– Очень интересно, – сказала Вильма. – Я думала, будет иначе. Я же ориентировалась на слова мессира Валора… а твой странный обряд, подкреплённый молитвами, видимо, изменил условия.

– Хуже? – спросила я тут же.

– Иначе, сестричка, – сказала Вильма с нежнейшей улыбкой в голосе, а лица её я не видела. – Двигаться очень легко, как в детстве или во сне. Я кажусь себе очень сильной.

– Ты тёплая, – сказала я, пытаясь уложить это в голове. – Валор был холодный, да и фарфоровые морячки – тоже.

– Я так себя и ощущаю, – кивнула Вильма. – Тёплой. Мне кажется, моё зрение стало чуть острее… но это не точно. Я слышу, как всегда, мои пальцы так же чувствительны, как и прежде. Прошла постоянная ноющая боль в запястье, после того как Эгмонд два раза вывихнул мне его. И я думала, что теперь не буду чувствовать боли. Но на радостях ушибла колено, – и рассмеялась.

Я её чуть-чуть отстранила, чтобы посмотреть.

Смех оживил кукольное лицо так, что я поверила в него. Вильма не могла улыбаться, но тёплый свет из глаз обозначал улыбку очень определённо. Как у живой.

Я погладила её колено – холодный шарнир, чуть выступающий над тёплым каучуковым «телом».

– Не это, – снова рассмеялась Вильма. – Но всё равно, дорогая. Меня очень обрадовала эта маленькая боль, как ни глупо это звучит: она дала мне понять, что я снова живая… хоть и в кукольном теле. Чудо нам с тобой Господь явил, удивительная моя сестричка. Ты ведь понимаешь, что ты – главное сокровище короны?

– Нет, – сказала я. – Это ты – главное сокровище короны. Фарфоровая или живая – всё равно.

– Я спала, – гордо сообщила Вильма. – Я могу спать. И это меня страшно радует. Я спала рядом с тобой и видела сны. Но, мне кажется, парик надо снимать? Тебя очень шокирует лысая королева? Впрочем, я буду надевать чепчик.

– Ты, живая ты, меня не шокируешь, – сказала я. – Никогда, никакая.

– Я позову Друзеллу, – сказала Вильма. – Нас ждёт работа, надо привести себя в порядок.

Я кивнула, отпустила её – и вдруг поняла, что моя несчастная клешня, на которой осталось только семь с половиной пальцев, как-то до изумления слабо болит.

И бинт на ней свободно болтается – ослаб, пока я спала. Вдобавок какой-то подозрительно чистенький бинт, а должен быть грязный и окровавленный: наверняка же на него с ладони натекло, и по полу я рукой возила, пока рисовала звезду. Хоть и в часовне – пол там далеко не такой же чистый, как мой рабочий стол.

А Друзелла в это время уже болтала с Виллеминой так, будто ничего ужасного не произошло.

– Как поживает мышонок, вы узнавали, дорогая? – спросила Виллемина, пока Друзелла мягкой щёткой укладывала её локоны в приличную причёску.

– Всё-таки, драгоценная государыня, парик на ночь хорошо бы снимать, – заметила Друзелла. – Я и вчера заметила вашему величеству, и сегодня то же самое скажу. По крайней мере – до тех пор, пока не будет несколько париков на замену. А его высочество-то прекрасно живёт, кушает хорошо – что ему! Навестите ещё.

– Почему мышонок? – спросила я. – Гелхард – мышонок?

– Наш летучий мышонок, – рассмеялась Виллемина. – Знаешь, у нас на севере летучие мыши впадают в спячку на зиму – и я видела их сонных на башне Дольфа. Представляешь, такие пушистые серебристые шарики… как одуванчики в инее. Их там никто не тревожит. И крошка Гелхард – такой же пушистый светленький шарик.

– Милостивая государыня, – прыснула я. – Спасибо, что не нетопырёк.

Рассмешила их обеих. Ужас наконец начал проходить.

– Друзелла, – сказала я, – а мне что, руку перевязывали?

– Мессир Сейл вас смотрел вчера ночью, – сказала Друзелла. – Только вы, милая леди, даже и не проснулись. А мессир Сейл очень дивился: как это, говорил, на вас заживает быстро! Мол, слышал он, что на некромантах после обрядов раны закрываются почти сразу – но тут же не просто порез, тут же вы себе по суставу палец обрезали…

Я принялась торопливо разматывать бинты. Они путались, я дёргала, рванула узел зубами, пропустила мимо ушей укоризненное замечание Друзеллы, что лучше бы ножницы взять, – содрала.

