– Только бесноватый потерпит под боком эту змею, Гвидо Лузиньяна, который злословит на сеньора Тирского! – всё больше распалялся Гуго, тщетно дожидаясь реакции от молчаливого собеседника. – Завистник и ничтожество! А ваш Ричард развесил уши, поддался его влиянию, очистил береговую полосу – ради кого? Ради грязных торгашей, венецианцев, ради выгоды! А Иерусалим по-прежнему под властью мусульман – и теперь скажи мне, англичанин, разве он не бесноватый, этот ваш Ричард?!

Кай поднял наконец глаза, встречаясь с горящим взглядом рыжего рыцаря. Лицо Гуго потемнело от прилившей крови, госпитальер сжимал и разжимал кулаки; сам того не замечая, то и дело хватался за рукоять меча, скрипел зубами, когда никакие слова не могли выразить всю силу его ненависти к британскому монарху.

– Я не стану ничего отрицать, – тихо проговорил Кай, вновь опуская взгляд. – Мне нечем защитить Ричарда в этом споре. Но прошу тебя… пожалуйста… не надо так говорить о моём короле.

– А то что?.. – вновь завёлся Гуго.

– Мне неприятно, – просто ответил Кай, и рыжий рыцарь недовольно засопел, чувствуя, что ему не к чему придраться, чтобы продолжить жаркую речь.

– А уж то, что вытворил Ричард при занятии Акры… – пробурчал госпитальер, остывая столь же стремительно, сколь внезапно и разгневался.

– Гуго! – укоризненно воззвала Ева.

– Сорвать австрийское знамя и заменить его своим! – Гуго вновь сжал кулаки. – Всё немецкое войско помнит это оскорбление!

– И ты, конечно, помнишь лучше всех, – вновь перебила его Ева, тревожно поглядывая в сторону английского рыцаря: Кай, казалось, быстро терял силы во время разговора.

– Я, пожалуй, пойду, – устало проговорил крестоносец, делая первый шаг к двери.

– А ну стоять! – рука госпитальера вцепилась в его плечо, и Кай не удержался, вздрогнув всем телом от боли. Хищные глаза немецкого рыцаря сузились, как у тигра перед броском; Гуго внимательно глянул в побледневшее лицо крестоносца. – Ранен? – с грубоватой заботой в голосе поинтересовался он.

– Попали в засаду, – неожиданно для себя выдал Кай. – Меня ранили, я отстал от отряда. Даже не знаю, выжил ли кто-то ещё. Там был мой отец…

– Проклятые сарацины, – со знанием дела кивнул Штрауб, подавая крестоносцу кувшин с водой. – На-ка, глотни, англичанин… вдруг полегчает.

Кай послушно глотнул. Ева перевела встревоженный взгляд с брата на него, затем, решившись, произнесла:

– Оставайтесь на ночь, господин доктор. Вы, должно быть, очень устали с дороги.

Кай покачал головой, даже не глядя в сторону напрягшегося госпитальера.

– Мне нужно вернуть коня, – сказал он. – Я должен ехать.

– Но… мы же не отблагодарили вас, сэр Кай! – вновь воззвала к нему девушка, возмущённо посмотрев на брата. – Вы не можете уехать вот так… То, что вы сделали… О, Гуго, если бы ты только мог ощутить, как… он силой молитвы прогнал боль! Брат, этот человек воистину свят!

– Я не доктор и тем более не святой, – улыбнулся Кай, накрывая вцепившуюся в его локоть ладошку своей рукой. – Но вы можете отблагодарить, позволив мне ещё раз увидеть вас.

– Крестоносец! – предупреждающе громыхнул Штрауб.

– Просто увидеть! – поспешил объясниться Кай.

– Завтра мы придём на Литургию, – вовремя вклинилась Ева, предотвращая очередной всплеск братской ревности. – Я буду очень рада видеть вас, сэр Кай! Храни Господь вас и ваш чудесный дар! Это большая радость – обрести друга на чужой земле. Не правда ли, Гуго?

Рыжий рыцарь пробурчал что-то невнятное, и Кай наконец покинул уютный дом, выходя на притихшую улицу. Солнце давно перевалило зенит, Тир готовился к вечерним сумеркам и ночному сну. Кай с трудом взобрался на коня, едва удержавшись от болезненного вскрика.

