– Вот, – Сабир протянул ему флягу, – выпей.

Кай сделал глоток, вглядываясь в смуглое лицо присевшего рядом ассасина. Нет, ему не показалось: Сабир действительно был ранен, хотя и держался невозмутимо, не выказывая своей боли. Но рыцарь ощущал её, почти так же, как чувствовал, должно быть, сам ассасин – остро, неприятно, горячо…

– У тебя болит, – Кай протянул здоровую руку, почти касаясь груди ассасина, – вот здесь.

Сабир неприязненно покосился на крестоносца, дёрнул щекой.

– Что с того?

– Просто… я мог бы… если ты позволишь… – Кай говорил негромко, ненавязчиво, и Сабир невольно прислушался. – Мог бы…

– Что?

– Помолиться… о тебе.

Ассасин не сдержал широкой усмешки, фыркнул, блеснув белыми зубами.

– Это всё, чем ты можешь помочь? Я не верю в молитвы, крестоносец.

– Нет, – послушно согласился Кай. – Зато верю я. Ты позволишь?

– Ты самому себе помочь не в силах, – презрительно заговорил ассасин, разглядывая молодого рыцаря. – Позаботься прежде о своих ранах.

– О своих – не могу, – вздохнул Кай. – Но если ты позволишь… я мог бы попробовать…

– Пустая трата времени, – отрезал Сабир, выпрямляясь настолько, насколько позволяла ему рана на груди. – Пустые слова! Я не верю басням христиан, той лжи, которую вы называете проповедью. Чтобы молитву услышали, нужно, что было, кому её слышать. За много лет я видел только зверства, творимые с именем Бога на устах. Самого Бога я не видел. И ты хочешь, чтобы я сейчас поверил, что твои молитвы чем-то мне помогут?

Вместо ответа Кай протянул руку, медленно и осторожно, чтобы ассасин не дёрнулся, не уклонился; коснулся напрягшейся груди вначале кончиками пальцев, затем накрыл всей ладонью, принимаясь читать молитву – тихо, чтобы не раздражать своим голосом спутника, быстро, чтобы тот не очнулся и не вывернулся из-под его руки, и с усилием, преодолевая волны отвращения и неверия, исходившие от убийцы.

Сабир слушал – недоверчиво, полупрезрительно, выжидающе. Голос молодого крестоносца оказался мягким, ладонь – неожиданно горячей, и отстраняться совершенно не хотелось: одно только его прикосновение успокаивало разбушевавшуюся кровь. Более того, ассасин мог бы поклясться, что с каждым словом терзавшая его уже несколько часов боль становилась всё тише, всё слабее. Он усмехнулся своим мыслям и принялся с интересом разглядывать одухотворённое лицо молодого рыцаря. Кай прикрыл глаза, заканчивая молитву, и внимательно наблюдавший за ним Сабир отметил, что залегшие на его лице тени побледнели, возвращая измождённому лицу часть живых красок. Определённо, сейчас сам рыцарь выглядел намного лучше, чем накануне утром.

Кай открыл глаза, опуская руку. Внимательно вгляделся в лицо спутника, точно пытаясь уловить оттенки ощущений в чужом теле.

– Легче?

Сабир не ответил. Боль и в самом деле утихла, будто юный лорд её рукой снял, однако это могло оказаться и мороком, внушением, с мастерством которого ему не раз приходилось встречаться. Он дёрнул плечом, тревожа рану, чтобы боль помогла ему прийти в себя: обычно только так и спасались от дурмана попавшие под власть одержимого люди.

– Не надо, – попросил Кай. – Потом сильнее болеть будет. Позволишь мне осмотреть тебя? Боль я снял, но рану нужно промыть и обработать…

– Так ты лекарь, – задумчиво протянул Сабир, снимая с плеча перевязь метательных ножей и складывая её у едва тлеющего костра. – Вот оно в чём дело… А я всё гадал, что такой юный, неопытный рыцарь делает в ближайшем окружении Ричарда. Будь ты трижды сын лорда, но без своего дара ты – никто! А вашему Ричарду дьявольски повезло – держать такой реликт под рукой…

Кай вспыхнул, отводя взгляд. Сабир скинул с себя вторую перевязь, стянул через голову монашеский балахон, под которым оказалась плотная кольчуга; с трудом, кривясь, стряхнул с себя металлическую сетку, и скинул следом тонкую нательную рубашку, пропитавшуюся кровью. Без одежды он оказался намного стройнее, чем Кай предполагал: смуглый, жилистый, подвижный и, как оказалось, практически лысый – здесь, на Востоке, это было редкостью и, возможно, даже бесчестием: мужчина, не носящий бороды, бритый наголо…

Впрочем, бесчестием как для арабов, так и для христиан считалось брать плату за чью-то смерть. Но для сторонников Горного Старца, или Шейха, чужое мнение имело слишком малый вес, чтобы обращать внимание на подобные предрассудки.

