– Ты посиди туточки, поиграй с лошадкой и курочкой, а я на минутку к ребятам на улицу сбегаю. За это тебе пряничек дам.

Стеша усмехается:

– Тоже мне, нянька! А если бы послушала родителей, тогда и сказки бы не было. Верно? Смотрим дальше, сейчас самое интересное начнётся.

Маша приносит из дома кое-какие игрушки, раскладывает перед братиком и, убедившись, что он послушно не сходит с места, проскальзывает за калитку. Мальчик сидит смирно, берёт то деревянную лошадку, то курочку, подносит к глазам, воркует.

Вдруг сверху слышится громкое гоготанье. Стеша вскидывает камеру. По небу летят гуси, белоснежные, крупные, как кондоры. Кружат над домом, будто чувствуют, что здесь мальчишка без присмотра. Вот замечают его, подхватывают за рубашку – тот и пикнуть не успевает. Молчит, наверное, от страха голос пропал, болтает в воздухе ручками и ножками.

Гуси-лебеди гогочут и взмывают в небо, тяжело шумя крыльями, даже ветер поднимается.

– Это было круто! – подскакивает Стеша. – У меня мурашки по коже! Ждём, что дальше будет…

Дальше случается всё так, как и написано в книге сказок. Прибегает запыхавшаяся Маша, мечется: где братец? Зовёт, кричит и плачет: «Братик, миленький, отзовись! Худо мне будет от отца с матерью, коли я тебя не уберегу!»

Стеше хочется заснять нерадивую няньку поближе. Чего только не сделаешь в погоне за хорошим кадром! Забыв осторожность, она шагает за калитку, перебегает к берёзе, но укрыться за стволом не успевает.

Несколько секунд Маша молча смотрит широко раскрытыми глазами, а потом вопит:

– Караул! Кикимора болотная!

Дело принимает плохой оборот, и Стеша пугается не на шутку.

– Тише, не кричи так. Я не кикимора, я девочка.

– Девочка? – не верит нянька.

– Какого цвета у кикимор волосы?

– Зе… зелёные. А что же у тебя… – Маша дотрагивается до головы, – не коса, а диво дивное.

Выкручивайся, Стеша, как умеешь.

– Чернила на голову пролила.

– Вон как! Стало быть, ты грамотная, ежели у тебя столько чернил есть, – с уважением заключает Маша. – А щёлоком мыть пробовала?

– Мыла, не помогает.

– Вот беда-то!

– Нашла беду… Фиолетовый цвет в тренде, – бурчит Стеша и закрывает откидной экранчик камеры.

Не о том говорит незадачливая нянька. У неё брат пропал, а она – волосы. И, боясь, что Маша заинтересуется одеждой, меняет тему:

– Вот у тебя беда так беда: гуси-лебеди брата унесли.

Слова попадают в цель. Маша бледнеет и заливается слезами.

– Гуси! Ой, чуяло моё сердечко! Ой, бедный братик! Говорила мне матушка, а я её не послушала-ась… Куда же они его унесли? Ты не видала, учёная девица?

– Туда, – указывает рукой Стеша.

Маша вытирает глаза уголком косынки, выходит за калитку и без страха шагает в сторону леса.

– Подожди, и я с тобой!

– Благодарствую, учёная девица! Вдвоём сподручнее, – кланяется в ноги Маша, русая коса задевает землю.

***

Больше часа они идут по лесной тропе.

– Какая ты добрая, Степанидушка, – благодарно смотрит Маша, – учёная, а мне, простой крестьянке, помогаешь… Так ты говоришь, в городе у вас все девки и бабы в портках ходят? Я бы от стыдобушки померла! И все в такие зеркальца глядятся? – кивает она на камеру.

– Не то чтобы все…

– Чудные! Ежели на себя всегда любоваться, то ни света белого, ни добрых людей не увидишь.

Стешу такое замечание коробит.

– Всё мы видим, что надо, и даже больше, – недовольно роняет она. – Что там впереди, смотри!

– Где? – вертит головой Маша.

На поляне посреди леса стоит большая русская печь с трубой и топкой, куда дрова кладут.

– Ой, печка!

– Вот! А мне говоришь, что света белого не вижу. – Стеша хитрит: печку она заметила первой, потому что знала о ней.

Это странно – печь посреди леса. Кого ей тут греть? Но Маша совсем не удивляется. Подходит и спрашивает:

– Печка, печка! Скажи, куда гуси полетели?

