По Священной дороге между длинных рядов деревьев шествовала Верховная жрица в сопровождении нескольких прислужниц. Ее стройная, изящная фигура мерцала в бликах солнечного света, что просачивался сквозь ветви; она двигалась плавной, скользящей походкой, словно не касаясь земли, как то и подобает жрицам, так что, приближаясь, казалась существом не из мира людей. Лианнон остановилась, словно чтобы пожелать девушкам повеселиться от души, и задержала на них взгляд.

– Вы – из рода Бендейгида, – промолвила она. И устремила глаза на Диэду. – Сколько тебе лет, дитя мое?

– Пятнадцать, – прошептала девушка.

– Ты замужем? – вопросила Лианнон. Сердце Эйлан неистово забилось в груди. Именно такой она и видела Верховную жрицу во сне.

– Нет, – смиренно произнесла Диэда. Она неотрывно смотрела на Верховную жрицу, словно завороженная ее безмятежным взглядом.

– И не помолвлена?

– Нет… еще нет, хотя я думала… – голос ее прервался.

«Да скажи ты ей! – твердила про себя Эйлан. – Ты обручена с Кинриком! Ты должна признаться ей, прямо сейчас!» Губы Диэды беззвучно шевелились, но она застыла в оцепенении, как зайчонок, на которого упала тень сокола.

Лианнон расстегнула застежку тяжелого синего плаща, что спадал с ее плеч.

– Тогда Великая Богиня заявляет на тебя свои права; отныне и впредь ты станешь служить Той, которой служу я, и никому другому… – Жрица резко взмахнула полой плаща, и ткань взметнулась в воздух темным крылом; налетевший ветер всколыхнул ветви – и на мгновение ярко вспыхнул свет.

Эйлан сморгнула. Это же просто солнечные лучи, так? – но ей почудилось, что плащ, распахнувшись, на миг явил взглядам светозарную, сияющую фигуру. Девушка зажмурилась, но в воображении своем она по-прежнему видела лик Богини с нежной улыбкой матери и яростными глазами хищной птицы, и ей казалось, что взор этот приковал к месту ее, Эйлан, а вовсе не Диэду. Но Лианнон говорила не с нею – Лианнон вообще ее не замечала.

– Отныне и впредь ты будешь жить с нами в Лесной обители, дитя мое. Приходи к нам туда – скажем, завтра; спешить нужды нет. – Голос Лианнон доносился словно бы издалека. – Да будет так.

Эйлан снова открыла глаза: пала тень – плащ лег на хрупкие плечи Диэды.

Спутницы Лианнон подхватили нараспев:

– Ее возлюбила Великая Богиня; выбор Богини сделан. Да будет так.

Лианнон сняла плащ с плеч девушки; прислужницы помогли ей снова застегнуть его на груди. И Верховная жрица проследовала к месту праздничных торжеств.

Эйлан неотрывно глядела ей вслед.

– Избранница Богини… ты станешь одной из жриц… Да что с тобой? – Девушка опомнилась – и заметила наконец, что Диэда смертельно бледна и судорожно сцепила руки.

Диэда покачала головой. Ее била дрожь.

– Почему у меня словно язык отнялся? Почему я не сумела ей возразить? Я не могу вступить в Лесную обитель – я помолвлена с Кинриком!

– Нет же, ты не помолвлена – вы еще не обменялись обетами, во всяком случае, прилюдно, – возразила Эйлан, все еще потрясенная увиденным. – То, что вы втайне от всех наобещали друг другу, ни к чему не обязывает; ничего непоправимого пока что не произошло. Я думаю, жрицей быть куда лучше, чем выйти замуж за моего братца…

– Ты думаешь… – яростно выкрикнула Диэда. – Да, иногда тебе неплохо бы подумать – новый опыт пойдет тебе только на пользу, скажу я… – Она умолкла на полуслове, захлебнувшись отчаянием. – Эйлан, какой ты еще ребенок!

Эйлан глядела на нее во все глаза. Она начинала понимать, что подруга вовсе не разделяет ее восторга.

– Диэда, ты хочешь сказать, что не желаешь быть жрицей?

– Какая жалость, что выбор пал не на тебя, – беспомощно проговорила Диэда. – А давай скажем, что на тебя! Может, Лианнон нас перепутала, как вечно путает отец? Может, она на самом деле тебя и имела в виду?