Палестинский убийца отличался от всех, виденных им раньше, и Кай просто терялся в догадках. Кто же он на самом деле, и чего ждать от такого, как этот Сабир?

– Рана свежая, – проговорил Кай, рассматривая глубокий порез – ассасина наградили тычковым ударом. Если бы не кираса, убийцу проткнули бы насквозь, насадив на клинок, как дичь на вертел. – Когда ты успел её получить?

– Пока ты крепко спал, – с усмешкой отозвался спутник, наблюдая за лёгкими, уверенными движениями рыцаря. Кай быстро разобрался в чужих вещах: чистой, смоченной в воде тряпицей протёр рану, наложил свежую повязку, бинтуя раненого через плечо.

– Кто-то нашёл нас?

– Попытался, – помедлив, ответил ассасин. – Возможно, родственники нашего радушного бедуина, столь любезно снабдившего нас припасами в дорогу.

– Родственники? – непонимающе уточнил Кай, разглаживая ладонью наложенную повязку. Сабир напрягся и тут же расслабился: горячая волна от прикосновения ладони рыцаря разошлась по всему телу, забирая остатки боли с собой. – Что им нужно?

– Месть, – спокойно ответил ассасин, накидывая рубашку на себя. – И то, чем можно с нас поживиться.

– Месть? – переспросил Кай, и тут же осёкся. Вспомнился вечер их отъезда: бедуин ведь так и не вышел к ним, так и не показался! И этот балахон… тот, который Сабир велел надеть Каю, чтобы быть менее заметным в пустыне среди населявших её арабов, тот, который оказался так похож на носимый хозяином шатра…

– Что ты с ним сделал? – севшим голосом спросил Кай. – Ты… убил его?!

– Тише, – поморщился Сабир. – Нам были нужны припасы: я не рассчитывал на двоих, когда отправлялся в путь. Пришлось заглянуть на огонёк. Он не дал бы нам уйти, созвал бы всех родственников для погони, и на этом наше путешествие окончилось. А так мы забрались достаточно далеко, чтобы они не сразу вышли на след. Тех, кто всё же попытался, я устранил. Не переживай, крестоносец. Я сказал, что мы доберёмся до Тира, и мы туда доберёмся. И если наш путь и прервётся, то уж точно не из-за беснования одичавшего кочевника.

Кай беспомощно смотрел на убийцу, не зная, что сказать. Сабир казался очень спокойным, и, должно быть, для него и в самом деле не произошло ничего необычного: люди для таких, как он, лишь инструменты, средства, которые можно использовать на благо или во вред себе.

– Ты странный человек, – проронил ассасин, отвечая на его растерянный взгляд. – Я до сих пор ломаю голову: что побудило тебя помочь мне тогда, в Акре? Ты знал, кто я, и тебе требовалось лишь задержать меня на минуту или две, пока ваши воины не прибежали бы на шум. И вот теперь – чёртов старик! Кто он такой, чтобы ты вспоминал о нём? Скажи, ты и вправду сожалеешь о смерти незнакомого тебе человека, который, не задумываясь, перерезал бы тебе глотку, как только ты бы ступил за пределы его шатра? Да что ты за человек такой, крестоносец? Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты очень долго умирал, чтобы дождаться меня.

– Я… всё это так, Сабир, но…

– И умереть, несмотря на свою звериную волю к жизни, из-за какого-то дикаря, попросту глупо. Я плохо знаю тебя, но лично я привык действовать разумно. И раз я оказался рядом, ты должен радоваться тому, что и тебе хотя бы какое-то время придётся поступать так же.

