– Что ты имеешь в виду?

– О, просто ты, похоже, цинично относишься к попыткам зарабатывать на жизнь искусством. Я подумал, ты выберешь нечто более стабильное.

– Нет, это мой жених. Пусть он не управляет хедж-фондом, но инвестирует в стартапы. Он может профинансировать мою карьеру в искусстве, какой бы та ни была.

– Так вот почему ты выходишь за него замуж?

Из костра вылетел уголек и приземлился на свитер Эбигейл. На свитер этого мужчины, подумала Эбигейл. Она смахнула уголек, надеясь, что тот не оставит дырки.

– О чем ты спросил?

– Я спросил, выходишь ли ты замуж за своего жениха потому, что он богат, и теперь, когда я это повторяю, я понимаю: это не мое дело.

– Ничего страшного. И нет, я выхожу за Брюса не поэтому, но предположу, что, вероятно, я выхожу за него из-за черт характера, которые делают его богатым.

– Что ты имеешь в виду?

– До того, как познакомилась с Брюсом, я долгое время встречалась с одним парнем. Он был писателем, поэтом. Пожалуй, у нас было много общего, но это утомляло. Он постоянно просил меня читать то, что написал, или же рассказывал о том, что прочитал. У него было странное представление о совместной творческой жизни: мол, мы будем без гроша в кармане, счастливы, вечно пьяны и никем не поняты. И мне это осточертело. Брюс простой, но в хорошем смысле. Для него главное в жизни – его работа, и, по сути, она заключается в финансировании творческих людей. Просто так приятно пойти с ним в кино и не видеть в нем ярости или ревности, не слышать от него монолог о скрытых темах фильма, который мы только что видели…

– Послушать тебя, так он просто скучный чувак.

– Кто, Брюс? Да, и это потрясающе.

– А как его звали, этого писателя?

– Его звали Бен.

– И под каким номером шел Бен?

– Что ты имеешь в виду?

– Он был вторым по счету мужчиной, с которым ты спала?

* * *

Бен Перес и Эбигейл поступили в Уэслианский университет в один год, оба специализировались по английскому языку и литературе, но познакомились лишь на семинаре по теме «Во, Грин, Спарк»^[2] во втором семестре второго курса.

После того первого занятия они пошли в столовую, как будто делали это уже сотню раз, вместе пообедали и тем вечером пошли смотреть «Черный нарцисс» в Центре изучения кино здесь же в кампусе. Они засиделись допоздна в комнате Бена в общежитии. Окно было приоткрыто, они выкурили на двоих пачку «Кэмела» и распили бутылку дешевого бургундского, слушая музыку Нино Роты к кинофильмам. Эбигейл мгновенно влюбилась по уши, и весь первый день и ночь с Беном были наполнены ужасающим, но захватывающим чувством, что она только что встретила того, кто может стать самым важным человеком в ее жизни. На первом курсе она встречалась со старшекурсником по имени Марк Копли. Тот был и лучшим теннисистом Уэслианского университета, и редактором литературного журнала. Их отношения реализовывались исключительно в выходные – вечеринки по пятницам, после которых Эбигейл проводила ночь в квартире Марка за пределами кампуса. Иногда она оставалась на выходные, но не всегда. Склонная соотносить все события в своей жизни с книгами или фильмами, Эбигейл видела свои отношения с Марком как отношения двух партнеров с высокими культурными запросами, живущих как по отдельности, так и вместе. Она вспомнила Томаса и Сабину в «Невыносимой легкости бытия», как их поддерживала тщательно соблюдаемая редкостность проведенного вместе времени. Тем не менее ее в конечном итоге больно задело, когда Марк не представил ее своим родителям после выпускного вечера. Эбигейл не удивилась, когда он сказал ей, что теперь, когда он больше не учится в колледже, ему кажется, что им лучше прекратить встречи.

– Вряд ли ты захочешь тратить следующие три года на выпускника колледжа. Я не хотел бы мешать тебе жить, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что это я буду мешать тебе жить, – парировала Эбигейл.

– И это тоже, – сказал он.

