– Я угадал? – нетерпеливо потребовал Али. – Новый заказ?

Сабир сложил листок, пряча его за поясом. Лицо его не переменилось, когда он выпрямился, укрывая Кая покрывалом, и поднялся на ноги. Внимательный взгляд скользнул по расслабленному лицу, задержался на пульсировавшей у виска жилке.

– Нет, – медленно выговорил ассасин, не отрывая взгляда от крестоносца. – Скорее, уточнение старого.

***

Кай проснулся от бесцеремонного пинка под рёбра. Когда крестоносец, охнув, открыл глаза, то первым, кого он увидел, оказался Сабир. Араб разглядывал его столь пристально, что Каю стало не по себе.

– Что? – хрипло спросил крестоносец.

– Ничего, – в тон ему откликнулся араб и внезапно улыбнулся. – Спишь больно тихо. Вот, подумал, не помер ли ты часом.

– Время! – вдруг вскинулся Кай, подрываясь на ноги. Боли в простреленном бедре даже не почувствовал, с тревогой оглядываясь на единственное в комнате оконце. – Литургия, я ведь обещал прийти на Литургию!

– Кому? – внезапно заинтересовался Сабир. – Уж не тому ли очаровательному рыжику с его невзрачной сестрицей? М-м?

– Ты откуда знаешь? – поразился Кай. – И Ева вовсе не невзрачная!

– Ева, значит, – улыбнулся ассасин. – Ну-ну.

– Мне нужно идти, – заторопился Кай. – Я должен там быть!

– Понимаю, – усмехнулся ассасин. – Постой, крестоносец! Я тут раздобыл кое-что… насколько мне известно, у вас не принято приходить на службу в заляпанной кровью одежде? Вот, возьми! И умыться не забудь – уж если твоя Ева и взглянет на тебя, то она, по крайней мере, не должна испугаться. Приведи себя в порядок, рыцарь, – и Сабир вновь усмехнулся, глядя, как Кай вспыхнул, принимая у него из рук чистую одежду.

– Спасибо, – поблагодарил крестоносец.

Сабир терпеливо дождался, пока Кай наденет свежую рубаху и штаны, и протянул белый балахон – наподобие того, который носил сам.

– Накинь, – посоветовал ассасин. – Ни к чему тебе лишнее внимание, поверь. Даже в христианском городе.

Кай не стал спорить, накинул балахон убийцы, повесив поверх него кожаную перевязь с мечом, и наскоро ополоснул лицо и руки в стоявшей у входа жестяной миске.

– Джигит! – поцокал языком Сабир, окинув его взглядом. – Только беленький слишком…

– Я пойду, – пропустил сомнительный комплимент мимо ушей Кай. – Не хочу опаздывать.

– Э, нет, – внезапно разрушил его планы ассасин. – Всю жизнь мечтал побывать на этой вашей службе! Когда ещё такой шанс представится! Я иду с тобой.

– К-как? – Кай проводил спокойного убийцу ошарашенным взглядом: Сабир остановился у двери, всем видом демонстрируя готовность идти с ним. – З-зачем? Ты ведь… не христианин! Да тебя проклянет весь мусульманский мир, если узнает об этом!

– Мне нет дела до мусульманского мира, – внезапно прервал его ассасин, меняясь в лице. – Как и до христианского лицемерия. Ничто не истинно, крестоносец! Все проповедники – лгуны, и все боги мертвы! Я не видел ни Аллаха, ни Христа во всех тех безумствах, которые творились с их именами на устах! А ты? Давай, соври мне, крестоносец! Ты видел своего Бога?

– Бога я действительно не видел, – сглотнув, ответил Кай. – Но всякий раз чувствовал – на Божественной Литургии, во время Святого Причастия, в каждой молитве, в каждом слове… Я долго жил при монастыре, Сабир. Мне не хватало семьи, я тосковал по брату, скучал по отцу… но когда он забрал меня с собой, Бога мне стало не хватать ещё больше. С того дня, как я покинул монастырь, каждый шаг уводил меня всё дальше от Его Божественной любви. Я жил с Богом и без Него, Сабир, мне есть, с чем сравнить. Без Его любви жизнь тяжела и безрадостна…