– Съешь моего ржаного пирожка – скажу, – раздаётся утробный голос из устья.

– О, ржаного! – морщится нянька. – У моего батюшки и пшеничные не едятся!

Стеша едва сдерживается, чтобы не прокомментировать для «дорогих подписчиков» такой глупый поступок. Да возьми ты пирожок, не обижай печку! Она печёт, старается, а есть в лесу некому, вот и потчует с долей шантажа.

Решив, что комментарии она добавит при монтаже ролика, Стеша протягивает руку:

– Давай мне, я съем.

Ей хочется попробовать пирожка от сказочной печки. И кроме того, это понравится зрителям.

– Благодарствую, что не побрезговала моим угощеньем! – гудит печка.

Прямо в раскрытые ладони из устья выпрыгивает пирожок, румяный, масленый и горячий. Он с картошкой, лучком и перцем – очень вкусный.

– Зря отказалась, – упрекает Стеша, – пальчики оближешь!

Маша задирает нос:

– Стану я ржаной есть! И не подумаю.

– Какая ты упёртая. Даже ради спасения брата не хочешь выйти из своей зоны комфорта.

– Ты, Степанидушка, девица учёная, всё слова мудрёные говоришь, – округляет глаза Маша. – Гляди-кась, яблонька. Сейчас у неё про братика спрошу!

Она подбегает к дикой яблоне, сплошь усыпанной мелкими красными плодами.

– Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси полетели?

– Съешь моего лесного яблочка, тогда скажу.

– У моего батюшки и садовые не едятся!

– Как знаешь, – шелестит листвой яблонька.

– Опять мне приходится за неё впрягаться, – бурчит Стеша. – Давай мне своё яблочко, я попробую.

– Что же, бери, коли не брезгуешь!

Она срывает яблоко, надкусывает и укоряет Машу:

– Напрасно не стала. Хоть и мелкие, но сладкие и сочные.

– Больно надо! Не желаю лесные яблоки есть.

– Не желаешь, значит, топаем дальше.

Стеше кажется, что она уже когда-то ела ржаной пирожок с картошкой и грызла дикое яблоко. Только вот когда и где? То ли во сне, то ли в далёком детстве. Ну, не совсем далёком, ведь ей всего шестнадцать, но давно, если она всё напрочь забыла.

В лесу свежо, прохладно и чисто. Зеленеют полянки, ещё не изгаженные цивилизацией, шумят вековые деревья. Подписчики одолеют вопросами, где Стеша отыскала такой райский уголок.

Где-то поблизости плещется вода. Девочки прибавляют ходу и оказываются на берегу реки, удивительной, сказочной. Вместо воды течёт по камням молоко, а берега её студенистые, вязкие.

Стеша окунает палец в кисель, недоверчиво вдыхает запах.

– Что это?

– Овсяный кисель, – дёргает плечом Маша и, перекрикивая шум и плеск течения, спрашивает: – Молочная речка, кисельные берега! Куда гуси с моим братцем полетели?

– Съешь моего простого кисельку с молоком – скажу.

Похоже, в этой сказке без принуждения никак.

– Фи! У моего батюшки и сливочки не едятся.

– А я попробую, никогда не ела овсяный кисель, – соглашается Стеша.

Молочная волна выносит на берег деревянную ложку и кружку.

– Я всегда думала, что кисель должен быть сладким, фруктовым, – говорит Стеша в камеру, – а этот какой-то солоноватый и густой, как каша. Но есть можно, особенно ради благой цели. – Она вытирает молочные усы и оборачивается: – Пока ты выпендриваешься, Баба-яга твоего брата съест, а у меня мама с работы придёт. Увидит, что меня нет, и рассердится.

И что хуже всего – начнёт звонить, а телефон-то вне зоны действия.

– Как же это «съест»? – пугается Маша. – Вон ёжик бежит, у него узнаю, куда гуси полетели.

Она догоняет его, хочет пнуть, но передумывает, боится уколоть босую ногу.

– Ёжик, ёжик, не видал ли, куда гуси полетели?

Ёжик приседает на задние лапки, фырчит:

– Во-он туда! Ступай по этой дорожке.

– Говорящий ёжик… Какая милота! Скажи ещё что-нибудь! Яблочка хочешь? – суётся с камерой Стеша. Трогательная и забавная ежиная мордашка хорошо смотрится в кадре.