Так что на самом деле было приятно, что сразу после встречи с Беном Эбигейл погрузилась в бурный роман. Они оба соединились в тесном контакте, словно живя в мыслях друг друга. Смотрели одни и те же фильмы, читали одни и те же книги. Он хотел писать стихи, а Эбигейл, хотя и не признавалась в этом никому, кроме Бена, мечтала стать писательницей. Они были вместе в течение следующих трех лет в колледже, а затем сразу после его окончания переехали в Нью-Йорк, где сняли квартиру в центре города, размером примерно с гараж на одну машину. Бен изменился после колледжа, хотя Эбигейл потребовалось два года, чтобы это заметить. В колледже Бен был доволен тем, что он студент; учился у других, оттачивал свое мастерство, впитывал мир. Но как только они обосновались в Нью-Йорке, Эбигейл устроилась на работу в издательство «Бонспар пресс», а Бен нашел работу в книжном магазине «Стрэнд». Вскоре он стал одержим идеей стать поэтом, подружился с кружком поэтического слэма и разговорного слова (хотя и утверждал, что презирает эти жанры) и тратил больше времени на отправку стихов в литературные журналы, чем, собственно, на их написание. Когда он получал отказы, то дулся целыми днями, а когда его опусы принимали, его настроение мгновенно улучшалось – правда, на все более краткие промежутки времени.

Бен часами зависал в интернете, ввязываясь в склоки на поэтических форумах, и постоянно пил. Эбигейл присоединялась к нему, но только по вечерам. Они встречались с друзьями в «Таверне Пита», и Бен спорил с кем угодно и о чем угодно, что было в его духе, но это стало утомлять Эбигейл. Из бара они приносили споры домой, и иногда, страдая на следующее утро похмельем и совершенно измученная, Эбигейл даже не могла вспомнить, из-за чего они ссорились. Это всегда бывала какая-то мелочь, как в тот раз, когда Эбигейл сказала Бену, что ей очень нравится «Влюбленный Шекспир», и он так расстроился, что исчез на целую ночь.

Через три года после окончания колледжа Эбигейл была готова уйти от Бена. Она пыталась придумать предлог, как сделать это лучше всего, когда случайно увидела его выходящим из «Таверны Максорли» в обнимку с их общей подругой Рут, ювелиром из Бруклина. Эбигейл почувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, словно получила внезапный удар в живот, но это ощущение продлилось меньше часа. Он дал ей выход, и она этим воспользовалась. И все же распутывание их отношений – как в логистическом, так и в эмоциональном плане – заняло почти год. Это был тот же год, когда театр «Боксгроув» обанкротился, а ее родители, которые – по крайней мере, в глазах Эбигейл – являли собой пример компетентной взрослой жизни, внезапно показались ей парой испуганных детей. Эбигейл приезжала домой каждые выходные, чтобы помочь им разобраться с огромным количеством вещей – реквизита и костюмов, – которые они приобрели за двадцать лет, а также чтобы оказать эмоциональную поддержку. Родители были раздавлены не только крахом своего бизнеса, но и тем, что оба воспринимали случившееся как крах всей своей жизни. И они были в долгах, в основном из-за кредитов, которые брали, чтобы дать Эбигейл престижное университетское образование. Все это – разрыв с Беном, неудачи ее родителей – угнетало Эбигейл. Она чувствовала себя опустошенной, не имеющей жизненной цели.

Эбигейл решила переехать назад домой, чтобы помочь им, эмоционально и финансово, перейти к новому жизненному этапу, но родители встретили это предложение в штыки.

– Пожалуйста, Эбигейл, мы не хотим быть тебе обузой, – сказала мать. – Живи своей жизнью. У нас всё в полном порядке.

Но больше всего ее беспокоил отец. С момента краха театра он постарел лет на десять. Однажды вечером, после того как мать легла спать, Эбигейл и ее отец остались смотреть «Двое на дороге» на канале классического кино. На протяжении всего фильма он не выпускал из рук стакан и допил оставшееся с ужина красное вино, после чего сказал Эбигейл, что они уже отменили платную подписку на кабельное ТВ. Мол, она истекает в конце месяца, и теперь он старается посмотреть как можно больше старых фильмов на этом канале.

