Переход не был мгновенным. Белизна не проглотила, а вросла в неё, как шип в плоть. Сначала – давление. Затем – дрожь в костях. Внутри тела – будто завёлся другой организм, молча переворачивающий органы. Алиса не падала. И не шла. Она перестала быть телом. Словно стала мыслью, пересекающей ткань, натянутую между мирами. Только жезл в пальцах остался якорем. Он жил. Пульсировал. И с каждым биением передавал ей обрывки образов – глаза, закрывающиеся в огне; рука, разрывающая ткань вуали; имя, написанное на коже живого человека, как клеймо.

Вернулось ощущение массы. Потом – звуков. Сперва глухой звон, как будто внутри неё кто-то вёл ногтём по стеклу. Затем – шелест, словно крылья тысяч мотыльков задевали стены. Потом – слово. Не произнесённое, а возникшее. «Зал». Не география. Суть. Пространство, где слагается истина.

Арки над головой уходили во мрак. Но мрак не был тьмой – он был сохранённой памятью. Стены глухо вибрировали, как если бы каждый кирпич хранил звук крика. В центре – платформа. Её не видно, но она ощущалась так же явно, как ощущают взгляд в спину. Алиса шагнула – и под ногами раздался не звук, а имя. Её имя. Словно каждый шаг вызывал эхо личности, что вот-вот исчезнет.

Книга зависала в воздухе. Не висела. Держалась, как держится обет – без опоры, но с целью. Её страницы то раскрывались, то закрывались сами. И каждый разворот отдавал воздухом: гнилью, ладаном, дождём, кровью, чернилами. Всё перемешано. Всё – след.

Корешок пульсировал, как горло перед криком. Алиса приблизилась. Жезл потемнел. Внутри него что-то билось. Как сердце животного, которое только что вытащили из клетки. Обложка книги – кожа. Не метафора. Живая. Дышащая. На ней – шрамы. Одни зажившие. Другие – свежие. Один из них она узнала. От локтя до запястья. Её собственный. Но теперь он был не на руке, а на книге.

Пальцы коснулись переплёта. Неуверенно. Жестом человека, который прикасается к себе прошлому. Крик пронёсся через зал. Но только внутри. Её тело дрогнуло. Не от страха. От узнания.

Первая страница распахнулась. Слово всплыло, как кровь из глубокой раны. Оно не принадлежало никакому языку, но её внутренность поняла. Имя. Её. Не то, что дали при рождении. То, что сформировалось между выборами. Имя, которое знало, кого она предала. Кого не спасла. Кого оставила.

На странице – лица. Её. Девять. В каждом – другое решение. В одном – она держала чью-то руку. В другом – сжимала кинжал. В третьем – глаза горели, как у фанатика. В четвёртом – пустые. Отрешённые. Эти образы не возникали как зрение. Они касались костей. Каждая версия – укол. Сжатие. Падение.

Голос. Снова из тени. Он был древним. Не старым – доисторическим. Он принадлежал не телу, а пространству. Оно говорило:

– Это не чтение. Это возвращение. Каждое слово ты уже прожила. Теперь ты должна признать. Или – повторить.

Из сумрака шагнул силуэт. Весь покрыт знаками. Словами. Лицо отсутствовало. Вместо глаз – выжженные фрагменты. Вместо рта – шов. Он говорил внутренним звуком. В нём – не боль. Не угроза. Принятие. Как смерть принимает тех, кто не просил.

Он подошёл к книге. Его пальцы оставляли на странице не следы, а паутину. Из них тянулись нити, которые впивались в буквы. Символы трепетали, как при дыхании. Алиса увидела: это не бумага. Это поверхность между. Между историями.

– У тебя три возможности, – сказал он. – Первая: ты увидишь всё. Вторая: примешь. Третья: изменишь. Но если выберешь третье – от тебя ничего не останется. Станешь другой. Без прошлого. Без имени.

За спиной – шаги. Сотни. Не звуки ног. Давление. Подошли носители. Бывшие. Те, кто не выбрал. Или не смог. У каждого – пустые свитки. Они не молчали. Они ждали. Служили. Книга звала нового хрониста. Не героя. Не мученика. Переписчика.

На странице вспыхнул символ. Её. То, что было на коже. Оно дышало. Пульсировало. Призывая. Или – проверяя. И в этот момент Алиса поняла: книга не даёт выбора. Книга даёт зеркало. Ты либо входишь – либо исчезаешь.

Она посмотрела на силуэт. И сказала – не вслух, а внутри:

– Я приму. Но перепишу.

В этот момент книга раскрылась сама. Страница превратилась в нож. Он висел перед ней. И ждал. Резать надо было не бумагу. Себя.

