Эта мнимая мягкость была чрезвычайно ценным качеством в человеке, занимающем такую должность, как префект лагеря, или Prefectus Castrorum на звучной латыни. В придачу к тому, что он отвечал за лагерь как таковой, он еще и служил своего рода связующим звеном между легионом и местным населением; он подчинялся не командующему легионом, но лишь наместнику Британии и судебному легату, Legatus Juridicus (эту должность учредили совсем недавно). А поскольку наместник отбыл с войском в Каледонию, а резиденция судебного легата находилась в Лондинии, здесь, на задворках империи, слово префекта было законом во всем, что касалось гражданской жизни. К счастью, он хорошо сработался с командующим легионом – когда-то давно Мацеллий Север воевал под его началом в нескольких военных кампаниях, а тот всячески поощрял его в стремлении накопить денег и вступить в сословие эквитов, то есть всадников – средний класс, на который главным образом и опиралось римское правительство.

Мацеллий Север занимался снабжением и расквартированием в том, что касалось всего легиона, а также выступал как офицер-посредник в отношениях между армией и местными жителями – как бриттами, так и римлянами. Собственно говоря, он представлял также интересы гражданского населения. Реквизируя продовольствие для нужд легиона, он должен был следить за тем, чтобы у людей, поставляющих съестные припасы и рабочую силу, не отнимали все подчистую, ведь иначе мог вспыхнуть бунт. Так что в мирное время землями ордовиков в окрестностях Девы управлял скорее Мацеллий Север, нежели командующий легионом.

Через его небольшой, тесный рабочий кабинет, обставленный с аскетичной простотой – ничего лишнего! – всякий день каким-то непостижимым образом проходил целый поток посетителей, как гражданских, так и военных, с бесконечными списками жалоб, просьб и требований. Порою Мацеллий, при всем своем немалом росте, чувствовал, что его буквально втиснули в угол.

С утренним наплывом просителей Мацеллий уже почти разобрался. Устроившись на складном стуле, он хмуро косился на пергаментный свиток, который держал на коленях, и делал вид, будто терпеливо слушает дебелого, женоподобного горожанина в тоге римского гражданина – а тот, ни на секунду не умолкая, тараторил вот уже почти двенадцать минут. Мацеллий мог бы в любой момент оборвать его болтовню, но на самом-то деле он слышал едва ли одно слово из двадцати: он изучал список поставок. Невежливо было бы выставить просителя за дверь, чтобы заняться списком; пусть себе разглагольствует, читать-то не мешает! В любом случае Мацеллий уже услышал достаточно, чтобы понять: что Луций Варулл талдычит одно и то же, уснащая свою речь все новыми риторическими повторами.

– Ты же не хочешь, чтобы я обратился к легату, Мацеллий, – нудел проситель капризным фальцетом. Мацеллий свернул свиток, отложил его в сторону и решил, что с него довольно.

– Обращайся, если угодно, – мягко предложил он, – но очень сомневаюсь, что он уделит тебе столько же времени, сколько я, если вообще примет. – Мацеллий хорошо знал командующего легионом. – Не забывай, времена сейчас неспокойные. Все мы вынуждены чем-то жертвовать…

Проситель возмущенно оттопырил пухлую нижнюю губу.

– Да-да, конечно, разумеется, – заверил он, изящно помавая рукой. – Дорогой мой, я это все понимаю как никто в целом свете, но как мне прикажете налаживать работу на фермах и в саду, если в округе мужчин вообще не осталось – всех позабирали на рудники? Разве не следует в первую очередь заботиться о благополучии и спокойствии римских граждан? Да мне пришлось поставить своих ландшафтных архитекторов полоть грядки с репой! А видел бы ты, во что превратились мои цветники! – страдальчески закончил он.

– Право слово, налог людьми придумал не я и не я решаю, где и как этот налог взимается, – небрежно бросил Мацеллий, проклиная про себя тень того императора, который вздумал давать римское гражданство таким идиотам. – Мне очень жаль, Луций, – подвел он итог (и, разумеется, солгал – он ни о чем не сожалел), – но сейчас я ничем не могу тебе помочь.

– Но, дорогой мой, ты просто обязан…

– Послушай, ты даром тратишь время, – коротко отрезал Мацеллий. – Ступай к легату, если угодно; очень сомневаюсь, что он будет хотя бы вполовину так же терпелив, как я. Выпиши рабов из Галлии или плати наемным работникам больше. «Или, – добавил он про себя, – возьмись-ка за лопату сам, глядишь, жирок порастрясешь». А теперь прошу извинить, я очень занят. – Он покосился на пергамент и многозначительно кашлянул.