– Может, останешься? – вышедший из дома Штрауб прислонился к калитке, скрестив руки на груди. Янтарные глаза вспыхнули и погасли, как у дикого зверя; сощурились, пряча в глубине зрачков отблески заходящего солнца. – Ты не подумай, сэр Кай, я ничего против тебя не имею. Ты, кажется, славный малый, – грубовато признал госпитальер, – даром, что монах и англичанин.

– С чего ты взял, что я монах? – поразился Кай.

– Сам говорил, что в монастыре жил! – парировал Гуго. – Я слышал! Кроме того, печать у тебя на лице… благообразная, что ли? Давал обет безбрачия, а ну, признавайся?!

Кай улыбнулся и кивнул госпитальеру:

– Увидимся на Литургии, сэр Гуго.

Штрауб недовольно засопел, но Кай уже дёрнул поводья, направляя коня подальше от сумасбродного германского рыцаря. Наверное, сложно быть братом такому сокровищу, как Ева, но Кай не хотел проверять на себе всю мощь его подозрительной ревности. Не сейчас, когда усталость и болезненная слабость липкими щупальцами оплели тело, уговаривая закрыть глаза и сдаться на произвол судьбы.

Кай выехал на одну из оживлённых торговых улиц: купцы собирали товар и закрывали лавки, люди торопились по своим жилищам, припозднившиеся покупатели спешили к ещё работавшим прилавкам; стражники ходили небольшими группками, внимательно и с подозрением вглядываясь в лица горожан.

– Теперь, когда Конрад пал, город беззащитен, – услышал Кай громкий шёпот у одной из лавок. – Ничто более не сдерживает мамелюков от нападения…

– Проклятые мусульмане, – обречённо выругался собеседник. – Надо уходить отсюда на юг, здесь становится всё опасней…

Кай повернулся, смерив взглядом двух переполошенных горожан; дёрнул поводья, пуская коня шагом через нестройные людские ряды. Взгляд его скользил по расступавшемуся перед ним народу, запнувшись лишь раз – о встречный взгляд, направленный на него. Человек нагнул голову, натягивая капюшон поглубже, и крестоносец отвернулся, сделав вид, будто не заметил ассасина. Сабир пропустил его мимо себя и неспешно пошёл вслед за конём, пользуясь образовывавшимся за крупом проходом: толпа не мешала ассасину, а туша коня скрывала от глаз стражников, ищущих убийцу на противоположной стороне улицы.

Они успели пройти несколько кварталов и оказались уже далеко от торговых рядов, прежде чем Сабир нагнал его, перехватывая поводья.

– Ты должен был оставаться на месте, – убийца решительно потянул коня в сторону, сворачивая в узкий проулок. – Думал удрать от меня, крестоносец? А я разузнал кое-что о твоём отце.

Приготовивший презрительную тираду Кай осёкся на вдохе, захлопнул рот и выжидающе посмотрел на ассасина. Сабир скосил на него синие глаза и усмехнулся.

– А ты думал, я был настолько занят своей работой, что забыл про тебя? Вот она, истинная христианская благодетель – порвать в клочья оглашенного грешника и сжечь его останки в священном огне праведного гнева! – ассасин блеснул белыми зубами, но Каю было не до смеха.

– Ты понимаешь, какого человека убил? – с болью выдохнул молодой рыцарь. – И что теперь будет с городом, без его защиты?

– Конрад – не самый влиятельный и не самый выдающийся человек из тех, кого мне довелось убить, – отрезал Сабир. Лицо ассасина превратилось в каменную маску, улыбка спала с лица. Теперь на Кая смотрел тот самый убийца, который собирался прикончить его во внутреннем дворике Акры: безжалостный, равнодушный, и неумолимый, как пущенная в упор стрела. – Но даже они – всего лишь люди. Не лучше и не хуже всех остальных.

– Неужели тебе действительно всё равно, Сабир? – тихо спросил Кай.

– Тебе интересно, что там с твоим отцом, или нет? – резко оборвал его ассасин.

Молодой рыцарь опустил голову. Сабир знал, на какие рычаги его человеческой души нажимать: Кай в порыве нахлынувшего на него отвращения мог отказаться от любой помощи, но мог и наступить на горло своей гордости – и только по одной причине.

– Интересно, – сник крестоносец.

Сабир усмехнулся, сворачивая на нужную улицу. Конь, ведомый его рукой, фыркал, отмахиваясь хвостом от вечерней мошкары, совершенно не заботясь враз ослабевшим всадником. Кай и в самом деле чувствовал себя выжатым и бесконечно уставшим, безвольно, словно скот за хозяином, следуя за направлявшим его ассасином.

