– Послушай, родная, еще не все потеряно, – тихо приговаривал Кинрик, отводя ее в сторону. – Три года можешь ты подарить Богине – тебе ведь не обязательно давать пожизненный обет. На северных островах есть школа воинов, я должен ехать туда. Но ты – не воительница; даже если мы обручимся прилюдно, туда ты со мною поехать не сможешь. Может, оно и к лучшему, что ты какое-то время будешь служить Великой Богине в святилище – там для тебя безопаснее. А если начнется война…

Диэда тихо всхлипнула и прижалась к его плечу. Широкие ладони Кинрика легли ей на запястья.

– Три года нас будут связывать иные обеты, но сегодняшняя ночь принадлежит нам, – прошептал он невнятно, уткнувшись в волосы Диэды. – Эйлан, останься здесь с Гавеном.

– Мама велела нам с Диэдой держаться вместе – сегодня же Белтайн… – нерешительно напомнила Эйлан.

Диэда вскинула голову, во взгляде ее сверкнуло безумие.

– Да имей же хоть каплю сострадания! Реис не смеет твоему отцу и слова поперек молвить, а мой отец… – Она сглотнула. – Если бы они знали, они бы нам даже сегодня и то не дали бы побыть вдвоем!

Глаза Эйлан расширились. Она грустно и серьезно посмотрела на подругу – и кивнула.

– Мне не следовало оставлять Эйлан наедине с чужаком, да? – прошептала Диэда, уходя с Кинриком в сумерки. – В конце концов, он живет среди римлян и, чего доброго, перенял их отношение к женщинам.

– Он гость нашего дома; и даже будь он сыном самого прокуратора…

– Он не может быть сыном прокуратора, – прыснула Диэда. – Отец рассказывал, что у прокуратора только одна-единственная дочь.

– …Даже будь он сыном прокуратора, он, конечно же, с уважением отнесется к дочери хозяина дома. А Эйлан еще совсем дитя, – отвечал Кинрик.

– Мы с ней родились в один год, – напомнила Диэда. – Ты считаешь ее ребенком только потому, что она тебе сестра.

– А чего ты ждала? – раздраженно осведомился Кинрик. – Что я стану объясняться тебе в любви на глазах у этих двоих?

– По-моему, между нами все уже сказано… Или тебе есть что добавить?.. – Диэда умолкла на полуслове: сильные руки легли ей на плечи, и Кинрик припал к ее губам.

Диэда на миг приникла к нему – и тут же смущенно высвободилась.

– Это делу не поможет. А если нас увидят…

Кинрик безрадостно рассмеялся.

– Ты ведь еще не приносила никаких обетов, так? А я всегда могу сказать, что целовал Эйлан. – Он подхватил девушку под локти, заставив подняться на цыпочки, и снова потянулся к ее губам. А в следующий миг все ее сопротивление растаяло: Диэда всем телом прильнула к нему, а Кинрик самозабвенно осыпал ее поцелуями.

– Как разумно и здраво рассуждал я минуту назад! Но я ошибался. Я им тебя не отдам! – хрипло проговорил он, оторвавшись, наконец, от девушки.

– О чем ты?

– Я не допущу, чтобы тебя заперли в четырех стенах вместе со всеми этими святошами.

– А что я могу поделать? – Теперь настала ее очередь проявить здравомыслие. – Кинрик, ты воспитан в семье друида, ты знаешь закон не хуже меня. Лианнон сделала свой выбор. На кого указала длань Великой Богини…

– Ты права, я знаю, и все-таки… – Он грубо притянул девушку к себе, но голос его был полон нежности.

– Сегодня Белтайн. Если мы возляжем вместе нынче ночью, твоя семья будет только рада позволить нам пожениться.

Губы ее изогнулись в не по-девичьи горькой усмешке.

– То есть ты не прочь учтиво объяснить моему отцу, как так вышло? А заодно и своему?

– Бендейгид мне не отец, – возразил Кинрик.

– Знаю, – кивнула она. – Не то чтобы это что-то меняло. Однако ж отец он тебе или нет, я – дочь Арданоса, и он придушит меня своими руками, а тебя отстегает кнутом из телячьей кожи. Дело сделано, хочу я того или нет. Отныне я – служительница Священной рощи и связана обетом целомудрия, а ты – сын друида, по крайней мере, тебя так воспитывали; и в любом случае ты – сын жрицы, – быстро добавила она. – Кинрик, ты сам так сказал. По прошествии трех лет я попрошу освободить меня от обетов. И тогда…

– И тогда, – пылко пообещал молодой бритт, – я увезу тебя на другой конец света, если понадобится.

