Когда девушка миновала половину пути, на помостах по обе стороны от нее появились уже знакомые карлики. В сумках, привязанных к их поясам, поблескивали кинжалы, которые они со злобным хохотом принялись бросать в свою жертву.

Та же ответила чем-то совершенно невообразимым. Без труда исполняя различные сальто, растягиваясь на шпагате и вставая на указательный палец руки так, что ноги ее в этот момент почти касались купола, она с легкостью уклонялась от пролетавшего в опасной близости оружия. Ее оппоненты, несколько раз ранив друг друга, лишь ускоряли свой темп и смеялись еще громче.

Пройдя канат до конца, девушка наконец удостоила холодного внимания наблюдавших за ней людей и низко поклонилась. Затем ловко спрыгнула вниз, намеренно задев при этом стоявшего рядом карлика. В отличие от нее, приземлившейся подобно кошке, он камнем полетел на арену и остался лежать неподвижно до тех пор, пока его не унесли собратья.

Далее были близнецы. Юноши, похожие как две капли воды. Помимо небольших хвостов, с которыми, как я знаю, в исключительных случаях порой рождаются дети, и шести пальцев на каждой руке, их особой чертой была невероятная гибкость. Дело было не только в их связках и сухожилиях. Кости рук и ног артистов изгибались под такими немыслимыми углами, что часто это вызывало у меня приступы тошноты. Благодаря этим свойствам они могли протискиваться в слишком узкие для обычного человека пространства. Из этого и состоял их номер.

В самом конце над ареной повесили несколько колец с кинжалами, направленными внутрь. Раскачавшись на трапециях, братья прыгнули в них одновременно, пытаясь избежать столкновения. Это им удалось. Их тела, почти соприкоснувшись в воздухе, миновали друг друга. Однако острые лезвия все же оставили на них свой след. Со свисающими лоскутами кожи, в окровавленных обрывках одежды они с улыбками помахали зрителям. Казалось, боль и глубокие раны совсем их не беспокоят. Под восторженный гул оваций они вскоре удалились.

Были и другие. Они также творили пугающие и часто мерзкие вещи. Я могла бы представить, что подобное было допустимо, к примеру, лет сто назад. Но наличие такого цирка в современном обществе выглядело как странная злая шутка. И все-таки он существовал. А люди, пришедшие на представление, даже не думали возмущаться. Напротив, они аплодировали и восторженно кричали, наблюдая за безумствами, свершавшимися на арене. Смерти и кровопролития лишь больше подстегивали их, превращая в настоящих животных. Будто сумасшедшие, они наслаждались всеми этими ужасами.

И самым страшным было то, что в своем поведении моя родная сестра ничем не отличалась от остальных.

– Как она отнеслась к вашей реакции?

– После представления мы вернулись домой. Только значительным усилием воли мне удалось заставить себя не сорваться на бег, чтобы поскорее покинуть цирк. Всю дорогу Саманта продолжала вспоминать детали того, что там творилось, как если бы это был какой-то захватывающий фильм, не имевший ничего общего с реальностью. Словно еще недавно на ее глазах не убивали людей.

Она не смолкала ни на секунду. Я же безмолвно брела рядом, испытывая слабость и редкие приступы тошноты. То же самое продолжилось и здесь. – Лаура обвела взглядом библиотеку, намекая, что именно в ее стенах она провела с сестрой свой последний вечер.

– Кстати, если вас действительно так возмутило происходящее на арене, почему вы не попытались прекратить это? Почему не воззвали к здравомыслию зрителей? – вдруг спросил мужчина.

– О каком здравомыслии могла идти речь? – Девушка посмотрела на него, будто он был наивным ребенком. – Говорю же, все они наслаждались этими мерзостями, даже не думая скрывать свои эмоции. И, если честно, я просто боялась. Кто знает, что произошло бы, встань я у них на пути? В тот момент я всерьез верила, что в этом случае мое тело вполне могут вынести с арены в одном из гробов, похожих на те, в которых уносили карликов.