– Я узнал, – не стал томить его Сабир, – что несколько раненых крестоносцев попались сарацинам вблизи Сайды. Их повезли в Иерусалим – на продажу или на казнь. Если твой отец жив – он должен быть с ними. Если ему удалось бежать – правду мы сможем узнать только от крестоносцев, которым посчастливилось – или не повезло – выжить.

– Как? Если их пленили?..

– Доберёмся до Иерусалима – узнаем, как, – отмахнулся Сабир. – У меня есть глаза и уши в городе. Не переживай, крестоносец! Со мной не пропадёшь…

– А если отец в плену? Или убит? – не мог успокоиться Кай. – Кто с тобой расплатится?

– Если лорд Ллойд не оплатит мои труды… – Сабир на секунду задумался, – тогда я продам сарацинам тебя! Эй, крестоносец, я пошутил! А-а, шайтан!..

Сабир отпустил поводья, поддерживая окончательно лишившегося сил Кая, медленно кренившегося набок, и вскочил на коня позади него, вновь нащупывая брошенную узду. Им повезло, что улица обезлюдела, и далеко ехать не пришлось: убежище находилось поблизости. Остановившись у нужных ворот, Сабир спрыгнул наземь, тут же подставив руки, чтобы удержать бледного, как смерть, крестоносца. Ему пришлось дёрнуть рыцаря на себя, вытаскивая из седла, и, перебросив его руку через плечо, протащить Кая к калитке.

– Сын шакала! – выругался Али, как только Сабир перешагнул порог вместе с бесчувственной ношей. – Твой рыцарь был на площади! Он видел! Он знает!

– Займись конём, – ровно попросил Сабир, укладывая Кая на подушках. – И принеси воды.

Али захлопнул рот, дико глянул на скинувшего капюшон убийцу и молча вышел из дома. Сабир не обманывался на его счёт: Али успеет высказаться позже, его горячность давно стала притчей во языцех среди ассасинов. Впрочем, безумцем Али тоже не был и прекрасно знал, когда следует остановиться. Портить отношения с Сабиром, который считался одним из лучших убийц Шейха, он не собирался.

– Вот, – Али вошёл в дом, поставил большой кувшин воды рядом с подушками. Присел на корточки, настороженно наблюдая, как Сабир стягивает монашеский балахон с рыцаря, принимаясь разбинтовывать левое плечо. – Шайтан! – снова выругался Али, но уже гораздо тише: болезненные прикосновения Сабира тревожили Кая, и молодой рыцарь метался на подушках, пытаясь увернуться от чужих рук. – Скажи мне, потому что я не понимаю, Сабир! Он ранен, избит, слаб и бесполезен. Зачем он тебе?

– Он знает то, что нужно мне, – коротко ответил ассасин, накладывая свежую повязку на больное плечо рыцаря.

– Так заставь его говорить! Узнай, что тебе нужно, и убей! Так будет гораздо проще, разве нет? – Али заглянул в смуглое лицо товарища почти умоляюще.

Сабир долго не отвечал, и Али уж решил, что ответа он так и не дождётся, когда ассасин наконец разомкнул губы:

– Он мне жизнь спас.

Али едва воздухом не поперхнулся, подозрительно уставившись на лысого убийцу. Пояснений не последовало, и он вновь осторожно подал голос:

– Ну и что? Ты отдал долг, вытащив его живым из пустыни. Ты ничего не должен ему, Сабир. И не был должен, даже если бы он тебя трижды спас. Разве не этому учит нас Горный Старец? Истины нет, и дозволено всё…

– Я помню, чему учил меня отец, – отрезал Сабир. – И хотя я был с ним не всегда согласен, я смотрю на мир другими глазами, чем вы. Шейх знал это, принимая меня. Тебе тем более придётся смириться. Крестоносец идёт со мной. Я так решил. Это всё.

Али рывком поднялся, сделал несколько порывистых шагов от стены к стене, затем резко остановился, запуская руку за пояс.

– Вот, – стараясь, чтобы его голос не дрожал от гнева, выговорил Али. – Когда ты ушёл, принесли письмо от Старика. Для тебя. Должно быть, новый заказ.

Сабир, не глядя, протянул руку, развернул тщательно сложенный листок, пробегая глазами текст. Шейх писал на франкском – немногие знали европейскую письменность, и Али не был исключением. Зато франкский прекрасно знал Сабир, так же, как арабский, семитский и все местные диалекты. Письмо мог прочесть только он, и именно на это рассчитывал Горный Старик.