Она вспоминала свою несостоявшуюся любовь, но многое и не вспомнить. Уже подзабылась дрожь, что она испытывала, когда паренек как бы ненароком касался ее ладони. Не без труда припоминала его лицо, забылся его голос. За последние годы в ее жизни случилось немало событий, в сравнении с которыми юношеские волнительные встречи выглядели малозначительными. А вот Красные ворота оставались безучастными ко всем тем встряскам, что прошли перед ними за последние полтора столетия, и каждого подошедшего красные кирпичи встречали с холодным равнодушием.

Ровно в девять часов утра Зинаида постучалась в дверь вдовы. Инга Владимировна открыла сразу, словно ждала гостей.

– Здравствуйте, сегодня мы должны с вами подъехать в морг для опознания тела вашего мужа.

Реакция вдовы была примерно такой же, как и накануне, когда Зинаида сообщила ей о смерти мужа: ее глаза сделались круглыми, как два больших пятака.

– Да что вы такое говорите! А куда мне, в таком случае, девать ребенка? За ним ведь присмотр нужен, не везти же мне его с собой в морг? – растерянно посмотрела она на Зинаиду Борисовну.

– А он что у вас, в детский сад разве не ходит? – удивленно поинтересовалась лейтенант.

– Ходит, – последовал ответ.

– Ну так в чем же дело? Вот давайте вместе и отведем его.

– Хорошо, я сейчас его переодену, – продолжая буравить Зинаиду Борисовну выпученными глазами, ответила вдова.

– Это как вам будет угодно. Вы пока одевайте сынишку, на улице все-таки прохладно, а я вас здесь подожду, – отступила к порогу Кац.

Переодевание не заняло много времени. Мальчик послушно делал все, что от него требовалось: то подставлял ручку, то вытягивал ножку, не капризничал, когда его шею обматывали теплым, но колючим шарфом. Для своего возраста он был довольно терпелив. После того как отвели ребенка в сад – мальчик оказался молчаливым и за всю дорогу не проронил ни слова, – поехали в морг.

Тело Константина Григорьевича лежало в отдельном сыроватом помещении морга – небольшой комнатке, в которой могло вместиться от силы человек пять или шесть – и дожидалось опознания. Здесь уже их ждали майор Щелкунов и мрачный патологоанатом (худощавый мужчина лет сорока), стоявший в сторонке. Когда Зинаида и вдова Полякова подошли к трупу, Виталий Викторович внимательно наблюдал за Ингой Владимировной. Патологоанатом аккуратно убрал с лица покойника простыню, и майор с удивлением отметил, что Инга Владимировна посмотрела на лицо покойного с откровенной неприязнью, что так не похоже на эмоции вдовы.

«А ведь эта Инга совсем не любила своего мужа», – отметил он для себя и невольно перевел взгляд на Зинаиду. Лейтенант Кац в ответ лишь слегка кивнула. Оба подумали об одном и том же.

– Инга Владимировна, вы подтверждаете, что это ваш муж? – суховатым тоном спросила Зинаида.

– Да, подтверждаю, – глухо ответила Инга Владимировна и быстро отвернулась. – Это мой муж.

На опознание ей предъявили также одежду покойного Полякова, лежавшую здесь же небольшой аккуратной стопкой, которую вдова так же без колебаний признала:

– Да, это одежда Кости.

После предъявления гардероба Зинаида Борисовна попросила Полякову проехать в управление для снятия допроса под протокол. Это предложение было формальным, но необходимым: даже если бы вдруг она стала отпираться, то ей все равно пришлось бы последовать в управление для дачи показаний. Таков порядок.

В допросной комнате лейтенант Кац заняла место за небольшим столом; Инге Поляковой предложила присесть напротив нее. Зашедший в допросную майор примостился в уголке комнаты и принялся внимательно слушать…

– Назовите свое имя и ответьте, сколько вам полных лет, – попросила, макнув ручку в чернильницу, Кац.