Что-то в этой конкретной детали так расстроило Эбигейл, что она была вынуждена встать и сказать отцу, что идет в туалет, просто чтобы он не видел, как она плачет.

Когда Эбигейл вернулась, то сказала отцу, который теперь смотрел «Шараду»:

– Я говорила об этом с мамой, и она не была в восторге от этой идеи, но я думаю вернуться домой на некоторое время. Например, я могла бы устроиться на работу в…

– Нет, нет, Эбби. Мы с твоей мамой это обсуждали. Даже не думай. Достаточно того, что ты приезжаешь по выходным, и у тебя есть эта замечательная работа…

– Это не такая уж и замечательная работа.

– Зато она в издательском бизнесе. Ты в самом лучшем городе в мире. Пожалуйста. У нас все абсолютно нормально.

– Хорошо, – сказала Эбигейл. – Я поняла вашу позицию.

Глава 4

Выбитая из колеи из-за разрыва с Беном, чувствуя себя не способной помочь родителям, Эбигейл по возвращении в Нью-Йорк переехала в трехкомнатную квартиру с еще двумя посторонними женщинами и нашла себе подработку няней в одной семье в Верхнем Ист-Сайде – чтобы просто иметь возможность вносить свою долю арендной платы. Она постоянно вспоминала слова отца, мол, у нее есть работа в издательстве в величайшем городе мира, но странным образом, вместо того чтобы сделать ее счастливой, все это заставляло ее чувствовать себя несчастной и никчемной. Она была там, где хотела быть, но чувствовала себя самозванкой, девчонкой из маленького городка, играющей во взрослую в мегаполисе.

И в какой-то момент решила: несмотря на протесты родителей, ей действительно нужно вернуться в Боксгроув, пожить некоторое время с ними или у Зои и устроиться официанткой, чтобы помочь им оплачивать часть счетов. Дело не только в том, что ей хотелось это сделать, она неким образом жаждала этого. Переезд домой даст ей цель.

Эбигейл как раз собиралась осуществить этот план, когда познакомилась с Брюсом Лэмом. Она обедала в кофейне, просматривая объявления о вакансиях в западном Массачусетсе, когда он сел за соседний столик. Эбигейл мельком взглянула на него, как раз в тот момент, когда он взглянул на нее, и они улыбнулись друг другу – быстрыми, вежливыми улыбками городских жителей. Эбигейл вспомнила, как подумала тогда, что, хотя этот приличный на вид тридцатилетний мужчина был в выцветших джинсах и мятом пиджаке, она могла сказать, что эти джинсы и этот пиджак, вероятно, стоили больше, чем ее двухмесячная квартирная плата. А затем вернулась к поискам работы.

Мужчина закончил есть свой салат с козьим сыром, встал, убрал посуду и подошел к столику Эбигейл.

– Извините, – сказал он.

Она посмотрела на него, вопросительно приподняв бровь.

– Могу я пригласить вас сегодня вечером на ужин? – спросил он.

Эбигейл рассмеялась.

– Можете, – сказала она и слегка удивилась быстроте и бойкости своего ответа.

– Вы живете где-то поблизости?

– Довольно близко, – сказала Эбигейл.

Он предложил ресторан с французским названием, и они договорились на восемь часов.

После того как он ушел, Эбигейл подумала, что, по крайней мере, перед тем как уедет, она поужинает в дорогом ресторане в центре Нью-Йорка в обществе абсолютного незнакомца. Пусть это будет ее нью-йоркской историей.

* * *

Ужин и впрямь был хорош. Учитывая то, как Брюс пригласил ее на свидание, она думала, он будет выпендриваться, – но Брюс оказался очень простым. Почти наивным. Он только что переехал в Нью-Йорк из Кремниевой долины, где жил («нет, не жил, а просто кодировал») последние десять лет. Он основал две компании и продал обе, и ему надоело быть генератором идей. Вместо этого Брюс решил стать финансистом и открыть собственный бизнес – стать бизнес-ангелом^[3] инновационных проектов. («Я не хотел делать этого в Кремниевой долине, и я всегда мечтал жить в Нью-Йорке».)