– Я не думал, что это важно; все случилось еще до того, как моя дочь Реис стала женой Бендейгида, а я тогда его почти не знал. К тому времени, как я понял, сколько неприятностей могут причинить эти двое, было уже слишком поздно. Кинрику не терпится продолжить дело приемного отца. Они вдвоем с Бендейгидом сумели отыскать почти всех остальных мальчишек – и вот вам, пожалуйста, Братство Воронов, тайное общество с громким именем, готовое действовать…

– Если с тобой или со мной что-либо случится… – Друид, поморщившись, покачал головой. – Они попытаются отомстить Риму за позор своих матерей, и кто их удержит? Отсюда и до самых озер в народе уже вовсю судачат о том, что эти парни-де – новое воплощение великих героев прошлого.

– Очень может быть, что так оно и есть, – обронила Лианнон.

– Хуже того, они и выглядят как самые настоящие герои, – хмыкнул Арданос.

– А я ведь тогда советовала утопить всех, а не только девчонок, если помнишь, – промолвила Лианнон: к ней постепенно возвращалось самообладание. – Звучит жестоко, зато сейчас нам бы ничего не угрожало. Но кое-кто считал по-другому: одни оказались больно жалостливыми, а другие, как Бендейгид, хотели, чтобы мальчики выросли и отомстили за жриц. Так что все эти дети живы, и избавляться от них поздно – это надо было двадцать лет назад сделать. И теперь я уже не могу запретить им мстить.

Конечно нет, подумал про себя Арданос. Ни в коем случае нельзя даже намекать на то, что Лианнон говорит за себя или повторяет слова жрецов: она всегда вещает от имени Великой Богини. Не стоит ей напоминать, что речи Лианнон по сути никогда не расходятся с решениями Совета Друидов или что Богиня – если она вообще существует, цинично сказал себе Арданос, – давным-давно перестала вмешиваться в дела людские и ей дела нет до того, что станется с ее почитателями или с кем угодно еще, кроме разве Верховной жрицы – да и то вряд ли.

– Я ничего такого не имел в виду, – осторожно подбирая слова, промолвил архидруид. – Я просто пытаюсь объяснить… да сядь уже, пожалуйста! Твой телохранитель и без того недобро на меня косится… я просто сказал, что если Богиня отвечает на твои молитвы о мире, Она точно так же слышит и пропускает мимо ушей молитвы большинства наших соплеменников об открытом восстании или о войне. Долго ли еще Она будет слушать тебя, а не их? Или, говоря прямо… – «Ну, не так уж и прямо», – поправился про себя он. – Прости мне эти слова, но ты с годами не молодеешь – настанет день, когда ты покинешь святилище, и что тогда?

«Если бы я только мог сказать ей правду… – Страсть, которую Арданос почитал забытой, захлестнула его с новой силой; в горле стеснилось. – Мы с Лианнон слабеем с годами, а Рим по-прежнему силен. Кто научит молодых, как сохранить наши древние обычаи до тех пор, пока Рим в свою очередь не состарится и наша земля не будет снова принадлежать нам и только нам?»

Лианнон послушно опустилась в кресло и прикрыла глаза руками.

– Ты полагаешь, я об этом не задумывалась?

– Я знаю, что задумывалась, – отозвался архидруид. – И знаю, к чему ты пришла. В один прекрасный день в Вернеметоне однажды может появиться служительница, которая, скажем так, откликнется на призывы толпы к войне, а молитвы Верховной жрицы останутся без ответа. Вот тогда война и впрямь неизбежна. И ты понимаешь, что с нами станется.

– Я могу служить Богине, только пока я жива, – горько произнесла Лианнон. – Даже ты не вправе требовать от меня большего.

– Пока ты жива, – эхом откликнулся старый друид. – Вот об этом нам и нужно поговорить.

Лианнон провела рукой по глазам.

– Разве не ты сама выбираешь себе преемницу? – спросил Арданос уже мягче.

– В каком-то смысле. – Жрица глубоко вздохнула. – Говорят, я почувствую, когда настанет мой смертный час, – и тогда передам кому-то свою силу и мудрость. Но ты-то знаешь, от кого зависит выбор на самом деле. Гельве выбрала не меня. Она меня любила, да, но не я – ее избранница. Как звали ту девушку, уже не имеет значения; ей было всего девятнадцать, и она была безумна. Выбор Гельве пал на нее; это ей Гельве даровала прощальный поцелуй – и однако ж, когда назначали преемницу, об этой девушке и речи не шло, и ей не позволили пройти испытание в руках богов. Почему нет? Ты, несомненно, знаешь лучше, чем я. Окончательное решение – за жрецами. Все, что я скажу насчет своей преемницы, не имеет ровным счетом никакого значения – разве что я предусмотрительно назову ту, что их устроит.

– Однако ж можно устроить и так, что твой выбор совпадет с их решением, – промолвил Арданос.

– То есть с твоим решением, – поправила жрица.

– Если угодно. – Друид вздохнул. Она слишком догадлива и видит его насквозь, но он не вправе обижаться – во всяком случае, теперь.

– Я однажды попробовала – я отстояла Кейлин, – устало промолвила Лианнон, – ты сам знаешь, что из этого вышло.

– И что же?

Лианнон посмотрела на него как-то странно.

– Тебе стоит больше интересоваться тем, что происходит в Лесной обители. Подозреваю, ты не сможешь ей безоговорочно доверять: у Кейлин есть одно чрезвычайно неудобное свойство – она привыкла думать головой, причем, как правило, в самый неподходящий момент.

– Но ведь она – старшая жрица. Мы оба понимаем: если ты умрешь завтра, то избрана будет Кейлин – разве что… – многозначительно проговорил Арданос, – разве что она не переживет испытания. – Лианнон побледнела, а друид как ни в чем не бывало докончил: – Тебе лучше знать, угодна ли она богам.

На сей раз жрица промолчала.

– Но ты, например, могла бы обучить еще кого-то, о ком не все знают. И если Совет… даже не заподозрит, что все подстроено заранее… – вкрадчиво добавил Арданнос.

– Если девушка умна и подходит по всем статьям, то не вижу ни кощунства, ни преступления в том, чтобы подготовить ее и представить на суд богов… и в том, чтобы она прошла испытание в руках богов, – задумчиво протянула стареющая Верховная жрица.

Арданос молчал; он понимал, что перегибать палку не стоит, и умел вовремя остановиться. Снаружи в кронах шуршал ветер, но в тишине комнаты слышалось только их дыхание.

– И кого я, по-твоему, должна выбрать? – спросила Лианнон.

В течение трех дней перед любым празднеством, на котором ей предстояло служить Гласом Богини, Верховная жрица жила в затворничестве – отдыхала, размышляла, молилась и совершала обряды очищения. Прислуживала ей только одна избранная помощница. Кейлин, которая почти неотлучно находилась при госпоже, всегда радовалась этой возможности отдохнуть в уединении от многолюдья Лесной обители; ведь везде, где бок о бок живет так много женщин, пусть и самых благочестивых, время от времени неизбежно вспыхивают ссоры и свары.

Но сейчас Кейлин непросто было отрешиться от воспоминаний о внешнем мире. Она зачерпнула ложкой овсянку – для сытности в кашу добавили орехов, ведь Верховной жрице запрещено вкушать мясо во время очищения, – наполнила резную деревянную чашку и подала ее Лианнон.

– Чего от тебя хотел Арданос, госпожа? – Кейлин сама слышала, как неприязненно звучит ее голос, но сдержаться не смогла. – Вот уж не ждала, что он заглянет к нам до праздника.

– Тебе не следует так говорить об архидруиде, дитя. – Лианнон нахмурилась и покачала головой. – Тяжкое бремя возложено на него.

– Твое бремя ничуть не легче, – дерзко возразила Кейлин. – А тут еще он вечно от тебя что-то требует!

Лианнон пожала плечами. И Кейлин в который раз подумала, как эти плечи хрупки – как непросто им выдержать груз стольких надежд и страхов!

– Он делает все, что в его силах, – промолвила Верховная жрица, словно не слыша. – Он тревожится о том, что случится, когда меня не станет.

Кейлин испуганно вскинула глаза. Считалось, что жрица, особенно из высших, способна почувствовать, что час ее пробил.

– Тебе было знамение? Или, может, ему?

Лианнон досадливо покачала головой.

– Он говорил в общем смысле, но кто-то должен подумать о таких вещах заранее. Все мы смертны, и та, что придет мне на смену, должна поскорее начать обучение.

Мгновение Кейлин смотрела на нее. А затем рассмеялась.

– Я так понимаю, что никто из нас, тех, кто уже прошел обучение, в преемницы не годится – особенно я? Не трудись отвечать, – добавила она. – Ты станешь защищать его, и по правде сказать, мне все равно. Все то, что ты выстрадала на моих глазах за столько лет, титула Верховной жрицы не стоит – цена слишком высока. «Тем более, что и почет – пустой звук, если Лианнон не считает нужным использовать свою власть», – добавила Кейлин про себя.

Лианнон неуютно поежилась, и Кейлин поняла, что едва не ступила на запретную почву. С тех самых пор, как у нее начались лунные крови, а это случилось больше двадцати лет назад, Кейлин для Верховной жрицы ближе дочери. Молодая женщина знала, как много значат для Лианнон иллюзии, помогающие смягчить жестокую реальность.

Другая не преминула бы спросить Кейлин, чего же она в таком случае хочет. Криво усмехнувшись, Кейлин убрала со стола недоеденную овсянку. Воистину, ответа она и сама не знала. Но сердце подсказывало старшей жрице, что служение Великой Богине – это нечто большее, чем все эти чисто формальные ритуалы, дразнящие несбыточной надеждой на подлинное могущество.

В тайном учении друидов рассказывалось о незапамятных временах, когда в Британию явились жрецы с погибшего острова, что навсегда канул на морское дно. Жрецы эти владели магией; они породнились с правителями живущего там народа, а после – с завоевателями, которые волна за волной приходили на тамошнюю землю: так в веках сберегались исконная кровь и исконное знание. Но те, кто был наиболее сведущ в древней мудрости, погибли на острове Мона, а вместе с ними и вся их ученость.

Порою Кейлин казалось, что в Лесной обители сохранились лишь жалкие остатки былого величия. Прочие женщины в большинстве своем довольствовались своей пустячной магией, но Кейлин иногда одолевала странная уверенность, будто магия – это нечто гораздо большее. Помощница сказала Лианнон правду: она не хотела быть жрицей-Прорицательницей. Но тогда чего же она хочет?

– Пора на утреннюю молитву.

Голос Лианнон вывел Кейлин из задумчивости. Пожилая жрица встала, опершись руками о стол.

«Не приведи Богиня, чтобы мы отступили от церемонии хоть в мелочи!» – в сердцах подумала Кейлин, помогая Верховной жрице выйти в сад и подводя ее к грубому каменному алтарю. Кейлин зажгла светильник, установленный на камне сверху, рассыпала перед алтарем цветы – и почувствовала, что в душу ее отчасти возвращается мир.

– Се, грядешь Ты с зарею, цветами разубранная, – тихо проговорила Лианнон, воздевая руки в приветственном жесте.

– Свет Твой сияет в живительном солнце и в священном огне, – откликнулась Кейлин.

– На востоке воспряла Ты, дабы принесть в мир новую жизнь. – Голос Верховной жрицы звучал все моложе и звонче, и Кейлин знала, что если приглядится, то увидит, как с лица Лианнон исчезают морщины – и во взгляде отражается краса Богини-Девы.

Но к тому времени та же самая сила уже переполнила ее собственное сердце.

– Где ступает Твоя нога, расцветают цветы; земля зеленеет там, где проходишь Ты…

И, как уже случалось много раз до того, размеренный речитатив обряда уносил Кейлин в царство гармонии и мира – туда, где единовластно правит Госпожа и Владычица.

Наутро праздника Белтайн Эйлан проснулась еще до рассвета в доме женщин, где спала вместе с сестрами. Кровать Эйлан – деревянный каркас, обтянутый сыромятной кожей и сверху покрытый шкурами и одеялами из тонкой шерсти, – была встроена в стену и упиралась в низкую, покатую соломенную крышу – так, что девушка с легкостью дотянулась бы рукою до потолка. Стены были обмазаны глиной; за многие годы Эйлан расколупала в штукатурке щелочку, сквозь которую могла выглянуть наружу. Над миром только-только забрезжила весенняя заря.

Девушка со вздохом откинулась назад, пытаясь вспомнить, что такое ей снилось. Что-то про праздник… а затем картина поменялась. Там был орел, а она была лебедем, а потом орел, кажется, тоже превратился в лебедя и они вдвоем улетели прочь.