Кай замолчал, кутаясь в одеяло. Первые лучи восходящего солнца уже пробивались в пещеру, и ассасин, одевшись, вышел наружу. Рыцарь устало откинулся на походные мешки, прикрыл глаза: утихший во время молитвы жар поднялся вновь, разрывая отяжелевшую голову пульсирующей болью.

Разговор с ассасином не давал покоя, но, несмотря на это, сон сморил его почти мгновенно, и Кай так и не услышал, когда Сабир вернулся в пещеру.

***

День прошёл трудно. Кай то проваливался в тяжёлый сон, то просыпался; даже, кажется, что-то ел; пил, когда чувствовал поднесённую к губам флягу, но даже приблизительно не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем в голове окончательно прояснилось, и он пришёл в себя. Терзавший его жар отступил, воспаление в раненом бедре постепенно проходило, и он мог только радоваться тому, как быстро его тело справилось с заразой. Каю доводилось видеть, как умирали воины от вполне безобидных на первый взгляд ранений, от легчайших царапин, куда сумела проникнуть заразная хворь. Похоже, ему повезло чуть больше: к тому времени, как в пещере похолодало, и начали сгущаться первые сумерки, он уже смог встать и даже собрать вещи вместе с Сабиром.

Чувствовал он себя по-прежнему слабо, а потому старался говорить поменьше, чтобы не тратить силы перед дорогой. Сабир точно не отличался словоохотливостью, молча указывая рыцарю, что класть и куда – но за раненым спутником наблюдал внимательно: дал выпить воды перед выездом, ещё раз проверил повязки, поддержал под локоть, когда Кай, пошатнувшись, попытался взобраться в седло. Если бы рыцарь чувствовал себя хоть немного лучше, такая забота его бы наверняка насторожила, но сейчас крестоносец хотел только одного: добраться до любого христианского города, и как можно скорее.

Ехали всю ночь, и этот раз показался рыцарю даже хуже, чем предыдущий: Кай пребывал по большей части в сознании и смог оценить всю прелесть подобной поездки. Темнота, непрерывная тряска, живая тишина, наполненная звуками, которые ему ни о чём не говорили, но которые заставляли его спутника сворачивать с тропы, и ни с чем не сравнимое ощущение опасности, заставлявшее напрягать зрение, слух и усталые мышцы, быстро истощили скудный запас его сил.

– Скоро, – проронил Сабир, когда они взобрались на очередную вершину. Ассасин протянул руку, указывая вперёд. – Вон там.

После долгих часов тишины голос ассасина показался оглушающим, хотя говорил Сабир негромко, практически ему на ухо. Зато глаза, привыкшие к темноте, сумели различить то, на что указывал убийца – далёкие всполохи огня, необычный отблеск, отражавший тысячи гаснущих звёзд.

– Море, – догадался Кай. И обрадовался. – Мы почти рядом…

Ассасин тронул поводья, понуждая коня спускаться с горной тропы. Если они уже так близко от города, выходит, давно миновали вражеские территории. Теперь опасность представляли, скорее, организованные отряды крестоносцев, совершавшие обязательные обходы окрестностей города. Сабир уж точно не жаждал встречи с ними.

– Как ты собираешься попасть в город? – высказал свою мысль Кай, как только они спустились с холма.

Рассвет входил в силу; теперь они ехали по довольно широкой тропе, выводящей на главную дорогу в Тир, и уже не опасались, что в кромешной тьме их примут за сарацинов.

– Ты проведёшь меня.

– Я? – изумился Кай.

Ассасин промолчал, и рыцарю пришлось довольствоваться собственными предположениями. Когда они подобрались ближе к городу, и Кай различил голоса, доносящиеся с главной дороги, ассасин остановил коня и спешился. Отстегнул от седла рыцарский клинок, подал крестоносцу вместе с перевязью.

– Надевай.

Кай послушался с радостью: единственная вещь, которой он дорожил – меч с королевским гербом, подаренный ему отцом – вновь оказался в его руках. Застегнув кожаный ремень так, чтобы меч оказался на левом бедре, Кай вопросительно посмотрел на ассасина.

– Крест носишь? – спросил тот, придирчиво оглядев его снизу вверх.

– Да.

– Покажи.

Кай удивился, но просьбу выполнил, вытащив из-под рубашки деревянное распятие на засаленной, почерневшей от пота бечёвке.

– Оставь поверх одежды.

– Но…

– Делай, как говорю!