– Тогда жареных бананов больше не будет, – она прищурилась в ответ, столь же открыто рассматривая меня. – Откуда у тебя такие мышцы, хомбре?

– А у тебя? О твой пресс морковку натирать можно…

– Как сказал мой бывший, о мой пресс хер сломать можно.

– Настолько крепкий?

– Настолько бугристый.

– И что ты?

– Сломала ему хер.

– Прессом?

– Пинком.

– Разумный выбор, – кивнул я и опрокинул в рот стопку.

Самогон действительно оказался хорошим. Но хуже чем у Мумнбы. Вспомнив о старом рыбаке, я вспомнил и о его бескорыстном щедром даре. О том самом свертке, что я предпочел не отдавать. Засунув руку в стоящий между ногами рюкзак, я нащупал тряпичный сверток, вытащил из него одну сигару и повертел башкой по сторонам:

– Уголек есть горящий?

Наклонившись вперед, она оперлась локтями о стойку:

– Еще сигары есть, амиго?

– А что?

– Давно не курила хороших. Я тебе две стопки – ты мне сигару.

– Пять стопок, – усмехнулся я. – А я тебе сигару.

Смерив меня оценивающим взглядом, она коротко кивнула:

– Акуэрдо, амиго. Но сигару вперед.

Я протянул требуемое.

– Я Трэдда.

– Оди, – и снова я не стал переиначивать или менять свое имя. И снова хрен поймешь, почему я решил так поступить. – Выпьешь со мной, Трэдда? Пока твой сонный Мико пытается раздуть жаровню…

– Он не мой, – улыбнулась она, наливая нам по стопке. – Выпьем, амиго. Эй, Мико! Давай живее, ящерица сонная!

– Моя голова… – жалобно проблеял истекающий потом мужичок.

– А нехер было так много пить! Давай живее!

Принудив его пошевеливаться, она переключилась на общий длинный стол, быстро заставив троих посетителей свалить, еще двоих – докупить выпивки и вчерашней похлебки, после чего наши стопки наконец соприкоснулись:

– Пусть эта клятая жара сдохнет! – предложила она тост. – Чтобы бабы не потели и хотели, а у мужиков стояло и не падало! Мико! Притащи мне клещами уголек из жаровни!

Мы выпили. Опуская стопку, я задумчиво проследил взглядом, как капли пота стекают от ее скрывающей грудь повязки по идеальным мышцам живота, и спросил:

– А что не так с потеющими женщинами?

Перехватив мускулистой рукой старые клещи, она энергично раскурила свою сигару от зажатого в них угля, не сводя при этом с меня взгляда, и, протягивая инструмент мне, склонила голову на плечо:

– Да все так. Еще по одной, амиго?

– Еще по одной – кивнул я, перехватывая клещи поверх ее ладони.

Сжав пальцы, я притянул инструмент к себе, неспешно раскурил сигару и только тогда разжал хватку, не обратив внимания на пару ее безуспешных попыток вырвать руку.

– А ты крепкий мужик, Оди, – заметила она. – Воевал?

– Бывало.

– На берегу бывал?

– Бывало.

– Убивал?

– Случалось.

– Мико…

– Да, сеньора?

– Забери клещи и пошел отсюда.

– Да, сеньора! Но моя голова…

– Возьми вон ту бутылку. Но чтобы мясо было здесь еще до того, как тебе полегчает. Понял?

– Да я мигом! – Мико аж воспылал и, с трудом сдерживая вонючую икоту, схватил крайнюю бутылку. – Я мигом! Да я…

– Пошел уже! – рыкнула Трэдда, опять наклоняя бутылку над опустевшими стопками…

Не без труда высвободившись из пут теплого женского тела, я бесшумно встал, собрался и ушел с рассветом. Опуская за собой входную плетеную штору, я знал, что Трэдда проснулась и смотрит мне вслед, но оборачиваться не стал. Это был хороший вечер, переросший в охрененную долгую ночь. И на этом все. Мы оба знали, что больше никогда не увидим друг друга. Так ни к чему и устраивать долгие прощания полными сожалениями взглядами – эта слюнявая комедия не про нас.

Спустившись по зигзагами идущим по стене пандусам к воде, я махнул рукой, и одна из маломестных лодчонок тут же сменила курс, направившись ко мне, а ее владелец тыкал в небо двумя пальцами, показывая стоимость поездки в сторону центра. Кивком я подтвердил платежеспособность и стал ждать, неспешно прокручивая в голове всю массу полученной вчера от Трэдды информации, серьезно так расширившей мои познания о здешних местах и делах.

Да… как и ожидалось – без быстрого, надежного водного транспорта не обойтись. И я знал, как его раздобыть…

Глава третья

Длинная узкая лодка подхватила меня от окраинного здания и, преодолев не больше километра, доставила к низкому округлому борту плоскодонной деревянной баржи. Расплатившись, я легко поднялся по свисающей с бортов старой веревочной сети, вложил в задубелую черную ладонь встретившего меня огромного детины еще одну монету и, поймав нужное направление благодаря его небрежному взмаху, двинулся к носу, где находилось укрытие от солнца. Еще раннее утро, огненный шар едва успел приподнять тушу из океана, но от него уже веет иссушающим жаром, так что в тенек я спрятался охотно. Усевшись на одну из длинных лавок, я огляделся, дополняя уже известное из вчерашних разговоров собственными глазами.

Такие баржи, длиной от двадцати до двадцати пяти метров, являлись главным грузовым и пассажирским транспортом выросшей на руинах Церры и заодно ее главной гордостью, хотя деревянные суденышки выглядели максимально обыденно. Округлые нос и корма, шириной метров в восемь, неповоротливые, слишком длинные для руин, они могли двигаться только по здешним главным затопленным улицам, но и этого вполне хватало, чтобы доставить пассажиров и грузы куда надо, хотя и в очень неспешном темпе.

В движение баржи приводились самыми различными движителями, часто дополняющими друг друга по причине маломощности. Электрические и двигатели внутреннего сгорания, весла, шесты – годилось все. Но чаще всего, по словам немало походившей на них Трэдды, все это работало настолько хреново, что почти не использовалось. Но баржи продолжали ходить по воде Церры – благодаря системе веревок и лебедок. Система имела свое длинное пафосное название – и мне его сказали, но я не стал даже пытаться запомнить.

Все было просто: на зданиях стояли барабаны огромных лебедок, их крутили вручную или иными приспособлениями, а наматывающиеся на них толстенные канаты тащили по воде баржи. Сервис был платным, принадлежал создавшим его здешним правящим родам, но стоимость была невелика – в общем, тот редкий случай, когда все были довольны.

Я бы даже интересоваться всем этим не стал, если бы не небольшое, но важное «но» – этот транспорт существовал с дозволения одной из Систем, одной из Матерей, Владык – или как там еще аборигены и гоблины с пугливым придыханием называют разумные машины.

А я-то все удивлялся, почему так долго не пахнет машинной смазкой и почему со стен не льется серая слизь. А вот и оно. Трэдда рассказала многое про Церру – а ничего другого она и не знала, прожив жизнь в этих руинах и пролив ради них немало литров крови и пота. Она жила жизнью солдата с рождения, появившись на свет в цитадели рода Браво Бланко, где на стенах реют белые стяги с красным ромбом и цифрой 1 внутри. Флаги столь же гордые, как и сам боевой род. Ее тренировали с рождения. Она прошла десятки сражений и не задавала вопросов, но после последнего, потеряв напарника и мужа по совместительству, стала свидетелем того, как результаты их победы были отданы обратно проигравшим во время попойки младших донов. После этого она решила уйти. И ушла. Отложенных сбережений хватило, чтобы выкупить еще крепкое здание на окраине и открыть дешевую уличную обжираловку, а благодаря солдатскому прошлому по здешним законам она получила освобождения от налогов на пять следующих лет. Больше ей ничего и не предложили. За время службы она увидела и услышала слишком многое, довольно быстро перестав быть наивным солнечным аборигеном.

