Малышка Сенара еще дремала; ее обычно укладывали к стене, ведь она еще так мала, что, чего доброго, свалится с кровати. Ее острые коленки впивались Эйлан в бок. В противоположном конце комнаты спала Майри с ребенком: она временно переселилась обратно к сестрам, пока не выяснится, что сталось с Родри. Диэда пристроилась на краю постели, ее светлые волосы рассыпались по лицу, сорочка распахнулась: Эйлан заметила на шее девушки цепочку с кольцом – подарком Кинрика.

Реис и Бендейгид еще не знали, что эти двое дали друг другу слово. Эйлан немного тревожилась: такая скрытность была ей не по душе. Но влюбленные собирались объявить о своей помолвке уже сегодня, на празднике, и попросить родичей начать непростые переговоры о приданом и о домашнем обустройстве молодой четы. В конце концов, у Кинрика никого из кровной родни не осталось – это всяко облегчает дело.

Единственной мебелью в комнате, помимо кроватей, была скамья, придвинутая к самой стене, и дубовый сундук – там девушки хранили свои запасные сорочки и праздничные наряды. Сундук принадлежал Реис еще до ее замужества, и она не уставала повторять, что он достанется в приданое Диэде. Эйлан ничуть не завидовала: старый плотник Ваб уже мастерил для нее сундук ничуть не менее красивый. В свой срок сделают такой и для Сенары. Девушка своими глазами видела, как до блеска отполировали дубовые доски и проморили нагели, чтобы крепеж не бросался в глаза.

Младенец сонно захныкал – и заорал во весь голос. Майри, вздохнув, села; пушистые кудри ореолом обрамляли ее лицо. Она встала перепеленать ребенка, затем вернулась и уложила его поперек кровати. Малыш довольно загукал, и мать ласково похлопала его ладонью.

Эйлан сунула ноги в деревянные башмаки.

– Я слышу, мама уже во дворе. Надо бы и нам вставать. – Девушка натянула платье. Диэда открыла глаза.

– Я сейчас оденусь, я быстро.

Майри рассмеялась.

– Я помогу Реис – вот только ребенка покормлю. А вы с Эйлан оставайтесь здесь, прихорашивайтесь к празднику. Ежели вам приглянулся кто-то из юношей, надо сразить его наповал! – Она тепло улыбнулась своей юной родственнице. Дома у Диэды было двое младших братьев, и ей там особо не потакали; так что всякий раз, как девушка гостила у сестры, все наперебой старались ее чем-нибудь да побаловать.

Майри с малышом на руках вышла за порог. Диэда сонно улыбнулась.

– А праздник уже сегодня, да? Я думала, только завтра…

– Во всяком случае, уже сегодня вы с Кинриком наконец-то обменяетесь обетами! – поддразнила Эйлан.

– Как думаешь, Бендейгид возражать не станет? – забеспокоилась Диэда. – Он все-таки приемный отец Кинрика.

– О, если твой отец даст свое согласие, что там думает мой, уже неважно, – прозорливо заметила Эйлан. – А если бы он не хотел, чтобы вы были вместе, он, верно, давным-давно об этом сказал бы. Кроме того, нынче ночью мне снился праздник и вы с Кинриком.

– Ой, правда? Расскажи! – Диэда села на постели, кутаясь в одеяло: в комнате все еще веяло прохладой.

– Да я почти ничего не помню. Но твой отец был счастлив. Ты вправду так хочешь замуж за моего братца?

– Очень хочу. – Диэда улыбнулась краем губ, и Эйлан поняла, что больше ничего от нее не добьется.

– Ладно, я порасспрошу Кинрика – глядишь, он окажется поразговорчивее тебя! – рассмеялась Эйлан.

– Это вряд ли, – отрезала Диэда. – Он болтать не любит. Ты ведь не мечтаешь сама за него пойти, нет?

Эйлан решительно замотала головой.

– Он же мне брат!

Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то уж точно не за этого бестолкового верзилу, который в детстве подбрасывал ей в постель лягушек и дергал ее за волосы!

– Он ведь на самом-то деле вам не родной, – напомнила Диэда.

