорите! – возмутился Николай Трофимович. – Я же вижу у вас за спиной, конкурсная работа представлена во всем великолепии!

И он протянул руку, указывая на поистине великолепную цветущую клумбу, которая находилась прямо за домом.

– Вы ошибаетесь! Тут ещё ничего не готово. Уходите!

– Погодите! – вскинул голову Николай Трофимович. – Давайте я догадаюсь, что происходит. В последний момент вы струсили! Боитесь унижения, боитесь, что не получите призового места. Я прав? Не отвечайте! Я вижу, что угадал правильно. И не придумывайте глупых отговорок. Вы прямо дитя.

Говоря так, он толкнул калитку и очутился на участке. Роберт Владленович спустился с крыльца, явно собираясь преградить дорогу гостям. Но он опоздал. За спиной Николая Трофимовича собралась уже целая толпа. Все жаждали зрелища. И восклицаний хозяина просто никто не услышал. Люди окружили цветочную композицию и шумно ею восхищались.

– Какая красота!

– Какая симметрия!

– Как он так сумел!

Надо сказать, что клумба и впрямь производила сильное впечатление. Начать с того, что она была большой, прямо‐таки огромной. И она была высокой настолько, что стоящие на другой стороне люди едва могли различить тех, кто стоял напротив них. Кроме того, она была идеально круглой формы и вся разбита на сектора и ярусы. Казалось, что её очертили циркулем, потом с помощью геометрических инструментов вроде гигантского транспортира и линейки поделили клумбу на секторы, которые расходились от центра к самому основанию. Каждый сектор и ярус был отсыпан белой каменной крошкой, что помогало убрать эффект излишней пестроты, ведь все тюльпаны и нарциссы были разных цветов и сортов.

– Сколько же их тут всего? И не сосчитать.

Но сосчитать было как раз нетрудно. Шестнадцать в нижнем ярусе. Восемь в среднем. Четыре в верхнем. И два в самом верхнем. Там росли белые и чёрные тюльпаны. Причем чёрными они выглядели даже в полном роспуске, когда бы им уже полагалось выгореть до приемлемого тёмно-багрового цвета.

– Он их покрасил, что ли?

– Не могу поверить, что они живые.

– Не бывает таких цветов.

– Что это за сорт?

Потрясён был даже Николай Трофимович, которому за многие годы безупречного судейства довелось повидать огромное количество цветочных композиций.

– Ну, мой дорогой! – воскликнул он, не в состоянии сдержать рвущиеся из груди эмоции. – Это очень серьёзная заявка на победу. Лично я буду голосовать за то, чтобы главный приз в этом году достался бы вам!

Катя взглянула на Светлану. Но та ответила ей растерянным взглядом. Надо было признать, что клумба Роберта Владленовича не шла ни в какое сравнение со всем, что им довелось увидеть сегодня ранее. И даже цветники их подруги не смогли бы соперничать с такой тщательно математически выверенной и исполненной красотой.

– Дорогой мой! Это шедевр. Он достоин быть представленным прессе. Я уверен, его фотографии вызовут фурор, если появятся в журналах по садоводству. Что я говорю «если»? Не «если», а «когда»! И на этот вопрос я могу дать прямой ответ очень скоро. Совсем скоро фотографии вашего шедевра увидит огромное количество людей.

Но его восторги вконец напугали Роберта Владленовича.