– И, конечно, Его любовь вдохновила жадных правителей с запада послать на наши земли толпы алчных и безбожных варваров с крестами на груди, – саркастически заметил Сабир. – Ох, оставь свои красивые слова, сэр Кай! Я всё это уже слышал, и ничему этому не находил подтверждения. А уж я искал, поверь мне! Всё думал, что Горный Старик ошибается, как заблуждался мой отец, как обманывались остальные… но пока что лишь его слова мне не удалось опровергнуть. Ничто не истинно, сэр Кай! И всё дозволено…

– Но…

– Но если ты не заткнёшь свою проповедь за пояс, мы рискуем опоздать к твоей прекрасной Еве… то есть, конечно же, опоздать на службу, – сощурив на него насмешливые синие глаза, поторопил его Сабир.

Спорить было, похоже, бесполезно: убийца уже всё решил. Кай вышел из дома с тяжёлым сердцем. Несмотря на оказываемую ему помощь, он по-прежнему не верил молодому арабу.

– Что, если Гуго тебя узнает? – использовал Кай последний аргумент, забираясь на коня. – Он же тебя видел!

Сабир вскочил в седло соседнего скакуна – не иначе, разжился у Али – и тронул поводья, задавая направление. Каю оставалось лишь поспевать за самоуверенным арабом.

– Нет, не видел, – почти весело откликнулся Сабир, выезжая на главную улицу. – Твоя Ева, может, и разглядела, а рыжик не присматривался.

– Прекрати называть её «моей», – слабо запротестовал Кай. – И как же тебя представить?

– Лучшим другом, – рассмеялся Сабир. – Дыши спокойнее, крестоносец! Я – твой проводник. Из местных. Так и говори – мол, попутчик, Сабир. Видишь, даже врать не придётся.

Кай промолчал. Врать, может, и не придётся, но и сказать всю правду тоже не получится. Впрочем, Сабир вряд ли задумывался о таких тонкостях; сам Кай тоже не стал, справедливо рассудив, что если ничего не изменить, то и отношения портить незачем.

У храма было людно. На чтение утренних Часов они всё же опоздали, так что, спешившись и подойдя ближе к распахнутым дверям, оба услышали едва различимый в переполненном храме глас епископа:

– Dignum et iustum est…*

(*Благословен Бог вовеки…)

Привстав на цыпочки, Кай вытянул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как распахнулись царские врата – Литургия началась.

Не было никакой возможности протолкнуться в битком набитый храм; казалось, весь город пришёл на службу. Каю удалось пробиться к входу, и недовольная толпа тотчас прижала его к косяку одной из распахнутых дверей. Рыцарь не жаловался: отсюда, по крайней мере, он мог хотя бы слышать то, что происходило у алтаря. Рассмотреть же ни духовенство, ни верующих внутри не представлялось возможным, и Кай загрустил: похоже, ему так и не удастся повидать брата и сестру Штрауб. Сабир затерялся где-то в толпе, и крестоносец оказался предоставлен сам себе, на что не жаловался: по крайней мере, можно было погрузиться в службу и священные тексты, не чувствуя на себе насмешливых взглядов ассасина.

Ему очень повезло оказаться на воскресном богослужении, и Кай лишь сожалел, что не сумел исповедоваться накануне, и оттого не мог теперь приступить к Причастию. И всё-таки он был в храме. Впервые за долгие, долгие месяцы он присутствовал на Литургии – пусть на пороге, пусть тесно прижатый к двери – и беззвучно повторял слова молитвы вслед за священником.

– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium…** – грянул храм, и Кай сложил руки, с улыбкой повторяя слова любимой молитвы вслед за всеми.

(**Верую во единого Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого…).

– Et in unum Dominum Iesum Christum, Filium Dei unigenitum, et ex Patre natum ante omnia saecula. Deum de Deo, lumen de lumine, Deum verum de Deo vero, genitum, non faktum, consubstantialem Patri: per quem omnia fakta sunt…***

(***И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого всё сотворено…).

Толпа у ворот нестройно качнулась, и грузный горожанин пихнул Кая в левый бок, наваливаясь едва ли не всем весом. Крестоносец охнул, поперхнувшись на вдохе, схватился за раненое плечо. Мужчина не замечал распластанного по створке двери рыцаря – вытянув шею, старательно картавил всеобщую молитву.

– Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem: qui ex Patre Filioque procedit…**** – сумел выдавить Кай, прежде чем давление толпы стало совсем невыносимым.

(****И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего…).

– Посторонись.

Кай узнал голос Сабира, но повернуться не смог – слишком крепко был прижат к двери.

– Посторонись, говорю, – повторил убийца, и его голос, холодный, как сталь, странным образом был различим в общем гуле. По крайней мере, обращение совершенно точно услышал тот, кому оно предназначалось. Грузный мужчина удивлённо вздрогнул, переводя взгляд на мужчину в белом балахоне, и поспешил почему-то выполнить приказ, втягивая живот и отстраняясь настолько, насколько позволяли окружившие его прихожане. Кая дёрнули за локоть, оттаскивая от двери, и крестоносец лишь теперь смог увидеть прокладывавшего в толпе дорогу ассасина, уводившего его всё дальше от храма.

– Сабир, нет, – запротестовал Кай, но убийца не слушал – последний рывок, и оба оказались у местного стойла, где привязали своих лошадей. – Там же… служба… ещё не закончилась!

– Для тебя – закончилась, крестоносец! – отвязывая своего коня, отрезал араб. – В такой рубке даже здоровому дурно станет, что уж говорить про тебя. Твоей Еве тоже нехорошо; рыжик сейчас пытается вывести её из храма. Здесь и встретимся.

– Ты откуда знаешь? – поразился Кай.

Сабир хмыкнул.

– Я, в отличие от тебя, делом занимался. Да ты не сомневайся, рыцарь! Если я говорю, что сейчас их увидим, значит, так и будет. Вот, что я говорил!

Госпитальер вырвался из храма действительно словно по команде; собравшиеся у ворот храма прихожане посыпались в разные стороны, как домино. Рыжий рыцарь крепко прижимал к себе побледневшую сестру, и Кай услышал его рычащий, грохочущий голос.

– Домой! – громыхнул госпитальер, подталкивая Еву к стойлам. – На коня, живо! Если бы я знал… такая толпа! И ради чего? Ведь были же вчера на Литургии! Всё ради этого англичанина, а, Ева?! Который так и не пришёл! Вот ведь нечестивый, вероломный народ…

Гуго осёкся, увидев наконец перед собой представителя «нечестивого и вероломного народа», и крепче сжал сестринский локоть, вызывая у Евы негодующий вскрик.

– Гуго! – морщась, воззвала к брату она.

Штрауб отпустил её руку, размашисто шагнул к Каю.

– Ты знал?! – заорал вместо приветствия госпитальер.

– О чём? – поразился рыцарь, делая инстинктивный шаг назад.

– Знал, по гнусной роже вижу! Конрада вчера убили! Аккурат перед тем, как мы тебя повстречали! Траур в городе! Горожане в панике! Мамелюки вот-вот возьмут обезглавленный Тир!..

– Гуго! – снова позвала Ева, выразительно поглядывая на крайние ряды прихожан. Те с тревогой оборачивались на шумную компанию, и Штрауб поутих.

– Это кто? – рыкнул он в сторону безмятежного Сабира.

– Друг, – без раздумий ответил Кай. – И мой проводник.

– Ладно, – решил проблему госпитальер, подталкивая сестру к лошади и помогая ей взобраться на седло. – Езжай за нами, англичанин! Поговорить надо… вдали от людских глаз. Не отставай!

Они проехали знакомыми переулками на тихую улицу, где находился уютный домик Штраубов, и спешились, привязывая коней за воротами. Гуго распахнул дверь, пропуская внутрь сестру, смерил незнакомого араба долгим и подозрительным взглядом.

– Проводник, говоришь? – сощурил он янтарные глазищи. – Звать его как?

– Сабир, – ответил ассасин и усмехнулся. – Его звать Сабир.

– Ты гляди, по-нашему говорит, – удивился Штрауб, услышав родную франкскую речь. – Часто приходилось с нашим братом общаться?

– Приходилось, – с той же усмешкой отвечал Сабир.

– Говорить прямо тут будем? – вклинился Кай, опасаясь дальнейшего развития диалога: оба изучали друг друга чересчур пристально. Как бы Гуго не вспомнил!.. – Или всё-таки пройдём в дом?