Бедная моя клешня в боевых шрамах. Обрубок мизинца – и кончается как-то гладко, с белым рубчиком по ободку…

Я его потрогала.

Руку слегка поламывало, как всегда после обряда, когда приходилось много резать. И такой же ломящей, тянущей слабой болью отдавалось в обрубке пальца – и где-то глубже, внутри ладони. И всё.

– Вильма, – сказала я, – смотри.

И протянула ей клешню показать.

– Невероятно! – воскликнула Виллемина. – Это необычно, да? Это по тебе обряд отрикошетил.

– Это не просто рикошет, – сказала я. – Это исцеление. Подарок это. Спасибо Ему. Потому что, мне кажется, это подарок со значением.

– Поясни? – Вильма поправила воротник. – Пока ещё есть пара минут.

– А что ж тут пояснять, – пожала я плечами. – Руки нужны для работы. Вот и весь сказ.

Мы не наряжались особенно, но костюмы, которые приготовила Друзелла, не были и слишком строгими и простыми. «Наша рабочая одежда, – сказала Вильма, поправляя в волосах тоненькую диадему с алмазными блёстками. – День как день».

Я поняла. День как день.

А в любимой гостиной Виллемины нас дожидалось непривычно много народу. Пришли даже маршал Лиэр, который никогда не появлялся при дворе так рано – у него по утрам были какие-то дела в Штабе, – и адмирал Годрик, который всегда был в разъездах. Мессир Ирдинг принёс корзинку с белыми крокусами. Ольгер с ходу преклонил колено и целовал Вильме руки – его накрыло, как и меня, он только старался изобразить, что это в глаз что-то алхимическое попало, ага.

– Милый граф, – ласково сказала Виллемина, – дорогой друг, ваша помощь неоценима. Позвольте ещё раз поблагодарить вас.

– Слава-слава Богу, – сказал Ольгер. – Теперь можно жить дальше.

– Замечательно выглядите, прекрасная государыня! – восхищённо сказал Раш. – Нереально прекрасно. Не ожидал.

Броук закашлялся, извинился и полез за платком – и потом кашлял в него, отвернувшись. Простудился, бывает.

Зато Валор был в полном блеске: Вильма подала ему руку, он обозначил поцелуй, а меня чуть приобнял за плечи, как старший родственник. Не просто так, конечно: чтобы я почувствовала, какие тёплые у него ладони.

– Вы тоже спали сегодня ночью, Валор? – спросила я.

– Вы, деточка, шалости ради не предупредили меня о последствиях, – сказал Валор, и живые искорки в глазах дорисовали и его лицо до улыбки. – И я заснул в третьем часу пополуночи за рабочим столом, как нерадивый школяр. Я уже отвык, даже не понял, что это за чудеса происходят со мною – и как же я оказался во фраке при дворе государя Эрвина, да ещё и на осеннем балу. Я забыл, что такое видеть сны. И как удивительно было это вспомнить…

– Кстати, о балах, – сказала Виллемина весело. – Дорогие друзья, я рада сообщить вам, что спуск на воду подводного корабля состоится, как и было назначено ранее, в день Святых Дора и Далерии у Вод, в полдень. А позже, в тот же день, мы даём большой танцевальный вечер в честь всех моряков Прибережья. Дорогой адмирал, приглашаю вас в особенности, но буду рада всем желающим. Прекраснейший мессир Раш, пожалуйста, отметьте: представителей прессы будем привечать особо. Я позволяю принести в бальный зал светописцы: будет красиво – и в газетах, полагаю, придутся к месту светописные картинки.

Показаться хочет, подумала я. Вильма хочет показаться людям, свету, газетёрам с их светописцами, чтобы все убедились: королева жива, королева настоящая. И сейчас она показывала себя и ласкала словами и взглядом всех, кого видела. И подала Лиэру руку без перчатки – посмотреть:

– Видите, дорогой маршал, как далеко шагнули наша наука и наши технологии?

– Лучше бы на любом из нас, солдат, ваши мудрецы опробовали эти технологии, государыня, – сказал Лиэр. – Теперь выходит, что и вы пролили кровь за Прибережье – королева, женщина… необычную войну мы ждём. Впрямь с адом.

