– Ещё бы. Даже если будешь отказываться, я тебя как-нибудь упрошу. Ты же единственный настоящий эксперт на всё Сообщество. Ты в той невозможной реальности долго жил. А я только час просидел в пиццерии. И был там счастлив, примерно как той ночью в Грас-Кане, когда ты нас в свою школу водил.

– Так ты там был всего один раз?

– Ну да. Я же тебе рассказывал…

– А хочешь ещё? – перебил его Миша.

Самуил кивнул и одновременно пожал плечами. Дескать, мало ли чего я хочу.

Миша что-то неразборчиво пробормотал и коротко торжествующе рассмеялся:

– Done!

Это не было похоже на Переход, ощущения от которого описать невозможно, но они знакомы любому Ловцу. А сейчас Самуил вообще ничего не почувствовал и даже успел подумать, что у Миши не получилось; к счастью, не успел за него испугаться, потому что увидел, как изменился окружающий мир. Никакого центрального проспекта вокруг больше не было. И вместо ночи поздние сумерки. Не темнота – сине-сизая мгла. Сквозь эту мглу, освещённую зеленоватыми фонарями, виднелись высокие деревья с по-летнему пышными кронами и ярко раскрашенные, как на той улице с пиццерией «Голод и тётка» дома. И сразу стало тепло, совершенно как в Лейне, где сейчас заканчивалась весна.

– То есть, ты вот так запросто попадаешь в их несбывшуюся вероятность? – наконец спросил он. – Как в обычную потустороннюю реальность? Сказал, и всё?

– В нашу, – откликнулся Миша. – Не «их». Я здесь свой, хоть и беглый. Всё-таки целых четырнадцать лет вместе с ней исчезал. Может, поэтому. А может быть, ещё по какой-то причине. Не знаю. Но да, мне легко сюда проходить. Правда, взять кого-то с собой получается редко. Обычно такое сильное внутреннее сопротивление, что лучше даже не начинать. Но сейчас с тобой было просто. По-моему, мы тут оказались чуть ли не раньше, чем я открыл рот. Извини, если у тебя были другие планы. Надеюсь, хоть не свидание. Но если даже оно, я уверен, за глинтвейн из «Исландии» ты мне всё простишь.

– Я же сам хотел, – напомнил ему Самуил. – Но это не значит, что можно обойтись без глинтвейна. Где он? Веди!

– Так уже пришли, – улыбнулся Миша, толкая ближайшую дверь с таким усилием, что Самуил сразу кинулся помогать.

Но помощь не понадобилась, дверь и так поддалась. Переступив порог, Миша выкрикнул что-то вроде «блишут^[11]», в его исполнении это незнакомое слово прозвучало как сказочное заклинание, Самуил даже внутренне приготовился во что-нибудь превратиться, но превращаться всё-таки не пришлось.

Миша сразу рванул куда-то вглубь помещения, а Самуил застыл на пороге, разглядывая обстановку. Здесь были тёмно-синие стены, на которых висели афиши, плакаты и какие-то старые карты, схемы улиц неведомых городов. Над барной стойкой сияли лампы, почти не освещавшие зал. В тёмных углах притаились столы и кресла с диванами, мягкие и удобные даже на вид. Отличное место, если бы сразу прямо здесь оказались, Самуил решил бы, что каким-то неведомым образом вернулся в Лейн.

– Сейчас, минуту, – сказал ему Миша, разжигая огонь под огромной кастрюлей. – Я его подогрею. Невозможно в это поверить, но глинтвейн немного остыл.

Голос его звучал так восторженно, словно он всю жизнь мечтал об остывшем глинтвейне, как о великом сокровище, и вот наконец смог его обрести.

Самуил сразу вспомнил, как в пиццерии «Голод и тётка» Юрате им объясняла, что здесь еда всегда остаётся горячей, потому что в несбывшейся вероятности нет времени, а значит, не происходит никаких изменений, если их не внесёт кто-то пришедший извне.

– Это что же, тут время пошло? – спросил он.

– Вот и я о том же подумал, – энергично кивнул Миша (Анн Хари). – Но пока больше думать на эту тему не буду. Чтобы на радостях не свихнуться. Мне нужна нормальная голова.