Варулл запротестовал было, но Север уже обернулся к секретарю, тощему унылому юнцу. – Валерий, кто там следующий?

После того, как Варулл, ворча, удалился, секретарь впустил гуртовщика, который продал свой скот легиону. Тот, комкая в руках берет, на ломаной площадной латыни стал умолять сиятельного господина о прощении за то, что его побеспокоил, но ведь дороги кишмя кишат разбойниками…

Мацеллий бегло заговорил с просителем на его родном силурском диалекте.

– Говори, не бойся. Что случилось?

Селянин принялся многословно изливать душу: как выяснилось, его наняли перегнать купленное у него же стадо к побережью, а ведь повсюду грабители и воры, а скотина-то уже принадлежит легиону, а он – человек бедный, и чем же ему рассчитываться-то, если лихие люди его ограбят?..

Мацеллий поднял руку, обрывая поток слов.

– Ясно, тебе требуется охрана, – не без сочувствия произнес он. – Я дам тебе записку к одному из центурионов. Валерий, займись. – Он кивнул секретарю. – Подготовь для него письмо к Павлу Аппию, пусть обеспечит сопровождение армейскому мясу. Нет-нет, не извиняйся, это моя работа.

Когда за гуртовщиком закрылась дверь, Мацеллий раздраженно бросил:

– О чем только думает Павел? Почему, ради всего святого, нужно было обращаться ко мне? С таким пустяком любой декурион^[9] мог бы разобраться! – Мацеллий вдохнул поглубже, пытаясь успокоиться, и взял себя в руки. – Ладно, зови следующего.

Следующим оказался бритт по имени Таскио: он пришел договариваться насчет продажи ржи. Мацеллий нахмурился.

– Я его не приму; последняя его партия оказалась с гнильцой. Но эта рожь нам нужна; зерна всегда не хватает. Вот что. Предложи этому сквалыге вдвое меньше того, что он запрашивает, но, прежде чем подпишешь приказ на оплату для казначея, позови с кухни пять-шесть поваров, пусть проверят мешки. Если зерно гнилое или заплесневелое, сожги его; от гнилой ржи у людей изжога приключается. Если все хорошо, заплати оговоренную половину; а коли прохвост вздумает скандалить, пригрози, что прикажешь высечь его за то, что поставил армии заведомо негодный товар. Секстилл мне жаловался, что в прошлый раз этим его треклятым зерном пять человек отравились. Если не уймется, отправь его к Аппию, а я подам жалобу в курию друидов; вот они с этим жуликом церемониться точно не станут. Да, кстати, если и новая партия окажется гнильем, внеси негодяя в черный список и скажи, чтобы больше сюда носа не казал. Все ясно?

Валерий, чье унылое лицо вытянулось еще больше, кивнул. Тощий – одна кожа да кости! – исполнительный секретарь тем не менее превосходно справлялся с делами такого рода. Он повернулся уходить. Уже в дверях раздался его хриплый бас, до странности не вяжущийся с тщедушным обликом:

– Приветствую, юный Север! Ну наконец-то!

В ответ послышался хорошо знакомый голос:

– Salve^[10], Валерий. Эй, поосторожнее, рука еще не зажила. Отец у себя?

Мацеллий вскочил так стремительно, что опрокинул стул.

– Гай! Славный мой мальчик, я уж начал было беспокоиться! – Он обошел стол и на мгновение прижал сына к груди. – Что тебя так задержало?

– Я вернулся, как только смог, – извинился Гай.

Юноша поморщился от боли в крепких отцовских объятиях, и Мацеллий поспешно разомкнул руки.

– Что случилось? Ты ранен?

– Ничего страшного, уже почти все зажило. Отец, ты занят?

Мацеллий окинул взглядом скромный кабинет.

– Валерий отлично справится и без меня. – Он неодобрительно покосился на пропыленную одежду сына и не без строгости отметил: – Так ли надо расхаживать по лагерю, одетым как какой-нибудь вольноотпущенник или дикарь из местных?

Гай на миг поджал губы – словно бы его больно задели слова «дикарь из местных».

– В дороге так безопаснее, – сухо отозвался он, даже не удосужившись извиниться.

– Хм! – Мацеллий не мог не согласиться с сыном. – Но неужели нельзя было хотя бы вымыться и переодеться в приличное платье, прежде чем являться ко мне на глаза?