– Не ты ли сказал, что не вправе обременять себя женой и детьми, – запротестовала она – просто ради того, чтобы услышать:

– Мало ли что я сказал; мне нужна ты!

Помолчав, юноша предложил:

– Посиди со мной рядом; давай полюбуемся на костры! Может, это наш последний Белтайн. Или последний на ближайшие три года – что почти то же самое, – удрученно вздохнул он.

Архидруид Британии стоял в воротах Лесной обители, следя, как в небе гаснут последние отблески света. С вершины холма доносился многоголосый шум – на таком расстоянии он звучал музыкой, точно гомон перелетных птиц над озером, а где-то на заднем плане гулко рокотали барабаны. Скоро зажгутся костры Белтайна.

Минуты шли, но Арданосу отчего-то не хотелось трогаться с места. Утром он побывал в Деве и выслушал римского префекта. А вечером ему предстоит внимать жалобам людей, страждущих под властью римлян. Всех их ублаготворить невозможно. Лучшее, на что он может надеяться, – это поддерживать хрупкое равновесие до тех пор, пока… а чего он, собственно, ждет? Чтобы затянулись старые раны?

«Ты к тому времени уже помрешь, старик! – сказал он себе. – И Лианнон тоже». Друид вздохнул. На темнеющем небе вспыхнула первая звезда.

– Госпожа готова, – раздался за его спиной тихий, нежный голос. Арданос обернулся: одна из дев – кажется, ее звали Миэллин, – придерживала для него дверной полог.

Покой Верховной жрицы освещали висячие бронзовые светильники. В их мерцающем свете друид видел: Лианнон уже бессильно поникла в кресле. Рядом стояла Кейлин, не спуская с госпожи глаз. Молодая жрица с вызовом взглянула в лицо гостю; затем шагнула в сторону.

– Она вкусила отвар священных трав, – бесстрастно сообщила Кейлин.

Друид кивнул. Неприязненное отношение Кейлин не было для него секретом, но пока молодая жрица внешне держалась почтительно, Арданосу было все равно, что она там про него думает. Достаточно того, что она безоговорочно предана Лианнон.

Все еще хмурясь, Кейлин оставила их одних. Верховная жрица уже вступила под сень Богини, – а в такое время даже телохранитель в ее покои не допускается.

– Лианнон, – тихо позвал Арданос. По хрупкому, изможденному телу жрицы пробежала легкая дрожь. – Ты меня слышишь?

Повисло долгое молчание.

– Я всегда тебя слышу, – выговорила наконец Верховная жрица.

– Ты ведь знаешь, дорогая моя, я не стал бы взывать к тебе лишний раз, но другого выхода нет, – промолвил архидруид, обращаясь скорее к себе самому. – Как я только что узнал, у нас серьезные неприятности. Зять Бендейгида Родри бросился вдогонку за рабочими, которых римляне набрали из клана друида, и напал на конвой. Завязалась драка, и Родри был схвачен.

Мацеллий сумел скрыть имя пленника, но спасти его не сможет. Этого дурня взяли с оружием в руках, и выступил он против Рима. Если об этом узнают, вспыхнет восстание. Ты должна призвать к миру, моя дорогая. – Голос друида звучал тихо и проникновенно. – Да воцарится в земле мир – такова воля Великой Богини. Рим сгинет, но не сейчас, и не война погубит его. Люди должны помогать друг другу и запастись терпением – скажи им, Владычица. Пусть молят богов о мире.

Лианнон начала размеренно раскачиваться взад-вперед. Арданос знал: его слова проникают в те самые глубины подсознания, откуда жрица и черпает слова пророчеств. Что бы там ни считала про себя Кейлин, на самом деле Арданос никогда не сомневался: когда Верховная жрица впадает в транс, вот как сейчас, ее устами действительно вещает некая сила. Но друиды отлично знали, что способность духа являть свои откровения через человека напрямую зависит от того, что заложено в разуме, который служит духу вместилищем, и от того, насколько этот разум развит и совершенен. Невежественная простушка, какой бы чуткой восприимчивостью она ни обладала, сможет изъясняться только словами простыми и безыскусными. Вот почему, помимо всего прочего, жриц так тщательно отбирали и обучали.