– Ладно, – кивнул Самуил. – Тогда я тоже не буду. Благо здесь проще простого отвлечься от размышлений о времени. Хорошее место. Спасибо, что взял с собой.

– Тебе спасибо! – воскликнул Миша.

– Мне-то за что?

– Да просто за то, что таким уродился. Так легко оказалось тебя сюда привести! Мне тут здорово не хватало компании. Это же наша «Исландия». В смысле, так бар называется. Мы здесь встречались с друзьями. А теперь прихожу и сижу один. Но сейчас-то не один, а с тобой. И грею нам Инкин глинтвейн. Это такое огромное счастье, что плохо в меня помещается. Но поместится, куда оно денется… Так, всё. Выключаю. И наливаю. Сейчас попробуешь. Теперь твоя очередь невыносимое счастье терпеть.

Счастье оказалось вполне выносимым. Ну, Самуил, как известно, здоровый лось. Он буквально через пару минут снова обрёл дар речи. Пришлось! А куда деваться, если допил глинтвейн и хочешь ещё.

– Сам наливай, – ответил Миша. – Мне, если что, не лень. Просто хочу, чтобы ты сам прикоснулся к кастрюле. Вдруг ей это полезно? В смысле, нам всем.

– Ты думаешь? – удивился Самуил, оглядываясь в поисках черпака.

– Слева, – подсказал ему Миша, – лежит на подставке. Ничего такого я, конечно, не думаю. Просто пробую наугад. Никогда не знаешь, что станет последней каплей. Какая малость нас воскресит.

– Воскресит, – повторил Самуил (Шала Хан). На родном языке не решился бы. А на лживом чужом – легко.

– Я сам в такое не верю, – усмехнулся Миша (Анн Хари). – Всё-таки жизнь, а не книжка с хорошим концом. Но верить необязательно, главное – действовать. Пробовать, пробовать, пробовать. А если не помогает, придумать, что сделать ещё. Но кстати! Смотри, вы здесь побывали. Ели пиццу у Тётки. Юрате, ты, Надя и Тим. И после этого – необязательно вследствие, я просто не знаю, но мало ли – что-то явственно сдвинулось. Разные интересные вещи стали происходить. Я пришёл с вами в сбывшийся Вильнюс и вспомнил, как в несбывшемся зажигал. В Эль-Ютоканском Художественном музее, по слухам, планируют выставку наших картин. Дома в Лейне у Саши поселилась здешняя кошка, тьфу-тьфу-тьфу на неё, заразу, вечно спать не даёт. И глинтвейн в кастрюле, сам видишь, немножко остыл. И ещё много всякого… нет, не буду рассказывать. Я сейчас слишком счастлив для серьёзного разговора. Лучше как-нибудь дома. Заодно и проверю, что получится сформулировать, а чего произнести не смогу.

– Договорились, – кивнул Самуил. – Если что, я напомню. Ты свой последний телефон ещё не разбил?

– Будешь смеяться. Его Бусина три дня назад уронила с подоконника, метко, прямо в сад на каменный стол. Хорошая кошка. Помогает мне поддерживать репутацию буйного разрушителя. Поэтому у меня опять новый номер. Сейчас, погоди.

Он огляделся, наконец отцепил со стены открытку, изображавшую девчонок с трубами и плакат на четырёх языках «Осенний Огонь». Зашёл за барную стойку, долго там рылся, нашёл карандаш. Записал размашистым почерком цифры, такие крупные, что еле вместились в три строчки. Отдал Самуилу. Сказал:

– Вот это я классно придумал. Мой лейнский номер на несбывшейся здешней открытке. Пусть она теперь в твоём доме лежит.

– На стену повешу. Возле кровати. Чтобы каждый раз, просыпаясь, сразу видеть её.

– Совсем отлично. Спасибо! «Осенний Огонь» – это такой ежегодный концерт, точнее, масштабная импровизация, продолжавшаяся почти целую ночь. Великое было событие. Я застал несколько самых последних Огней, где играли уже только наши, местные, человек пятьдесят. А когда-то на «Осенний Огонь» приезжали сотни музыкантов со всех концов света, чтобы вместе сыграть на площади перед нашей Большой Филармонией. Там заводились знакомства, начинались романы, подписывались контракты, рождались идеи и выпивались моря вина. Но самое главное – музыка. Неповторимая, невоссоздаваемая. Разрешалось записывать только фрагменты, ни в коем случае не всё целиком.