Ёжик не желает больше разговаривать, сворачивается в колючий клубок.

Тропа доводит их до маленькой бревенчатой избушки, окружённой частоколом с нанизанными человеческими черепами. Она поворачивается на куриных жёлтых когтистых лапах, стонет, поскрипывает, того и гляди развалится. Крыша вся в траве, на коньке сидит ворон, вертит головой.

На лужайке возле избушки пасутся белоснежные гуси. Они вытягивают шеи, гогочут и шипят, но девочек не трогают.

– Вау! Как атмосферно! – взвизгивает Стеша. – Ребят, это же избушка на курьих ножках! И черепа настоящие! Их сосчитать невозможно, так много… Я сейчас подойду ближе и всё вам покажу.

Она ходит вокруг, ахает, восторгается, щёлкает камерой и снимает. И не замечает, как Маша прокрадывается в избушку и выскакивает оттуда уже с братцем на руках.

– Ого, здесь движуха началась! – Стеше не хватает глаз и рук, чтобы успевать на всё смотреть и снимать.

С конька срывается ворон, каркает. Ему вторит скрипучий голос: «И-ить ты, подлая!»

Стеша оборачивается и почти нос к носу сталкивается с Бабой-ягой. Она в точности такая, как описывают в сказках: старая, горбатая, с седыми космами и большим крючковатым носом. Из-под рваной юбки торчат обутые в лапти ноги: одна нормальная, как у людей, а вторая – без плоти, голая белая кость. Костяная нога!

– А ты ишшо кто? – прищуривается Баба-яга.

У Стеши сердце ёкает, во рту становится сухо.

– Никто, меня здесь вообще быть не должно, – бормочет она и пятится. – Вы не обращайте на меня внимания, бабушка, занимайтесь своими делами… Я уже ухожу.

Господи, как же вернуться обратно?! Ведь сожрёт, вон сколько черепов на заборе.

В мозгу будто соединяются оборванные проводки, между ними сверкает искра. Голос прабабушки, мягкий, тихий, шепчет: «Запомни внученька эти слова: вакса-брикса-бурбали, пекец-мекец-бакали. Запомнила? А теперь забудь. Вспомнишь, когда время придёт».

Стеша видит себя маленькой. Она идёт с прабабушкой за ручку по лесу и удивляется тому, что звери и птицы разговаривают человеческими голосами, как в мультиках.

«Ты голодная, внученька? Сейчас мы с тобой пирожков поедим». Откуда-то у Стеши в руках появляется горячий пирожок, масленый, с твёрдой кисловатой корочкой. Печка улыбается ей большим ртом-устьем и подмигивает глазами-печурками². Значит, Стеша уже была когда-то в сказке.

– Куда же ты, девица-красавица? Заходи в избу, отдохни, – ласково поёт Баба-яга, в чёрном провале рта белеет единственный кривой зуб.

– Спасибо, я не устала, – через силу улыбается Стеша, продолжая отступать. Натыкается спиной на частокол с насаженными черепами. Камера трясётся и прыгает в дрожащей руке. Будут деньги – купит налобную камеру. И удобно, и руки свободны.

– Уважь старушку, – увещевает Баба-яга, – я тебя в баньке попарю, накормлю, напою…

– Спасибо, я сыта и утром мылась.

Стеша нащупывает калитку и бросается прочь от избушки на курьих ножках. По ушам бьёт оглушительный свист.

– Гуси мои лебеди! Догоните девчонку, верните! Я её на ужин съем, а косточки разбросаю!

Срываются с лужайки гуси-лебеди, полнеба крыльями заслоняют. Налетают, шагнуть в сторону не дают. Стеша чувствует, что ей не хватает воздуха, и мысленно стонет. Нет, только не это… Ну, выручай, бабушка, не подведи!

– Вакса-брикса-бурбали, пекец-мекец-бакали!

Горячий ветер ударяет в лицо, заставляет зажмуриться. Гусиный гогот стихает, её окружают давно знакомые звуки: бормотание телевизора на кухне, чириканье воробьёв за окном, привычное тиканье настенных часов с двенадцатью картинками: девочка спит, девочка ест, читает, чистит зубы…

– А я маме расскажу, что ты в кроссовках по ковру ходишь, – раздаётся ехидный голос Тимки.

Она открывает глаза. Шесть часов вечера.

– Ябеда! Больше не получишь планшет.