– Меня зовут Инга Владимировна Полякова, в девичестве моя фамилия – Фоменко, мне двадцать восемь лет.

– Чем вы занимаетесь? – последовал второй вопрос.

– В настоящее время я ухаживаю за ребенком. Домохозяйка…

Задавая простые вопросы, Зинаида Борисовна невольно рассматривала сидящую перед собой молодую, не лишенную очарования женщину. Одевалась она броско, со вкусом: на ней было бирюзовое демисезонное пальто из тонкой шерсти, с крупными бледно-розовыми перламутровыми пуговицами; на ногах модные демисезонные черные туфли на плоской подошве с закругленным мыском. Небольшие овальные ушки украшали золотые серьги с блестящими красными камешками; на ухоженных пальцах два золотых перстенька; на шее колье – золотая цепочка с небольшим сердечком посередине. Если все эти украшения сложить, то получится весьма внушительная сумма. Откуда у обычной домохозяйки столь изысканные украшения и откуда деньги на них? Учитывая, что ее муж работал учителем-педагогом в техникуме (даже не в институте!), пусть и на должности заместителя директора, он вряд ли был способен столь фасонисто одевать свою супругу и покупать дорогие подарки. Может, в свободное от основной работы время он «подрабатывал» спекулянтом где-нибудь на рынке? Тоже как-то не очень вяжется… В таком случае, откуда он находил время для своей коммерции, будучи целыми днями занятым в техникуме?

Решив поинтересоваться этим вопросом позже, Зинаида Борисовна продолжила допрос:

– А кроме преподавательской деятельности ваш покойный муж занимался еще чем-нибудь?

– Не знаю… Я никогда не вникала в его дела, – пожав плечами, бесцветным голосом ответила Полякова.

– Понятно. А какие обязанности у вашего мужа были в техникуме как у заместителя директора?

– Тоже не могу сказать. Наверное, как-то связано с хозяйством.

– Ну а можете назвать хотя бы предмет, который он преподавал? Наверняка он вам что-то рассказывал о своей работе, – продолжала допытываться у вдовы Зинаида, но, как оказалось, безрезультатно.

– Я мало интересовалась этим… То ли детали машин, то ли историю, – равнодушно промолвила Полякова, назвав два предмета, находящиеся в совершенно разных областях знаний.

– А вы можете сказать, как ваш муж оказался в лесопарковой зоне недалеко от городской клинической больницы?

– Для меня это тоже большая загадка, – снова пожала она плечами. – Он должен был быть или дома, или на работе.

– Как же это вы не интересовались делами своего мужа, как будто бы он вам совершенно посторонний человек? – не сдержавшись, с упреком в голосе спросила Зинаида.

– Такие вещи в нашей семье были не приняты. И потом, у меня всегда находились собственные дела… Хотя бы даже присмотр за ребенком. Зачем же в таком случае мне что-то выспрашивать у него, – холодно ответила вдова. – Он знал, что ему следовало делать. Если у вас ко мне больше нет вопросов, я хотела бы уйти. Мне нужно забрать сына из детского сада.

– Да, конечно. – Подписав пропуск, Кац протянула его Поляковой. – Можете идти, мы вас больше не задерживаем.

Взяв разрешение на выход, женщина быстро вышла из кабинета.

– Ну и какое у тебя впечатление об этой… дамочке? – спросил Щелкунов.

– Дела мужа и он сам ее совершенно не интересовали, – ответила Зинаида. – У меня сложилось впечатление, что ее вообще мало что в жизни интересует. Разумеется, кроме нее самой! Похоже, что этому интересу она посвящает все свое время…

Виталий Викторович одобрительно кивнул:

– У меня сложилось примерно такое же впечатление.