– Он – мой молочный брат, а это все равно что родной, – поправила ее Эйлан. – Если бы отец хотел, чтобы мы поженились, он бы не взял его на воспитание. – Девушка потянулась за резным роговым гребнем и принялась расплетать блестящие пряди волос.

Диэда со вздохом откинулась на подушку.

– Наверное, Лианнон на празднество тоже придет… – обронила она спустя какое-то время.

– Конечно, придет. Ведь до Лесной обители рукой подать, она стоит близ источника у подножия крепости на холме. А что?

– Да сама не знаю. Теперь, когда я собираюсь замуж, меня просто в дрожь бросает при мысли о том, чтобы прожить жизнь так, как живут жрицы, – объяснила Диэда.

– Так тебя никто и не просит, – отозвалась Эйлан.

– Напрямую – нет, – призналась Диэда. – Но отец как-то раз спросил меня, не думала ли я о том, чтобы посвятить себя служению богам.

– Прямо вот так и спросил? – Глаза Эйлан расширились.

– Я сказала «нет», – продолжала Диэда, – но после того меня много недель кошмары мучили: мне снилось, что мы поссорились и отец заточил меня в дупле дерева. А я так люблю Кинрика. Кроме того, я бы просто не смогла всю жизнь прожить в Лесной обители – я вообще не хочу сидеть взаперти, где бы то ни было! А ты согласилась бы?

– Не знаю… – протянула Эйлан. – Наверное, если бы мне предложили, я бы сказала «да»… – Ей вновь представилось, как на празднестве торжественной процессией шествуют жрицы в темно-синих одеяниях, такие безмятежные и благостные. Их чтят словно королев. Не лучше ли служить Великой Богине, чем быть на побегушках у какого-нибудь мужчины? Кроме того, жриц обучают всем тайным знаниям.

– И однако ж, видела я, как ты смотришь на молодого чужака, спасенного Кинриком, – поддразнила Диэда. – Сдается мне, из тебя жрица получится еще хуже, чем из меня.

– Может, ты и права. – Эйлан отвернулась, скрывая предательский румянец. Она просто переживает за Гавена – потому что так долго его выхаживала, вот и все. – Я об этом как-то не задумывалась. Но теперь мне вспоминается, что Лианнон тоже была в моем сне, – отрешенно произнесла она.

Глава 4

На праздник отправились вместе, всей семьей. Стояло погожее майское утро, ночью прошел дождь, и воздух дышал свежестью; ветер унес на восток последние облака, небо очистилось. В такие минуты кажется, что все краски мира сотворены заново, чтобы восславить новый день.

Гай все еще хромал, но Кинрик снял повязку с его лодыжки и заявил, что тому полезно будет размять больную ногу. Юноша ступал осторожно, всей грудью вдыхая утреннюю прохладу, – после того, как он пролежал так долго в четырех стенах, каждый глоток пьянил и кружил голову. Две недели назад раненому казалось, что он никогда уже не выйдет на солнце. Сейчас ему достаточно было сознавать, что он жив, следить, как лучистые блики играют на зеленых листьях и весенних цветах, и любоваться на яркие наряды своих спутников.

Эйлан надела поверх нижней светло-зеленой туники длинное свободное платье цвета молодой листвы, затканное золотистыми и коричневыми квадратами. Волосы юной бриттки рассыпались по плечам сияющим плащом, затмевая блеск ее золотых браслетов и брошей. Гаю казалось, что во всем этом лучезарном, мерцающем мире нет ничего прекраснее этой девушки.

Все оживленно болтали о предстоящих игрищах и церемониях, но молодой римлянин почти не вслушивался. Ему несколько раз доводилось бывать на подобных торжествах, когда он еще ребенком гостил в народе своей матери, – и Гай полагал, что сегодня ничего нового не увидит. Еще издали он заслышал радостный гул, ведь к главным кельтским праздникам обычно приурочивались ярмарки. Увеселения как таковые уже начались несколькими днями раньше и продолжатся еще какое-то время, но сегодня – самый важный день, канун Белтайна. В сумерках появится жрица-Прорицательница.