– Но это же святотатство – если Богиня указала на тебя! – запротестовала Эйлан.

– Что я скажу Кинрику? Что тут вообще можно сказать? – Не владея более собою, Диэда истерически расхохоталась.

– Диэда… – Одной рукой Эйлан обняла подругу за плечи. – Может быть, ты поговоришь с отцом? Скажи ему, что не хочешь для себя подобной участи! Я бы на твоем месте была просто счастлива, но если тебе даже думать об этом невыносимо…

Задыхаясь от горя, Диэда убито промолвила:

– Я не посмею. Отец никогда меня не поймет – он не станет перечить Верховной жрице. Тут все не так просто… Отец так близок с Лианнон – как будто они любовники… – еле слышным шепотом докончила она.

До глубины души возмущенная Эйлан вскинула глаза на родственницу.

– Как ты можешь такое говорить? Она же жрица!

– Нет-нет, я вовсе не хочу сказать, что они делают что-то предосудительное, просто отец так давно ее знает… Иногда мне кажется, что она для него важнее всех на свете – и уж всяко важнее, чем мы, девочки!

– Поостерегись говорить такие вещи, – оборвала ее Эйлан. Лицо ее пылало. – Кто-нибудь того гляди услышит и воспримет твои слова так же, как я.

– Да что мне до того? – горестно откликнулась Диэда. – Я хочу умереть!

Эйлан не знала, чем утешить подругу. Она просто молчала, крепко стискивая руку девушки. У нее просто в голове не укладывалось, как можно отказываться от такой чести! А как будет счастлива Реис, узнав, что ее младшая сестренка – избранница Великой Богини!

Да и Бендейгид порадуется; он всегда любил женину сестру словно родную дочь. О том, как сама она разочарована, Эйлан пыталась не думать.

Гай с Кинриком пробирались сквозь праздничную толпу, время от времени задерживались обсудить стати какой-нибудь низкорослой лошадки и шли дальше. Но вот Кинрик спросил:

– Друг, так ты вправду ничего не знаешь о том, что случилось на острове Мона? Я думал… если ты живешь неподалеку от Девы…

– Мне об этом никогда не рассказывали, – кивнул Гай. – Не забывай, я же из страны силуров, а она далеко на юге. – «И памятуя, что моя мать вышла замуж за римского офицера, не нашлось такого храбреца, чтобы меня просветить», – мысленно добавил юноша. – Эта история широко известна, да? – спросил он вслух. – Ты говорил, друид Арданос может поведать о тогдашних событиях в песне.

– Так слушай, как все было, и не удивляйся более, что у меня для римлян доброго слова не найдется, – свирепо проговорил Кинрик. – Давным-давно – до прихода римлян – была священная обитель женщин: от нее теперь не осталось ничего, кроме оскверненной заводи. Но вот явились легионеры – и сделали то, что делают везде и всегда: вырубили рощу, разграбили сокровища, перебили друидов, которые пытались сопротивляться, и изнасиловали всех женщин до одной – от старейшей жрицы до младшей послушницы. Некоторые годились им в бабушки, а другие были совсем девчонками, лет девяти-десяти, но римляне разве разбирают?

Гай задохнулся от изумления. Этих кошмаров ему не рассказывали. Римляне упоминали только про друидов с их горящими факелами и про ведьм в темных одеждах, изрыгающих проклятия. А еще говорили, что легионеры боялись переправляться через бурлящие воды залива Менай; только после того, как офицер хорошенько пристыдил их, римляне бросились в атаку. Остров Мона был последним оплотом жрецов-друидов. До того, как Гай познакомился с Бендейгидом и Арданосом, он полагал, что с друидами покончено. Уничтожить Мону требовала военная необходимость. Но хороший командир должен держать своих людей в узде, негодующе думал Гай. Или солдаты так распоясались, потому что женщины внушали им страх?

– А что сталось с женщинами? Хороший вопрос, – промолвил Кинрик. Вообще-то Гай ни о чем его не спрашивал. Но юноша понимал, что Кинрик рассказывает свою историю так, как его научили, и рано или поздно поведает и об этом.