Кто-то, возможно, обвинил бы Арданоса в мошенничестве, но сам архидруид считал, что он, хорошо понимая нужды страны, просто добавляет свои познания к прочим средствам, имеющимся в распоряжении Верховной жрицы. Да, он делает все возможное, чтобы запечатлеть некие сведения в памяти Прорицательницы, но Великая Богиня, если это и в самом деле вещает Она, разумеется, свободна выбирать, что сказать людям.

– Мир и терпение, – медленно повторил Арданос. – Рим падет, когда того пожелают боги, но падет он не от нашей руки.

Глава 5

Диэда с Кинриком скрылись в толпе. Гай смотрел им вслед, борясь с желанием позвать их обратно. Эйлан, внезапно засмущавшись, не поднимала глаз. А юноша не знал, как с ней заговорить. После того, как Кинрик рассказал ему о жрицах Моны, самоуверенности у молодого офицера заметно поубавилось – он больше не ощущал себя властелином мира, как оно и подобает римлянину. Благодарение богам, что Кинрик не подозревает о том, кто таков его гость на самом деле! Юношу не оставляло неуютное ощущение, что старик Арданос обо всем догадался, но если и так, друид его не выдал – что само по себе внушало тревогу.

Гай перебрал в уме несколько безопасных тем для беседы и наконец сказал:

– А расскажи мне побольше о том, как в вашем племени справляют этот праздник! У силуров обычаи немного иные, и я боюсь допустить какой-нибудь промах. – Юноша решил про себя, что придумал отличное оправдание своему невежеству, ведь за всю свою жизнь он побывал на местном празднике Белтайн только однажды, еще шестилетним мальцом!

Девушка зарделась.

– В самом деле? – Вот теперь она смутилась не на шутку. – Это очень древний праздник. Наверное, когда-то у всех племен обряды были одни и те же. Арданос говорит, наши предки принесли этот обычай с собой, когда приплыли на острова. А кому и знать, как не Арданосу!

– И верно, – усмехнулся Гай. – Твой дедушка так стар – он не иначе как приплыл на том самом первом корабле из Галлии? – Девушка прыснула от смеха, и Гай облегченно выдохнул – оба разом почувствовали себя не так скованно.

– Ты видел, как зажигали священное пламя, – промолвила Эйлан. – Сегодня ночью, когда Верховная жрица явится благословить костры, мы все станем приветствовать ее как Великую Богиню. Не знаю, как уж там обстояли дела в южных племенах, но на севере в старину женщины пользовались большей свободой, нежели сегодня. Это сейчас у нас есть Верховная жрица – и есть друиды. А до прихода римлян некоторыми племенами правили королевы. Картимандуя повелевала бригантами, а ицены шли за Боудиккой.

Гай похолодел. Среди римлян именем Боудикки, Кровавой королевы, до сих пор пугали детей. В Лондинии по сей день можно было видеть следы пожара на месте сгоревшей базилики. Рабочие, закладывая фундамент – ведь город стремительно рос, – порою находили кости тех, кто пытался бежать от кровожадных иценских орд. А Эйлан, ничего не замечая, продолжала:

– Только на время войны королева ставила во главе армии военного вождя: это мог быть ее брат или супруг, но в любом случае он не обладал большой властью в народе. Королева правила от своего собственного имени, и, что ни говори, женщины лучше разбираются в делах правления, ведь каждой женщине приходится вести дом и хозяйство! Согласись, главенствовать над племенем пристало скорее женщине, нежели мужчине, который только и способен выполнять приказы военного вождя!

– Над племенем – возможно, – согласился Гай. – Но нелепо и думать о том, чтобы поставить женщину командовать легионом – или править великой империей под стать цезарям.

– Не вижу, почему бы и нет, – промолвила Эйлан. – Уж верно, женщина, привыкшая разумно распоряжаться в большой семье, сумеет править империей не хуже всякого мужчины. Разве среди римлян не было могущественных королев?

Гай поморщился, вспоминая своего наставника-грека, который заставлял его зубрить историю.