Нож зависал в воздухе – чёрный, как провал между мыслями, острый, как осознание вины. Он не блестел. Свет избегал его, как избегают правды. Лезвие казалось неподвижным, но пространство вокруг вибрировало, будто реальность не выдерживала его присутствия. Алиса смотрела на оружие – и не видела себя. Ни в металле, ни за ним. Только тьму. Без формы. Без смысла. В этот момент она уже не была собой. Или, наоборот, впервые стала тем, кем должна была быть.

Её пальцы потянулись вперёд. Не по воле. По договору. С тем, что внутри. Рука не дрожала. Вокруг стало слишком тихо. Как будто зал перестал дышать. Шаги носителей застыли. Даже книга остановила дыхание страниц. Пространство ждало. Не жертвы. Подтверждения.

Лезвие коснулось её ладони. Не прорезало. Прикоснулось – как язык змеи. И кожа сама разошлась. Как если бы всё уже было решено. Кровь – тёмная, плотная, почти вязкая – не вытекала. Она поднималась. Тянулась. Искала своё место. В воздухе зависла капля. В ней отражался зал – искривлённый, чужой. Потом капля опустилась на страницу.

Книга застонала. Глухо. Почти по-человечески. Рана на ладони исчезла. Но шрам остался. Не на теле – на ней. Символы на странице начали двигаться. Не просто строки. Картины. Мгновения. Всполохи прошлого. Фрагменты будущего. Они складывались в сюжет. Личностный. Пугающий. Алиса увидела мать – сидящую в темноте, у окна, прижимая к губам платок с пятном. Не от простуды. От крови. Потом – мужчина. Лицо чужое, но голос – родной. Он держал ключ. И говорил: «Ты знаешь, что заперла. Но готова ли ты открыть?»

Из сумрака шагнул силуэт. Тот, кто ждал. Теперь он был плотнее. Лицо начало проступать, но черты оставались размытыми. Будто он был отражением, не человеком. На его ладони – символ. Копия её шрама. Только перевёрнутая. Он протянул руку. Касание не случилось. Но тепло прошило кожу, как огонь без жара.

– Ты вошла, – сказал он. Его голос не звучал. Он резонировал. В костях. В прошлом. В желаниях. – Книга открыта тебе. Но теперь ты не гость. Ты – часть. Ты хранишь. А значит – не имеешь права забывать.

– Что именно я должна помнить?

Он посмотрел в её глаза. Без гнева. Без жалости. Без меры.

– Всё. Даже то, что было выжжено. Даже то, чего ты не хочешь касаться. Потому что только помня, можно не повторить.

Платформа застонала. Как будто под ней дышало что-то живое. Из её центра поднялся новый круг. Он не был механическим. Он рос. Как гриб. Как нарост. На нём – девять зеркал. Каждое мутное. Трещины – как венозные линии. Алиса сделала шаг. Зеркала были выше её роста. С каждой стороны – тень. Собственная.

Первое зеркало. Девочка. Алиса. Маленькая. Стоит над телом. Лицо мёртвое. Не тело. Её. Сама себя оплакивает. Или кого-то другого – в себе. Она шепчет. Беззвучно. Имя. Мужское. Имя, которое она не произносила много лет. За спиной – пламя. Не огонь. Память о нём.

Второе зеркало. Платье. Белое. В подоле – кровь. Алиса взрослая. Не счастливая. Взгляд мужчины – спокойный, но руки сжаты. Он улыбается. Она – нет. Между ними – кольцо. Оно падает. Без звука. Без последствий. Но земля трескается.

Третье зеркало. Бег. Тени догоняют. Алиса несётся по пустому городу. Двери заперты. Окна забиты. Один голос зовёт. По имени. Но это не её имя. Это имя той, кем она могла стать. Или уже была. И потеряла. Впереди – свет. Но она сворачивает в темноту.

– Это воспоминания? – спросила она. Горло царапало. Слова выходили медленно. Как через боль.

Силуэт рядом с ней кивнул.

– Нет. Это – следы. Твои собственные. Те, что ты пыталась стереть. Или были стерты из тебя.

Алиса подошла к четвёртому зеркалу. Там – Виктория. Лицо близко. Слишком близко. Она говорит. Губы шевелятся. Но звука нет. Только жест – к кулону. Рука дрожит. Алиса смотрит на неё. Понимает. Но не принимает. И в этот миг – трещина. От взгляда до взгляда. Зеркало взрывается. Падая, рассыпается в свист. Острые края летят в стороны. Один осколок – в глаз.