Да. Государство на руинах было свободным и независимым. Пока что, во всяком случае. Но свободы и относительного процветания местные добились не одними лишь собственными силами, но и благодаря помощи извне – и этим «извне» была некая могущественная сила, к которой в прежние времена частенько обращались опять облажавшиеся вершины власти.

В самом сердце Церры, между шестью цитаделями правящих родов находилось еще одно здание, скрывающее в себе «проявление древней мудрости» как его называли тут, избегая слова «божество». Когда правители Церры лажали в очередной раз, они облачались в лучшие одеяния, садились в пышно украшенные лодки и двигались к Седьмице, начиная свой путь от родовых резиденций. При этом было крайне важно сделать так, чтобы все лодки прибыли к центральной постройке одновременно, ведь явись кто раньше, остальные примут этот жест как недопустимую попытку показать себя выше остальных – и вот тебе повод для нового витка междоусобной грызни.

Прибыв к зданию, они входили в огромный и все еще функционирующий наружный лифт с прочнейшей прозрачной кабиной, способной вместить до пятидесяти рыл, после чего взмывали вверх примерно до средних этажей, где лифт останавливался, и все шесть патриархов входили внутрь. Охрана и ближайшая челядь оставались снаружи в прозрачной кабине, глядя сквозь практически неразрушимые стекла на руинное государство.

Когда патриархи возвращались – а это было уже в сумерках – прозрачная кабина лифта ярко вспыхивала в десятках ламп освещения и торжественно опускалась к пляшущим на воде лодкам. Торжественно, пафосно, слащаво, громко – все, как любит клейкая неразумная масса народа, обожающая глазеть на сильных мира сего. Раньше они наслаждались зрелищем через экраны, теперь пялятся в обвитые лианами окна, но суть та же: увидел богатого эльфа и себя на миг таким ощутил. Чем не праздник? Приобщился к великим, вот бы еще поймать лицом их небрежный плевок – и жизнь удалась…

У подножия здания Седьмицы, за столом на палубе загодя подогнанной сюда огромной баржи патриархи проводили еще одно долгое публичное совещание, ожесточенно споря, благостно внимая, кивая, возражая и стуча кулаками по столу, а попутно поглощая мясо и вино. В итоге всегда находился устраивающий всех вариант, патриархи торжественно кивали зданию нависающей над ними Седьмицы, хотя с годами эти кивки становились все глубже, постепенно превращаясь в поклоны, после чего важный день завершался и все расплывались по домам. Но уже на следующий день роды имели четкий план действий и следовали ему без отклонений вплоть до выполнения и несмотря на все сложности или даже потери. Это тоже было одной из широко известных фишек Церры – приняв решение, здесь уже не останавливались, пока не добьются своего.

Именно Седьмица поспособствовала появлению в Церре множества различных новшеств, изрядно облегчивших здешнему населению жизнь. Система лебедок и канатов – одна из них. Трэдда сама помогала крепить некоторые из огромных лебедок, и сама видела максимально четкую схему их расположения, наложенную на карту городских руин. Там было указано, где и какую лебедку ставить, какое препятствие и с какой будущей водной прямой артерии убирать, даже если это означало снос горы разрушенного здания, включая последующие нырки под воду, дабы убрать мешающие плоскодонным баржам препятствия.

Седьмица помогла во многом, хотя Трэдда знала лишь верхушки. Но она была в курсе, что Седьмица подсказала, какие растения помогут справиться с красной лихорадкой и как приготовить из них действенное лекарство; Седьмица рассказала, как отпугивать обитающих под водой многометровых и слишком уж умных для рыб монстров, раньше свободно вплывавших в руины, а ныне обходящих их стороной; Седьмица указала одно из ничем не примечательных зданий, в чьих подвалах нашлось немало огнестрельного автоматического оружия – и Трэдда была одной из отряда Браво Бланко-3, также участвовавшего в экспедиции. Они добились выполнения поставленной задачи, хотя потеряли немало бойцов и видели невообразимых тварей.

Да. Седьмица помогала – это правда.