А вот почему так необходимо получить мое прошение, я кажется, начал понимать. Второй раз нас вешать царь, видимо, остерегается – «общественность» требует проявить милосердие к нам с Петром. Но просто пойти на поводу у дворян император не может. Не комильфо. Это для него будет проявлением слабости. Значит, любой ценой нужно, чтобы я раскаялся и сам униженно умолял царя о помиловании, а царь-батюшка, так и быть, смягчит мне наказание. Угу… заменит петлю на пожизненную каторгу. Мне даже интересно стало, как далеко зайдет этот Гирс – неужели прикажет солдатам силой выбить из меня прошение?

Я оценивающе посмотрел на дознавателя и понял, что нет – не рискнет. Если военные вдруг узнают, что боевого офицера, героя войны, избивали солдаты, заставляя написать прошение о помиловании, то скандал поднимется страшный! А они точно узнают. Солдаты о таком молчать не станут и обязательно доложат своим офицерам, а те коменданту. Да тот же писарь, затаившийся сейчас в углу, обязательно кому-нибудь проболтается.

– Что ж, я хотел пощадить ваши чувства, Павел Алексеевич, но вынужден открыть вам глаза, дабы у вас не оставалось никаких наивных иллюзий по поводу своей героической особы! – Гирс с презрительной усмешкой протянул мне исписанный фиолетовыми чернилами лист, лежавший до этого в кожаной папке. Потом со злорадством уставился на меня, с нетерпением ожидая моей реакции.

Я вчитался в рукописный текст, продираясь сквозь идиотские завитушки, обилие твердых знаков и всяких «i». Про высокий слог, изобилующий заверениями в верноподданнических чувствах к государю, вообще молчу – нормальному человеку читать эту галиматью просто невозможно! Но хоть и с трудом, я все же осилил весь текст, уж больно содержание там было увлекательное.

Донос самый настоящий! Про то, как Стоцкий собирал друзей у себя в особняке на Большой Морской, как он шикарные обеды закатывал для заговорщиков, и про крамольные речи, которые они все там вели, открыто замышляя убийство императора и всей императорской семьи. Подписано… Стоцким Сергеем Алексеевичем. Неожиданно!

Вот же гад мстительный, этот Гирс! Решил меня добить предательством младшего брата. По мысли чиновника я с расстройства должен сейчас что-нибудь учинить над собой, а как минимум – впасть в истерику. Только Стоцкого это, может, и задело бы до глубины души, но мне-то плевать на этого Каина. Какое мне вообще дело до Сергея, если мы даже с ним не знакомы? Поэтому я лишь равнодушно пожал плечами и вернул дознавателю донос.

Кажется, мое хладнокровие потрясло Гирса. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но лишь молча захлопнул его. Слова, наверное, все закончились. Потом, укоризненно покачав головой, он все-таки высказал свое возмущение:

– Да что ж вы за человек такой бездушный, Павел Алексеевич, вас вовсе ничего не трогает?!

– А вы ждали, что я зарыдаю? Или чувств лишусь, как кисейная барышня? Передайте брату, что Бог ему судья, а я его прощаю. И думаю, теперь нашей семье опала императора точно не грозит. Этим доносом себе брат индульгенцию купил.

Шах и мат тебе, дознаватель! Дальше меня шантажировать больше нечем. Единственный, кого мне по-настоящему жалко – Южинский. Хороший ведь парень, с правильным понятием о чести. Верный друг у Павла Стоцкого. Только вот оказалось, что именно Стоцкий, судя по доносу его брата, и вовлек бедного Петю в ряды заговорщиков…

– Что же, господин Стоцкий, – развел руками Гирс. – Вы сами себе вырыли могилу. Готовьтесь к казни.

– Веревки попрочнее купите! – ухмыльнулся я.

– Вас в этот раз расстреляют… – статский советник в задумчивости встал у стола, покачал головой. – Одумайтесь, Павел Алексеевич! Всего одна подпись…

– Спешу, аж падаю!

А про себя подумал, что расстрел это гораздо лучше, чем виселица, – он-то уж точно не сорвется. Главное теперь своей радости этой сволочи не показать, а то меня быстро сумасшедшим признают. Поэтому морду сделал кирпичом и демонстративно уставился в потолок.