– Да, дорогой маршал, – сказала Виллемина нежно. – Мы с вами в одном строю – и мы победим.

Лиэр посмотрел на неё с настоящим обожанием.

В общем, получается, что мы успокоили весь ближний круг. Из-за того, что все хотели послушать, что Вильма будет говорить, у нас даже затянулись визитные часы. Но моей королеве надо было именно поговорить: может, и можно найти девицу, похожую на Виллемину, или сделать заводную куклу, похожую на Виллемину, – но уж разговаривать с людьми, как Виллемина, и так греть людей собой может только она сама.

Это уже все знают, кто её знает.

Но настоящие деловые разговоры во время визитных часов никто не ведёт. На деловые с Вильмой остались Броук и Раш, а меня позвал Ольгер. Я слегка удивилась, я собиралась остаться – но Вильма сказала:

– Нет, дорогая, сегодня у меня не хватит духу мучить тебя нашими хозяйственными делами. Нам с мессиром Рашем придётся срочно прикинуть смету на этот бал, – и хихикнула. – Вот только бала нам сейчас и не хватало! Он совершенно некстати. Но я не могу придумать более умный способ показаться всему свету и всем гражданам сразу.

– Бал – очень разумно, государыня, – сказал Раш. – И с точки зрения чувств – тоже. Мы будем веселиться, наша государыня решила потанцевать – и пусть враги себе хоть ногти на ногах обгрызут.

– Вы меня успокоили, дорогой герцог, – сказала Вильма удовлетворённо. – Ну что ж, попробуем найти несколько свободных грошей на эти танцы.

И мы с Ольгером оставили их искать гроши, а сами спустились в каземат.

* * *

А в каземате, в нашем главном зале, меня встретили Валор, которого я собиралась тут увидеть, и Ирдинг, которого я увидеть ну никак не собиралась. Ирдинг! В его пижонском костюмчике модного песочного цвета – и с усиками, напомаженными «шильцем»! Рядом с нашим рабочим зеркалом и стеллажом, на котором стоит целая куча Ольгеровых склянок, пара старых чистых черепов лежит про запас – ну и прочее барахло.

И при этом Ирдинг совершенно не выглядел как всегда. То есть вид у него сосредоточенный и взгляд цепкий – и на салонного озабоченного балбеса он больше не похож. Будто маску поменял.

Валор, конечно, заметил, что у меня до пола отвисла челюсть, – и сказал:

– У мессира Ирдинга всё не было времени вам подобающе представиться, деточка. Внешняя разведка – нервная работа, она забирает слишком много сил. Но так просто не может больше продолжаться, верно?

– Ну да, – сказала я. – У вас, мессир Ирдинг, верно, какие-то новости для нас? Которые надо принять к сведению?

– Много новостей, дорогая леди, – сказал Ирдинг. – Но тут мне понадобится ваша помощь, граф.

– Ага, – сказал Ольгер и достал свой флакончик эликсира для зеркального телеграфа. – Вот смотрите, леди: наш стандартный ключик – и новый значок зова. Первый – и второй.

И махнул широким жестом, во всё наше стенное зеркало, которое для вампиров.

Поверхность зеркала стала тёмной и глубокой – но и только.

– Где ж новости? – удивилась я.

– Простите, леди Карла, – сказал Ирдинг. – Им, с той стороны, видно, хочется подойти к хорошему, большому зеркалу.

– Ну, подождём, – хмыкнула я и принялась наблюдать, как Ольгер Тяпку гладит.

Как-то всё это было нелепо.

– Наверное, мне бы следовало вам рассказать, – выдал Ирдинг. – Но я подумал: пусть лучше вы посмотрите своими глазами. С мессиром Ольгером это вышло хорошо.

– У меня особый случай, леди, – сказал Ольгер. – Я сам сказал: мне рассказывать не надо, вы, мессир, не специалист, вы всё перепутали. Алхимия любит точность. Мне нужны формулы, а не красочные истории о том, какие это удивительные возможности.

– Тебе показали формулы в зеркало? – удивилась я. – А кто?

– А вот об этом и речь, – ухмыльнулся Ольгер. – Это, леди, и есть наши новости.

Тут в зеркале посветлело: подошли, значит, к большому и хорошему наши собеседники. И я их увидела.