– Пожалуй, вы правы, – прикинув что-то в уме, кивнул детектив. – Вы говорили о вечере, когда вместе с Самантой вернулись из цирка, – напомнил он.

– Мы не спали примерно до часа ночи. Вернее, сестра не давала мне уснуть. Она продолжала вспоминать подробности с какой-то блаженной улыбкой на лице. Преследовала меня буквально всюду. В конце концов, я обосновалась в библиотеке, взяла с полки первую попавшуюся книгу и, открыв ее на случайной странице, впилась взглядом в текст. Всем своим видом я старалась показать, что мне совершенно не хочется перебирать в памяти то, чему сегодня я стала свидетелем. Но Саманта будто не замечала этого, продолжая сотрясать комнату восхищенными возгласами. Ее не интересовало ни отсутствие комментариев с моей стороны, ни мое демонстративное равнодушие. Она не видела этого, пребывая в собственном иллюзорном мире. Ну а я, слушая ее, все меньше узнавала того человека, которым невероятно дорожила с самого детства.

Наконец мое терпение иссякло. Я с шумом захлопнула книгу, бросив ее на стол.

«Да что с тобой случилось?! – закричала я. – Неужели тебе и правда понравились все отвратительные и ужасные вещи, творившиеся с одобрения Манфреда Физзельдорфа и согласия обезумевшей толпы? Как вообще можно восхищаться чем-то подобным?»

Я ожидала от нее вполне предсказуемой ответной реакции вроде той, какая привела нас к недавней ссоре. Мне не хотелось причинять ей боль, но тогда я считала, что просто обязана вразумить ее. Желала удостовериться, что моя сестра все еще та, кого я знала прежде.

Вместо этого Саманта взирала на меня с откровенным непониманием. Как тонкий ценитель искусства, несколько часов кряду рассказывавший о красоте непревзойденного шедевра кому-то, кто в этом совершенно не разбирается, и лишь мгновение назад догадавшийся, сколь разнятся их понимание мира и взгляды на жизнь. В ней не было ни обиды, ни презрения. Лишь глубочайшее разочарование. И это ранило меня сильнее, чем любая из возможных истерик.

После недолгого молчания она тихо извинилась и вышла, оставив меня одну.

Утром, во время завтрака, мы снова общались как прежде. Саманта улыбалась мне, мы обсуждали всякие незначительные проблемы, говорили, по сути, обо всем. О представлении, на котором мы вместе побывали, она ни разу больше не упомянула. Так продолжалось целый день, мне даже начало казаться, что сестра опять стала собой, и произошедшее вчера – просто дурное наваждение. А потом вечером я увидела ее на пороге полностью одетой и готовой шагнуть в темноту.

После моего вопроса о том, куда она направляется, ее лицо будто исказило судорогой. Она посмотрела на меня взглядом творца, идущего к высшей цели и решившего отринуть все мирские блага. В нем читалась боль, и я наконец воочию узрела ту пропасть, которая нас теперь разделяла.

Саманта сказала, что я все равно не пойму ее, ведь, похоже, мы, сами того не подозревая, всю свою жизнь провели в разных мирах. Но вчерашнее представление открыло ей глаза. Она увидела себя и все вокруг с новой стороны. За этот момент просветления она просто обязана была отблагодарить Манфреда Физзельдорфа. Той ночью его цирк покидал город, и другого шанса сделать это ей бы не представилось.

– Вы пытались остановить ее?

– Спорить с ней было бесполезно, я поняла это сразу же. По пугающей маниакальной решимости на ее лице. В тот момент она окончательно перестала быть собой, отбросила притворство, которым обманывала меня весь день. Я говорила, что этот мужчина прекрасно обойдется и без ее благодарности, что он просто зарабатывает таким образом немалые деньги и наверняка слышит лестные отзывы постоянно. Обвинять его в чем-либо, называя чудовищем, было бы неразумно. Отношение Саманты ко мне стало бы только хуже. Когда я увидела, что никакие аргументы не действуют, мне не оставалось ничего другого, кроме как отправиться вместе с ней. Я попросила ее подождать пару минут, пока оденусь, и она нехотя согласилась. Когда же я вновь подошла к двери, у порога ее уже не было.