– Я подумал, ты волнуешься, отец, – промолвил Гай, – я ведь на пару дней опоздал из отпуска. А теперь, с твоего позволения, я и впрямь пойду помоюсь и переоденусь. Всю последнюю неделю я довольствовался рекой вместо бани.

– Не торопись, – проворчал Мацеллий. – Я пойду с тобой. – Он молча стиснул ладонью предплечье юноши. Всякий раз, как Гай куда-нибудь уезжал, его отец мучился нелепыми страхами: а вдруг мальчик не вернется! Он сам в толк не мог взять почему; ведь Гай всегда был таким самостоятельным. Вот и сейчас при виде перевязанной руки сына Мацеллий испугался не на шутку.

– Ну, рассказывай, что случилось. Что еще за рана?

– Я свалился в ловчую яму, поставленную на кабана, – объяснил Гай. – Напоролся плечом на один из кольев. – Отец его побледнел, и Гай успокаивающе добавил: – Да все уже почти зажило; плечо побаливает, только если стукнуться обо что-нибудь. Месяца через полтора я снова смогу взять в руки меч.

– Но как?..

– Как я выкарабкался? – Юноша скривился. – Меня нашли и выходили бритты.

В лице Мацеллия отразилось все то, что он не мог выразить вслух.

– Надеюсь, ты их щедро вознаградил.

Но Гай, конечно же, понимал, сколько беспокойства кроется за бесстрастными словами.

– Напротив, отец, благородный хозяин оказал мне гостеприимство под своим кровом, а я принял его гостеприимство, как подобает благородному гостю.

– Ясно. – Мацеллий не стал расспрашивать сына подробнее. Гай, в жилах которого текла кровь бриттов, всегда был очень чувствителен на этот счет.

Армейские бани располагались снаружи, сразу за укреплениями. Пока банщики раздевали, скребли и намывали Гая, Мацеллий присел на низкий стул. Отправив своего личного раба домой за свежей одеждой, Мацеллий откинулся к спинке, гадая, что такое у мальчика на уме. Гай неуловимо изменился – и вряд ли только из-за раны. На мгновение Мацеллий пожалел, что не остался в рабочем кабинете, где, разобравшись с очередным вопросом, можно тотчас же выкинуть его из головы.

Наконец Гай вышел из бани: чистый и свежий, в своей короткой шерстяной тунике он выглядел совсем по-мальчишески. Влажные вьющиеся волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Послали за рабом-цирюльником, и пока тот подстригал непокорные кудри совсем коротко, как принято в армии, и соскабливал первый пушок со щек и подбородка, Гай поведал о своих приключениях. А ведь мальчик явно что-то недоговаривает, отметил про себя Мацеллий. С какой стати Клотин Альб не доложил о происшествии? Префект лагеря мысленно возблагодарил судьбу, оградившую его сына от неприятностей, которые повлекло бы за собой любое серьезное нарушение.

– Нужно показать твое плечо армейскому лекарю, – только и сказал Мацеллий, когда рассказ подошел к концу.

– Да все с ним в порядке, – раздраженно отмахнулся Гай.

Но Мацеллий продолжал настаивать, и спустя какое-то время явился старик Манлий, размотал аккуратно наложенные Кинриком повязки и принялся осматривать и ощупывать плечо, нажимая и надавливая здесь и там. Гай побелел как полотно, на лбу у него выступили капельки пота. Только тогда лекарь торжественно объявил, что рана и впрямь почти зажила, как если бы он сам пользовал ее с самого начала.

– Я тебе так сразу и сказал, – пробормотал юноша, стараясь не встречаться с отцом глазами.

«Вот и отлично, – подумал Мацеллий, – мальчик понимает, что спорить со мной не следует».

Гай обессиленно откинулся назад, уронив здоровую руку – ему так и не удалось заколоть фибулу на тунике. Мацеллий, привстав, склонился над сыном и помог ему справиться с непослушной застежкой. Юноша широко усмехнулся и сжал отцовскую ладонь в своей.

– Да говорю же, я здоров как бык, старый ты стоик, – грубовато проговорил он. А Мацеллий снова задумался: мальчуган хорош собой, знать бы, что он там набедокурил? Что ж, молодость имеет право порезвиться малость… Правда, Гаю лучше об этом не говорить…  Мацеллий откашлялся, радуясь про себя, что в это время дня в банях никого, кроме них, нет.

– Ну, так чем ты оправдаешь опоздание из отпуска, сын?

Гай кивком указал на раненое плечо.