⁂

На следующий день капитан Рожнов посетил химико-технологический техникум, где заместителем директора работал Константин Поляков. Первый, с кем он встретился, был директор техникума Савелий Павлович – импозантный мужчина лет сорока с небольшой бородкой. На правом лацкане хорошо отглаженного темно-синего пиджака в белую полоску закреплен орден Красной Звезды; немного повыше него размещался галун золотистого цвета за тяжелое ранение; на левой стороне красовался значок «Ворошиловский стрелок II степени» (заветная мечта целого поколения довоенных стрелков; для такого норматива следовало выполнить норму по стрельбе из боевой винтовки). Нечасто можно было увидеть такой значок на костюме в послевоенное время – видно, своими достижениями Савелий Павлович гордился.

Разговор проходил в директорском кабинете. Савелий Павлович расположился за большим деревянным столом, на котором лежало керамическое пресс-папье с замысловатым узором на ручке и книга товарища Сталина «Краткая биография». Капитан Рожнов сел напротив.

– Смерть Константина Григорьевича для нас всех тяжелейший удар… Я, как директор, даже не знаю, кем его можно заменить, – развел руками Савелий Павлович. – Трудно отыскать такого человека, как он. Дисциплинированный, честный, с окружающими корректный и обязательно на «вы». И тут такое… Невозможно поверить! Это у какого же злодея поднялась на него рука?! И студенты его очень любили, и весь преподавательский коллектив к нему с большим уважением относился. Поверьте, вы не найдете ни одного человека, которого бы он хоть как-то обидел или оскорбил недобрым словом.

– Может, Поляков имел какие-то дурные пристрастия?

– Не пойму, о чем вы спрашиваете? – насторожился директор.

– Например, может, играл в карты, – высказал первое, что пришло в голову, Рожнов.

– Да вы что! – отмахнулся Савелий Павлович. – Он был идеальный человек! Нам бы всем так… Не пил, не курил! Как говорится, все, что заработано, все в дом!

– Может, у него были женщины на стороне?

– И женщин у него никаких не было, кроме своей жены, разумеется… Хотя мужик-то он очень видный… был. Коллектив у нас в основном женский. Девчонки все молодые и красивые, а мужиков всех война повыбивала. Им ведь много-то не надо, хотя бы иногда к мужскому плечу прислониться, так он даже этого не допускал, железный парень был! Почему это я все говорю… – посмотрел на Рожнова директор. – Ведь о покойниках как у нас бывает: или хорошо говорить, или вовсе ничего! А тут такой случай, что только хорошее и можно сказать.

– Кто еще может рассказать о Полякове, скажем, о его личной жизни? Кого бы вы мне посоветовали? У него были друзья в техникуме? – спросил капитан.

– С физруком можете поговорить, с Марком Петровичем, он с ним в очень хороших отношениях был. С ним можете пообщаться, – чуть подумав, сказал директор.

У физрука были занятия, но, узнав, кто его беспокоит, он распустил учащихся и предложил капитану:

– Пройдемте в мою каморку, там нас никто не побеспокоит, вот там и поговорим.

Прошли в небольшое помещение с крошечным окошком. С левой стороны стоял небольшой стол и три стула. Над столом закреплена полка, на которой стояли кубки и висели вымпелы, наверняка заработанные учащимися техникума. Левую сторону стены подпирали три черных мата, а в противоположном углу лежали два мяча: один – баскетбольный, другой – футбольный. Увидев оценивающий взгляд капитана, Марк Петрович протянул:

– Вот так и живем. Ничего, не в обиде! Располагайтесь, – показал он на свободный стул.

– Вы ведь были другом Полякова, – начал разговор Рожнов.

– Не скажу, что мы были друзья неразлейвода… Все-таки люди взрослые, у каждого своя семья, но вот хорошими приятелями точно были! Жалко его, что тут сказать… Славный он мужик был, да и преподаватель хороший.

– У него бывали какие-то конфликты на работе?

– Абсолютно никаких, насколько мне известно. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Он вообще неконфликтный был человек, со всеми ровный и доброжелательный. А его как злодея какого-то… У кого только рука поднялась! В руководство тоже никогда не рвался, как некоторые…

– Но он же все-таки был заместителем директора. Руководитель должен распоряжаться, командовать, а это уже подразумевает какие-то трения, кому-то его поведение могло не понравиться.