С нарастающим беспокойством я побрела через улицы города к цирку. Последнее представление к тому времени успело закончиться. Отталкивающего вида работники сновали по небольшой территории, перенося вещи и готовясь к предстоящему отъезду. Купол все еще был натянут и возвышался над стоящим за ним лесом, однако внутрь меня так и не пустили. На мои просьбы поговорить с Манфредом Физзельдорфом ответили вежливым отказом. Меня заверили в том, что сестра здесь не появлялась, и у хозяина цирка нет ни единой свободной минуты, чтобы решать чужие проблемы.

Я еще долго бродила по городу в поисках Саманты. Кто знает, быть может, с ней и правда что-то случилось по пути сюда? По крайней мере, в этом я старалась себя убедить. Ничего другого мне не оставалось. Заявлять в полицию было слишком рано, и я все еще надеялась отыскать сестру среди объятых мраком улиц.

Однако в ту ночь домой она так и не вернулась.

– Понимаю, вы считаете, что проблема в цирке. Но ее вполне мог убить или похитить кто-то совершенно с ним не связанный.

– Я долго думала об этом, – кивнула Лаура. – У нас довольно небольшой город, где многие хорошо знают друг друга. Преступления, даже самые незначительные, здесь происходят крайне редко и раскрываются в одночасье. Никто не стал бы похищать человека, если говорить о местных жителях.

Мне удалось достать немногочисленный список приезжих, посещавших город в то время. Ни один из них не вызвал даже малейших подозрений. Самые обычные люди, навещавшие своих родственников и друзей.

– Я тоже хотел бы взглянуть на него, если позволите, – сказал детектив.

– Да, конечно. Может, вам он и правда пригодится гораздо больше, чем мне. В конце концов, разбираться в подобных вещах лучше остальных – ваша работа.

– Расскажите, как вы поступили после исчезновения сестры.

– Когда стало возможным заявить об этом, я тут же направилась в полицию. По правде говоря, я и не ожидала от них особого рвения. В маленьком городке, где один день ничем не отличается от другого, представители власти ленивы и часто привыкли «плыть по течению». Но мне и в голову не могло прийти, что все будет настолько плачевно.

Мы долго спорили, прежде чем мне наконец позволили заполнить все требуемые бумаги. Со столь недовольным видом, будто я только что плюнула кому-то из этих людей в кофе, документы тут же отложили в сторону. Мне стало ясно, ничего предпринимать в ближайшее время они не собираются. Тогда я упомянула, что исчезновение Саманты, скорее всего, связано с приезжавшим накануне цирком. И знаете, что? На меня посмотрели, как на сумасшедшую.

Мне сказали, что понятия не имеют, о каком цирке идет речь, и что, по-видимому, мне следует хорошенько отдохнуть. А сестра может вскоре объявиться сама. Если учесть наше недопонимание накануне, она наверняка просто сочла правильным провести несколько дней подальше от меня.

Их отношение не показалось мне странным. Все это было вполне ожидаемо. Меня удивило другое. Человек, с которым я разговаривала, еще недавно сам восторгался Манфредом Физзельдорфом в местном магазине, когда я там же совершала покупки, и был среди первых из тех, кто отправился на его представление. Теперь, после того как цирк уехал, он ничего об этом не помнил.

В отчаянии я прошлась по знакомым мне улицам. На них не осталось ни единой листовки, напоминавшей о том, что цирк действительно существовал. Мне удалось пообщаться с несколькими соседями, теми, кого отдаленно знали я и Саманта. Все они тоже вдруг чудесным образом забыли о событиях минувшей недели. На меня смотрели со смесью непонимания и страха, стараясь как можно скорее завершить нашу беседу.

– Да, после приезда сюда я успел поговорить кое с кем из жителей. О цирке, упомянутом вами еще в телефонном разговоре, и правда никто не знает.