– Вот это обидно.

– Обидно. Но правильно. На то и настоящее чудо, чтобы было нельзя его повторить. Это все понимали. И музыканты, и публика. Уж на что меломаны буйные, а никто ни разу не попытался схитрить. Ты допивай давай поскорее, нам тут, по моим расчётам, не очень долго осталось. Добавку лучше прямо сейчас налить. А хочешь, пойдём погуляем? Ты же совсем мало видел.

– Только улицу, на которой та пиццерия.

– Ну вот. А здесь – зашибись!

Пошли гулять прямо с кружками, допивая на ходу горячий глинтвейн. Самуил пытался смотреть во все стороны сразу, а Миша – рассказывать одновременно обо всём. Оба не преуспели, но им всё равно понравилось: бывают неудачи слаще побед.

У распахнутых настежь ворот Бернардинского сада Миша горько вздохнул:

– Вот и всё.

Самуил в первый миг не понял – какое может быть «всё», мы же так отлично гуляем! А потом полез в карман за сигарой из Тёнси. Сказал:

– Я её приберёг для Юрате. Но Юрате в «Крепости» не было. Видимо, так проявилось её милосердие. Нам сейчас точно нужней.

– Слушай, тема! – одобрил Миша, затянувшись зелёным дымом, горьким как морская вода. – Натурально спасение. А то каждый раз, когда назад возвращаюсь, повеситься хочется… да ну нет, ещё чего не хватало! Дурацкое выражение. Но настроение, мягко говоря, так себе. Не представляешь, как меня задолбало. Терпеть не могу грустить.

– Я в ближайшее время выберусь в Тёнси, – пообещал Самуил. – Долго откладывал, но сигары закончились, эта была последняя. А Юрате их любит. Не могу её подвести. На твою долю брать?

– Наверное. Раньше я их не курил. Для меня это было слишком. Чересчур хорошо. В обморок падал примерно на третьей затяжке. А теперь даже после пятой хочу ещё.

– Значит, надо, – заключил Самуил. И вдруг рассмеялся: – Слушай, а кружка из бара никуда не девалась. Это я, получается, несбывшуюся посуду стащил?

– Получается. Знаешь, о чём я думаю иногда? Если наша реальность однажды всё-таки сбудется, меня в «Исландии», чего доброго, поколотят и вышвырнут за порог. Мало того, что я украл у них кошку и опустошил винный погреб, так ещё и половину посуды домой уволок.

– Половину?

– Да чёрт его знает. Наверное, всё-таки меньше. Но каждый раз что-нибудь с собой уношу. Я, конечно, не верю, что это поможет, но важно не верить, а делать. Ну, я это уже говорил.

* * *

• Что мы знаем о читателях?

Что без читателей (их восприятия) нет и книг. Как ветер есть, пока дует, так и текст существует, пока его кто-то читает, вкладывает своё внимание, опыт и смысл.

• Что мы знаем о читателях?

Что читателям с нами, наверное, сложно. Как минимум многим из вас. Вон как Миша (Анн Хари) говорил про огромное счастье, которое плохо в него помещается. В этой книге не одно только счастье, тут много чего намешано, но что её содержимое мало в кого вот так с ходу поместится – факт.

• Что мы знаем о читателях?

Что многие (хоть и не все) читатели – люди, представители цивилизации ТХ-19, уроженцы Терры, Земли. А значит, по изначальному замыслу, созданы для радости и познания, для игры и любви. В режиме «мучиться и, по возможности, мучить» эта штука скверно работает. Неэффективно и очень недолго. Так что имеет смысл не откладывая, вот прямо при жизни попробовать до изначального замысла себя дорастить.

Подсказка: помните, как в начале первого тома Юрате учила свою новую группу дышать и ходить? Вдох макушкой (с вниманием на макушке), выдох и вдох ладонями (с вниманием на ладонях), выдох ступнями (представлять, как воздух выходит из них прямо в землю), а потом снизу вверх, повторить, повторить, повторить.