В лесах тут и там выросли шатры и сплетенные из веток шалаши, ведь на праздник люди сходились издалека, проделав многодневный путь. Здесь собрались по большей части корновии, но Гай заметил племенные татуировки добуннов и ордовиков, и даже нескольких декеанглиев из-под Девы. Проведя две недели под кровом Бендейгида, юноша с легкостью изъяснялся на бриттском языке своего детства, а Дева и военный лагерь превратились в смутное, далекое воспоминание.

У подножия старой крепости теснились прилавки: здесь продавали гончарные изделия – посуду и всякую мелочь. Выставлялись как поделки местных ремесленников, так и товары гораздо лучшего качества – какими не стыдно торговать и в самом Риме. Возможно, это и были изделия римской работы – торговля между Британией и Римом процветала, и греческие и галльские купцы разъезжали по всему свету. Тут же в ларьках продавались яблоки и сладости; рядом расположился конский базар и ярмарка найма, где, как рассказывал Кинрик, можно было нанять кого угодно, от свинопаса до кормилицы.

Но когда Гай дошел до плоской вершины холма, который, подобно острову, вздымался над океаном лесов, глаза юноши изумленно расширились. На расчищенной площадке внутри огромного земляного укрепления раскинулся рынок: валов было не разглядеть за рядами прилавков и людскими толпами. Но в дальнем конце главного прохода возвышался громадный могильник с каменным входом. Переходя дорогу, Кинрик оглянулся на курган и воздал ему должное почтительным жестом.

– Так это ваш храм? – спросил Гай.

Кинрик окинул спутника пытливым взглядом, но сказал только:

– Здесь погребен великий вождь наших предков. Имя его помнят разве только старые барды, а если о нем и была сложена песнь, то я ее позабыл или никогда и не знал.

Другой, более длинный проход вел к строению, похожему на небольшую квадратную башенку в окружении крытого соломой портика. Гай с любопытством пригляделся к башне.

– Это святилище, где хранятся реликвии, – шепнула Эйлан.

– Похоже на храм, – вполголоса промолвил Гай. Девушка недоуменно уставилась на него.

– Ты разве не знаешь, что богам поклоняются только под открытым небом – и ни в коем случае не в доме, сработанном руками человека? – Помолчав, Эйлан добавила: – На некоторых западных островах, где деревья не растут, обряды свершаются в рощах из камня. Здесь, на юге, есть великие и древние каменные круги, но мой отец рассказывает, что тайны их были ведомы одним лишь старым друидам, которые погибли от меча римлян.

Тут внимание девушки привлекли браслеты из греческого стекла, и Эйлан, умолкнув, отошла к ларьку. Гай вздохнул. Лучше не задавать лишних вопросов, напомнил себе он, а то как бы себя не выдать! Есть неписаные истины, которые полагается знать даже силурам.

В соседнем ларьке торговали метлами и тряпками для мытья полов. А рядом прелестные девушки продавали венки (в венках ходили почти все), цветы и множество всего такого, что Гай видел в первый раз и даже опознать не мог. Молодые люди бродили между рядами, походя рассматривая товары. Кинрик хотел нанять свинопаса, но все они запрашивали слишком дорого.

– Треклятые римляне забрали на рудники столько наших мужчин, что нам теперь приходится нанимать работников ходить за скотиной и возделывать пашню, – объяснил он. – Но ведь столько народу согнали с насиженных мест, что порой удается найти кого-то, кто готов работать за кров и стол. Наверное, будь я земледельцем, я бы охотно согласился. Но мне в грязи копаться не по нутру – храни меня боги от подобной участи!

В полдень Реис собрала домочадцев под раскидистым дубом у подножия холма, и все подкрепились холодным мясом и хлебом. К старой крепости сходилось множество путей и троп. Отсюда хорошо просматривалась широкая, ухоженная дорога, обсаженная величественными дубами. Дорога уводила на запад – туда, где на фоне густой зелени Священной рощи смутно белели дворовые постройки и соломенные крыши Лесной обители.

Кинрик с Гаем отправились взглянуть на лошадей, Реис отошла потолковать с приятельницей. Девушки как раз увязывали остатки еды, когда Эйлан, похолодев, шепнула:

– Смотри, вон Лианнон.