Тишина разрывается криком. Не снаружи. Внутри. Алиса валяется на полу. Глаза полны крови. Книга дрожит. Она не злится. Она предупреждает. Голос внутри:

– Слишком рано. Или слишком поздно. Ты хочешь знать – но не принять. Это разрушает структуру.

Алиса плачет. Первый раз за всё время. Но не слезами. Историями. Из одного глаза – тьма. Из другого – свет. Баланс нарушен.

– Почему это больно? – прошептала она. – Я же выбрала.

Силуэт подошёл ближе. Он теперь дышал. Была грудь. Были пальцы. Была тень.

– Потому что выбор – это не воля. Это память. И пока ты не примешь каждую тень, ты не станешь носителем. Ты останешься гостьей. Или – жертвой.

Алиса вытерла кровь. Встала. В зеркале не было отражения. Только огонь. Внутренний. Он ждал, когда она скажет имя. Своё настоящее имя. Но она ещё не помнила его. Или боялась произнести.

Огонь в зеркале не угасал. Он жил, дышал, полз по внутренней поверхности, как разум, сгорающий от забытого. Алиса стояла напротив, вытянувшись, словно ствол дерева перед ударом топора. Пламя не касалось кожи, но она чувствовала, как трещат суставы, будто жар раскаляет её изнутри. Это не был физический огонь. Это было знание, к которому нельзя прикоснуться, не расплавив свою прежнюю форму.

Зеркало пульсировало, как гнойник под кожей времени. Оно дышало в её такт, имитировало дыхание, провоцировало отвращение. Изнутри нарастал жар. Он не сушил, а вызывал испарину – солёную, кислую, пахнущую железом. Пальцы Алисы слиплись. Память выступала сквозь кожу. Позади – безмолвие. Даже шаги носителей больше не звучали. Они отошли. Оставили её с огнём. Или сами боялись приближаться к этому зеркалу.

Силуэт за спиной затих. Тень его вытянулась, дрожала, будто связана с огнём в зеркале. Он не говорил. Но она знала: он понимает, что сейчас она увидит то, что может изменить всё – не прошлое, а взгляд на него. Алиса шагнула ближе. Огонь замедлил движение. Вязкое пламя потекло вдоль внутренней поверхности, сливаясь в фигуру. В отражении появилась она. Но не Алиса сегодняшняя. Не та, кто помнит боль. Это была другая. Изломанная. Губы выжжены, глаза – без зрачков, чёрные провалы. В руках – книга. Но держала она её, как судья – приговор.

Окружение фигуры в пламени – мёртвые тела. Не абстрактные. Узнаваемые. Один – Лоренцо. Полусгоревший. Пальцы сжаты на рукояти, которую Алиса видела в архиве. Другой – женщина. Волосы – как у Виктории, но глаза выжжены. И на лбу знак. Её знак. Она его не ставила, но он там. Улыбка отражения стала шире. Уродливее. От неё пахло сладостью. Медом, под которым прятался запах гнили.

– Это то, кем ты могла стать, – прозвучал голос. Тот же. Безличный, но несущий в себе правду. – Тот путь, если бы ты выбрала власть, а не искупление. Ответ, а не вопрос. Жертву, но не себя.

Алиса дышала с трудом. Каждый вдох сопровождался вкусом пепла. Он не был метафорой. Её горло сжималось. Губы трескались. Внутри снова поднялась кровь – из старых шрамов, из памяти. Она узнала момент. Воспоминание, зашитое так глубоко, что тело его вытесняло, как инородное.

Ночь. Дом. Лестница, охваченная дымом. Девочка – не из зеркала. Реальная. Живая. Тогда ещё дышала. Она тянулась к ней. Алиса – подросток. Рука на перилах. Ещё шаг – и можно было бы спасти. Но позади был голос. Тот, кому она верила. Тот, кто позже исчез. Он сказал: «Оставь. Она лишь образ. Суть уже погибла». И она послушалась. Потому что хотела выжить. Потому что ещё не знала цену выживанию.

Рука потянулась к зеркалу. Пламя сгустилось. Превратилось в слизь. Оно текло вниз, касалось пола, и Алиса ощутила, как ноги начинают тонуть. Это не боль. Это – признание. С каждым шагом её затягивало в отражение. Но она не сопротивлялась. Её тело дрожало, но взгляд оставался прямым.

Изнутри зеркала девочка, та самая, подняла руку. Пальцы её были тонкие, в ссадинах. На запястье – тёмный след. Ожог. Тот, что должен был остаться на Алисе. Та, внутренняя, прикоснулась. В глазах – ожидание. Не упрёк. Призыв. Губы шевельнулись. Алиса услышала:

– Назови. Признай. Тогда я смогу уйти.

И голос её не дрогнул, когда она сказала: