глаз вынут из тела осколком бомбы
каравелла уменьшаясь уходит преодолевает точку
распадаясь за ней в одинокие тромбы
собираясь в смех, в лошадей, в пожарную бочку

в чём попытка пустыни в клетку собрать себя в человека
разойтись его пятирукой снежинкой в мировые просторы
сжаться в глазницу хрустнуть по форме ореха
сдвигая горы ни в чём не найдя опоры

кроме квадрата
              я любил тебя накренясь
и плыл заливая волной черноту глазницы
прозрачен и чу́ ток словно растущая связь
снегопада с недостижимым глазом куницы

я сижу в камере для одного в четырёх
квадратах на время вставших из пола дыбом
мой хриплый вздох
не похож на поющий выдох

расширяясь клин за кормой в пределе рисует круг
я раскрылся в тюремной ночи шире всех кораблей
на юпитере снявшийся с рук
сокол летит вдоль земных аллей
падая в центр окружности и когтит
сердце свёрнутое на манер валторны

играют вальс военные горны
твоё платье зелёным колоколом шелестит
я стою по грудь в чёрном квадратном поле
как пловец в чемпионском кроле
средь бассейна гребком стоит

говорит камоэнс я сделал тебя бессмертной
говорит камоэнс без ветра дрожит осина
говорит камоэнс каждый поэт – последний
сукин сын шахматы это игра без доски
и фигур твоё платье дрожит в чистоте осенней
вздрагивая как корзина
принимающая в себя броски

Кентавр 2

Себя он вынимает из глазницы
и снова падает в неё, словно лангуст,
весь в терниях, расширенный и встречный.
Из твёрдых конских вод рванувшись человеком,
всё задыхается, всё гнётся, словно серп,
и, как бумага, догорая,
сбегает, мучась, от самой себя,
чтобы в себя уткнуться, —
так он кривится от перста Афины,
и жжёт его огонь, в котором, как в рубашке,
стоит богиня с медленной улыбкой,
что богу жизнь, кентавру – пламя

Расплющившийся вскачь о человека,
его он носит грудью, словно плоский шрам,
а тот руками в воздухе кричит
и ходит колесом и воздух забирает
и прячется и плачет и рыдает
забившись в норы гулкие себя
и головой двоится и дрожит

Около Горация

медлительнее чем мёд хватает бедро была
воздушные острова идут удлиняясь
по небу в падающей листве

и галеры с Востока швартовались ветер роняя

пахнет сучьим пронзительным потом и падалью пахнет
и стекло витрины гнулось под отражением мухи
а седоки вливались в свои мотоциклы
как твердеет в гнутом отверстии гипс
и руки нимф прорастали глазами и виноградом

не узнает лебедя в полдень ухо гулкого неба
не войдёт рука в притворённую дверь фонтана
не догнать рысаку неподвижный туман ипподрома
с белой богиней у старта и белой богиней на финише

свежи разрывы в безымянных глазах
расширяясь один внутрь другого всматриваясь углубляясь
слово сказать как уйти
на ту его сторону где оно не слово
а мох или белая птица пакля
вспыхнувшая в фокусе линзы

никто никого не слышит

среди хоров строк политических дискуссий
объяснений в любви в листопаде в алкеевой строфе
в шуме базара в литературной критике в гуле аэропорта

в предсмертном хрипе в слове шевелящемся как морской ёрш
предмирном слове платоновом и трамвайном

никто

но падает в деву Квинт из высокого неба —
из центра расширенного монгольфьера
и падает снег – из ближнего того что над грудью
плывёт за плечами рабыни с крашеными губами
с лифчиком на полу из каждого этажа серого гума

Гораций кружит в водовороте медленных губ
всплывает с той стороны славословием августу
выходит плавником из спины Филлиды – стеклянной дверью
а снег кружит над фонтанами Рима глаз золотое сеченье
     играет с позвонками на голой спине богини

Метаморфозы

Коровий череп обрастал
растяжками, мускулатурой, божьим оком
глазами Геры, спрятанной за рощей
вот за зубами пробежал язык
возникнув из земли и эйдоса огня

и мышцы дольние заколосились
внутрь эллипса и били в них ключи
                              и водопады плоти —

как Лазарь выходящий из могилы
весь в родниках и облачных сцепленьях
она была – рождался полумесяц тонкий и молочный
над волоокой головой и маятника волосок спиральный
пульсировал в её виске
отсчитывая новые секунды
и в ней и в розе что глядела справа
спиралью с шагом фибоначчи
в открытом рту.

Лицо её – наполовину бог, а на другую – мясо и ремни
а между – лира в мятном ветерке
как будто ангел крутит мясорубку

Зачем поём мы больно и протяжно
зачем небес летит аэроплан
зачем над нами роща машет жёлтым флагом

зачем нас жжёт продольный божий эллипс
что в мышцы вложен как Геракл в огонь
как солнце в маятник спиральный
подвижных сфер
и роза дышит нам рот в рот
сгибая в нас дыхание подковой
и вздрогнув ищем рядом мы друзей глубоких
как вдох…

Мона Лиза – 1

тяжела как рояль
стоящий на клавиатуре

смёрзшись в тёмный лёд платья

живёт на далёкой ауре
трепетной несуществующей почти
где-то за Ураном

тревожит малых людей
своим жидким азотом

и больших скорлупой чела

малые люди роют траншеи
делают аборты продают колбасу

большие люди умножают тьму
огромными мягкими кирпичами
вывешенными на леске

иначе не могут

Мона Лиза – 2

в нижней колбе песочных часов
натекла из того что выше
что расширилось вверх за крыши
чашей ангельских голосов

если ж снова перевернуть
притечёт леонардо в звёздах
зажимая ангельский воздух
в треугольную голую грудь

О богах

каждое слово стремится к власти
кроме святых
иероглифов в которые заглянуть как через золотое кольцо
на звёзды чтобы идти всё дальше
за плоть и форму
к утру творенья к бессловесному свету

деревья
людей не называют но узнают
уходя дриады им оставили очи
мы видим ими себя в стволах находя опору
трогаем их шершавые изрытые буквы

на синем селезень летит безголовый
навстречу летит чело человека
подброшены в воздух бусины-наблюдатели

слагая слова
культура это прожилки кленового листа
иероглифы ушедшие внутрь
а возвращаясь – раскрытые в небо окна

Артемида: пёс – нагота – богиня
недоговорённость
расправляющаяся с потрескиванием
мерцая как комок целлофана

кто видит наготу божественной девы
мёртв для её взора и речи

для полян с зайцами с оленями
для фонтанов с солнечными синусоидами по стенке

ибо она и раздевшись одета внутренней формой
что выступает наружу
как притяженье из подковы магнита
кровь из бинта

для слепцов – недоступна

нет у богов власти
людская власть рядом с ними
сгорает в нестерпимой их простоте
и рвут Актеона его же псы

день за днём рвут нас яростные ищейки
в купе поезда на палубе судна в прачечной
на теннисном корте или во время прогулки
в банке на улице с фонарями

задолго до встречи с богиней
срывая с нас лишнее

любое слово стремится к власти
кроме мычанья чириканья лая и кукованья
кроме колокольца на шее козы и песни кузнечика
кроме плеска источника

кроме тех в которых боги щадя нас
вложили тело своё

Осенью

Тигр выйдет из клетки себя
оставит полосы прутьям —
прозрачному двойнику

и ты выходишь из рёбер
лицо твоё спрятано в роще
в каждом лице серебряном
в бабочке золотой

а корни пальцами ищут
ощупать лицо земное
и небо расти начинает
с воздушной ямы рогов

олень стоит со всплеском во лбу —

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Если вам понравилась книга, то вы можете
ПОЛУЧИТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ
и продолжить чтение, поддержав автора. Оплатили, но не знаете что делать дальше? Реклама. ООО ЛИТРЕС, ИНН 7719571260