Поняв, что дальше разводить интриги бесполезно, дознаватель вскоре потерял ко мне интерес. Скривившись, велел секретарю вызвать конвой и приказал отправить меня назад в камеру. Вот и хорошо. Лучше мне свалить отсюда побыстрее, пока не погорел на какой-нибудь ерунде.

* * *

Когда дверь камеры за моей спиной захлопнулась, я привалился к ней спиной и прикрыл глаза. Допрос прошел нормально, но я все равно устал. Не столько физически, сколько морально. А вот конвой мой ушел не далеко – загремел замок соседней камеры. Видимо, теперь пришла очередь Южинского пообщаться с Гирсом. Очень надеюсь, что и Петя пошлет дознавателя куда подальше. Хотя… мне искренне жалко, если его казнят.

Хмыкнув, я подошел к столу и только сейчас заметил, что там стоит миска с чуть остывшей кашей. Ну да… «щи, да каша – пища наша». Похоже, за время моего отсутствия приходил Прохор, потому что и в чугунной печурке весело пылал огонь, разгоняя по камере приятное тепло. Я поел, пока каша окончательно не остыла, и, стянув сапоги, снова завалился на кровать. Пригрелся под шинелью и даже не заметил, как уснул…

Впервые за долгое время мне снились жена и дочки. Снился наш загородный дом и бассейн, который я установил для девчонок прошлым летом. Визг, писк и такой родной Ленкин голос, пытающийся утихомирить дочек и прекратить бедлам. Слушал бы и слушал…

– …Абсолютно бессовестные созданья! – наконец, выносит она им суровый приговор и гордо удаляется в беседку, признавая этим свое поражение. Проходя мимо меня, обвиняюще бросает в мою сторону: – Все в тебя, между прочим, Костя!

– А то! – довольно улыбаюсь я, поглядывая на резвящихся в воде дочек. Потом потягиваясь, встаю с шезлонга. – Ленок, если бедлам нельзя остановить, то что надо сделать? Возглавить!

И через минуту уже сам бухаюсь в бассейн, поднимая кучу брызг, к огромному восторгу девчонок. Жена еще пытается делать строгое лицо, но долго не выдерживает и сама же начинает хохотать, наблюдая за тем, как резвится в воде наша развеселая компания…

…Я просыпаюсь с глупой, счастливой улыбкой на лице, все еще оставаясь в той далекой беззаботной жизни, где главным моим огорчением было поражение любимой футбольной команды или большая пробка по дороге на работу. А о чем еще можно печалиться, имея за спиной такой надежный тыл?

Из своих тридцати трех лет я больше половины прожил рядом с Леной. Даже сейчас я до мелочей помню тот момент, когда она впервые вошла в наш 10Б класс. Маленькая, худенькая – на фоне наших признанных красоток новенькая смотрелась пигалицей. Но когда она смело направилась к моей парте, я сразу понял: это судьба.

Народ, конечно, поржал над тем, что из двух свободных мест новенькая выбрала его рядом со мной, а не с красавчиком Женькой Лацисом. И все уже приготовились наблюдать, как сейчас злой Никитин отошьет дурочку, которая позарилась на место, которое он ревностно охранял от посторонних третий год. Но… я только убрал свой рюкзак со стула и переставил стопку учебников на подоконник. На что Инка Панфилова – наша королевишна – обиженно прикусила губу. Ее-то сюда я так и не пустил.

Конечно, новенькую на первой же перемене наши попробовали прессануть, она же еще и отличницей оказалась, что нам русичка тут же поставила в пример. Но пигалица все их насмешки перенесла с удивительной стойкостью и вообще была особой на редкость не конфликтной. А главное – она не посягала на мое жизненное пространство. Кличка, которая прилипла к новенькой с первого дня, полностью отражала ее характер, – «Чудо Луковое». Почему луковое? А фамилия у нее оказалась Луканина.

И вот не прошло недели, как это «чудо» умудрилось вляпаться в неприятности. Вечером иду я с тренировки, расслабленный, умиротворенный, никого не трогаю. В нашем микрорайоне меня каждая собака знает, и все желающие получить в репу перевелись тут уже давно. Так вот иду я по пустырю за гаражами, слышу громкий гогот Мишани. Ну, этому дебилу лишь бы поржать… Только рядом с ним раздается до боли знакомый голосок:

– Отстань, дурак, иди своей дорогой! Не трогай меня!

У меня аж дыхание перехватило… Спортивную сумку и куртку я сбросил еще на подходе к гаражам, потом врезался в компанию Мишаниных дружков, разбросав их в разные стороны. А добравшись до главного отморозка, с ходу засадил ему кулаком в солнечное сплетение. Без всяких слов и без предупреждений. Я вообще в то время был парнем немногословным. Пока Мишаня корчился на земле, пытаясь продохнуть, я поднял с земли Ленкин рюкзачок, отряхнул его и вручил хозяйке.

– Пойдем.

Чудо Луковое схватило мою руку и внимательно осмотрело ее.

– Костик, тебе не больно? В травмпункт не нужно?

Кто-то из парней сдавленно хрюкнул, потирая ушибленное плечо.

– Костяна в травмпункт еще никто не приглашал! Она кто вообще?

– Моя девушка, – отрезал я. – Увижу еще раз рядом – убью.

– Ну, так бы и сказала сразу! – простонал Мишаня, пытаясь подняться на ноги. – На хрена нам вообще такие разборки?!

– А я еще тогда сама не знала! – Ленка мстительно пнула ботинком обидчика в голень и взяла меня под руку. – Пойдем, Костик, нам пора.

– Ко-о-остик! – передразнил ее тоненьким голоском кто-то из парней, но под моим суровым взглядом сразу заткнулся.

Так мы с ней с того дня и пошли по жизни вместе. И мою судьбу эта пигалица изменила кардинально. Никто не мог понять, что может связывать двух таких разных людей. Да я и сам не понимал. Но стоило мне услышать ее «Ко-остик», и меня можно было брать голыми руками. А когда через пару лет она превратилась в настоящую красавицу, парни уже могли только завистливо вздыхать. Причем издалека. Ведь место в ее сердце и в ее жизни было прочно занято. Мною. И охранял я свое сокровище почище любого цербера. Даже вечером, после изнуряющей тренировки, я мчался в центр, чтобы забрать ее с курсов французского языка и доставить домой в целости и сохранности.

Моя будущая жена с детства была очень целеустремленной! Я поразился, когда узнал, что кроме английского и французского она еще шпрехает на приличном уровне, поскольку около пяти лет прожила с родителями в Германии. К своей цели – стать переводчиком со знанием нескольких европейских языков – она двигалась, как маленький танк, сметая на своем пути все преграды. После французского пришла очередь итальянского. А потом, уже в институте, еще и испанского. Но ее неуемной энергии хватало и на меня.

– А какие у тебя планы после школы? – этот вопрос она задала мне уже через неделю.

– Пока в ВДВ. Вернусь из армии, дальше посмотрю.

– Это неправильно. ВДВ от тебя никуда не денется. Сначала нужно хорошее образование получить.

– Лен, я не потяну институт, – честно признался я, – а на платное обучение у моих родителей денег нет. Да я и не взял бы у них.

– Это правильно. Мы и сами справимся! Только сначала нужно понять, кем ты хочешь стать. Я вот понаблюдала за тобой, и мне кажется, что ты скорее технарь по натуре. Надо сдать тесты, чтобы понять уровень твоих знаний, и сразу же браться за дело. Это только кажется, что два года – мало, но ты даже не представляешь, сколько можно за это время успеть, если все делать с умом и следовать плану!

– Тренировки не брошу, – насупился я, догадываясь о грядущих испытаниях, – даже если мне придется ходить на подготовительные курсы.

– Ни в коем случае! Спорт дисциплинирует человека, как ничто другое. И в вузы мы будем поступать с первого раза. Тут без вариантов.

И мы ведь действительно поступили. Оба. Учителя только диву давались, когда я из вечного троечника начал превращаться в хорошиста. И нужно было видеть, как мной гордилась Ленка, когда я закончил школу без единой тройки в аттестате. А потом так же уверенно поступил в Горный университет, благо конкурс там был вполне нормальный.

Поженились мы на четвертом курсе, чему теща с тестем были не очень рады. Они вообще меня поначалу недолюбливали, и я их даже в чем-то понимал: барышня и хулиган – вечная тема. Но они смирились ради счастья единственной дочери, а потом даже стали относиться ко мне с уважением, потому что, когда речь заходила о семье, слово «нет» для меня вообще не существовало. Я горы готов был свернуть! Сменил после вуза три компании, но все же нашел себе такую работу, где платили достойно, и на которую я сам ходил, как на праздник. А для нормального мужчины это очень важно.