– Большинство женщин забеременели от римлян, – продолжал Кинрик. – Когда дети появились на свет, всех девочек утопили в Священной заводи, оскверненной римлянами, а мальчиков отдали на воспитание в семьи друидов. Когда они возмужали, им рассказали об их происхождении и научили владеть оружием. В один прекрасный день им предстоит отомстить за матерей и за своих богов; и, поверь мне, они страшно отомстят! Отомстят – клянусь Владычицей Воронов, которая меня слышит! – неистово выкрикнул юный бритт. Он умолк; Гай опасливо ждал продолжения. Кинрик как-то упомянул о тайном движении под названием Братство Воронов. Выходит, он – один из них?

Спустя мгновение Кинрик заговорил снова:

– Вот тогда-то женщин-друидов со всего острова собрали здесь, в Лесной обители, дабы оберегать и защищать.

Гай слушал, гадая про себя, зачем ему рассказали эту историю – чего доброго, не без причины. Но ведь Кинрик не знает, что он римлянин, – и хорошо, что не знает! В тот момент молодой офицер и сам готов был отречься от своего происхождения – хотя прежде несказанно им гордился.

С наступлением сумерек юноши в белых одеждах с золотыми торквесами на шее принялись складывать ветки и сучья в две огромные груды на расчищенной площадке перед могильным курганом. Кинрик шепотом пояснил своему спутнику, что в каждом из костров непременно должна быть древесина девяти священных деревьев. Гай понятия не имел, что это за деревья, но, побоявшись в этом признаться, просто кивнул. Между кострами положили дубовую доску, а на ней стоймя установили деревянный брусок – словно ось. Девятеро друидов, внушительные старцы в белоснежных одеждах, начали по очереди вращать брусок под ритмичный рокот барабанов. Небо темнело, люди стягивались к кострам и завороженно наблюдали за происходящим. Над толпой постепенно воцарялась тишина.

И вот, едва солнце опустилось за деревья, блеснула алая искра. Заметил ее не только Гай. Над толпой поднялся гул, и в ту же минуту один из друидов бросил горсть какого-то порошка в основание бруска – и над дубовой доской с ревом взметнулось пламя.

– Костры не погаснут до рассвета, а народ будет танцевать вокруг них, – объяснил Кинрик. – Нескольких парней назначат нести стражу у древа Белтайна. – Он указал на высокий шест, установленный в противоположном конце плоской вершины холма. – А влюбленные пары будут бродить по лесу до зари и собирать зеленые ветви – или, во всяком случае, они так скажут, – юнец многозначительно усмехнулся, – а наутро вернутся, уберут шест зеленью и станут плясать вокруг него весь день напролет.

Живой огонь уже поднесли к грудам веток и сучьев, и дрова весело затрещали. Быстро темнело; в лицо Гаю дохнуло жаром, и он отступил чуть назад.

Танцоры встали в хоровод и закружились вокруг костра. Кто-то поднес к губам Гая флягу с вином. Веселье становилось все более буйным; все щедро черпали из бочек с элем и хмельным медом. Гаю доводилось видеть такие празднества прежде: он знал, чего ждать. Он отметил, что детей помладше увели по домам; в толпе больше не было видно юных жриц Лесной обители в синих платьях, головных повязках и под покрывалами.

Гай с Кинриком вместе бродили среди хохочущей толпы, пока наконец у самых костров не столкнулись с Эйлан и Диэдой.

– Ах, вот вы где! – воскликнул Кинрик, кидаясь к ним. – Диэда, пошли потанцуем!

От лица Диэды отхлынули все краски. Она вцепилась в руку Эйлан.

– Ты разве еще не слышал? – живо отозвалась Эйлан.

– О чем ты, сестра? – нахмурился Кинрик.

– Ее призвали в Лесную обитель – сама Лианнон избрала ее, не далее как сегодня днем!

Кинрик потянулся было к Диэде – и медленно опустил руки.

– Итак, Богиня изрекла свою волю?

– И ты ничуть не возражаешь? – К Диэде снова вернулась вся ее решимость. – Ты же знаешь, я не смогу выйти за тебя замуж, если приму обет.

– А ты знаешь, какими обетами связан я, – угрюмо отозвался Кинрик. – Я разрывался надвое, не понимая, на что решиться. Я люблю тебя, но я не смогу обременить себя женой и детьми еще многие годы – а может быть, и никогда. Возможно, боги все решили за нас.

Кинрик прерывисто вздохнул, и на сей раз, когда он протянул к девушке руки, она порывисто прильнула к нему. Высокая, статная Диэда в кольце его могучих объятий казалась хрупкой и уязвимой.