Когда Лейси было шесть лет, на горизонте возник дядя Тони. У него была копна темных блестящих волос и мелкие бесцветные зубы. Джесс он никогда не нравился, но Лейси помнила счастливые моменты, когда он водил их в кино и покупал еду, которую Адель не одобряла: хот-доги с жареным луком и уксусным кетчупом, ведра попкорна, приторные конфеты, от которых язык становился фиолетовым. Возможно, только это время и было счастливым, но ведь это уже что-то, не так ли? Однажды на выходные девочки отправились погостить к Габби, а когда вернулись, мать сообщила им, что они с Тони поженились и у них теперь новый отец. Лейси смотрела на Джесс и не знала, что и думать. Джесс молча отвернулась, ушла в спальню и отказалась спуститься к ужину.

«Оставь ее, – приказал Адель Тони. – Я не допущу, чтобы в моем доме правили избалованные детишки».

Счастливые времена миновали. Лейси забиралась к сестре в кровать, а Джесс обнимала ее, пока они слушали, как кричат друг на друга их мать и новый отец. Через несколько лет все стало настолько плохо, что в одну страшную, волнующую ночь Адель заставила девочек собрать по чемодану и лечь спать в одежде, а на рассвете тайком вывела их из дома и увезла в Бетлехем. Они снова оказались только втроем – и, конечно, с Габби. На следующий день Тони припарковался у ее дома, но сосед Габби, двухметровый пожарный, наклонился к водительскому окну и сказал что-то такое, что заставило его уехать, растворившись в облаке выхлопных газов.

«Что будет, если он вернется?» – беспокоилась Лейси. «Он не посмеет показать здесь свою жалкую физиономию, – ответила Габби. – А если и посмеет, то что ж: придется мне его пристрелить. Я уже стара и не против сесть в тюрьму».

Девочки с матерью прожили у бабушки около года, а затем Адель собрала их вещи и снова увезла; они оказались в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, где она устроилась на офисную работу в Йельском университете. Постепенно они освоились в этом ветреном приморском городе, широкие улицы которого были вечно забиты студентами на велосипедах. Джесс, в свою очередь, поступила в Йельский университет и осталась в городе, чтобы присматривать за мамой и сестрой, как позже поняла Лейси. С Тони они больше не виделись, но однажды она вернулась домой из школы и обнаружила, что за столом сидит незнакомец, который оказался ее родным отцом, Джейком. Он выглядел не лучшим образом: небритый, заросший, с длинными сальными волосами. Он пытался завоевать ее интерес, и это выглядело неуклюже и неловко. Тони учил ее остерегаться мужчин, приходящих неожиданно, поэтому, когда Джейк пригласил ее с мамой пообедать, она ответила, что у нее баскетбольная тренировка. Она вернулась домой от подруги, но его уже не было, а Адель варила спагетти и пела, стоя босиком на песочном полу кухни в лучах солнечного света.

«Все в порядке, – сказала она. – В этом доме ничего не поменяется».

Впервые за, казалось, целую вечность, Лейси вздохнула спокойно. Адель осталась, где была, зато настала очередь ее дочерей разъехаться: Лейси поступила в колледж в Филадельфии на специальность «журналистика», а Джесс вышла замуж за Криса и переехала в Ванкувер. После окончания колледжа Лейси осталась в Филадельфии: ей нравился город, а то, что она находилась достаточно близко и могла в выходные заночевать у Габби, полакомиться шоколадным тортом и хорошенько выспаться, являлось несомненным преимуществом. А потом Адель познакомилась в интернете с Седриком и, к удивлению дочерей, осталась с ним, в итоге переехав в его квартиру в районе Митпэкинг на Манхэттене, что до сих пор вызывало у девушек смех, поскольку это самый неподходящий район, в котором он мог бы жить.^[9]

– Будете французские тосты? – отвернувшись от плиты, уточнила Габби.

– Спасибо, мам, но ты же знаешь, что я никогда не завтракаю, – ответила Адель, проверяя телефон. – Мне пора, а то Седрик будет гадать, что со мной стряслось. Прости, что так резко уезжаю, зато мы так весело проведем время с Джесс. Не могу дождаться!

«Мы всегда ждем следующего раза», – подумала Лейси. Может быть, Рождество оказалось слишком хаотичным и суетливым, но в Ванкувере они могли бы вместе готовить, подолгу гулять по пляжу и говорить о действительно важных вещах. Вот только, конечно, они этого не сделают. Ее мать слишком устанет, или у нее заболит голова, или она будет слишком много пить, или у нее случится какой-нибудь кризис, и ей придется часами разговаривать по телефону, и они расстанутся, и напоследок скажут друг другу, как здорово было повидаться, и все эти разговоры снова окажутся отложенными, а возможности – упущенными.

* * *

В конце концов Адель улетела в Нью-Йорк в шквале поцелуев и наставлений.

– Принимай таблетки куркумы или пей чай, – сказала она Лейси. – Соковая чистка тоже поможет. И старайся выходить на свежий воздух, Лейси, а то люди решат, что ты живешь в пещере. И кстати… – Она подозвала ее поближе и прошептала: – не могла бы ты проверить паспорт Габби? Я спрашивала у нее, не пора ли его обновить, но она не знала, а посмотреть наверняка забудет. Она все время просит меня не суетиться, так что сделай все незаметно. Пока, милая. Приезжай поскорее к нам! Седрик так расстроился, что не встретился с тобой.

Когда Лейси вернулась на кухню, Габби мыла в раковине посуду.

– Садись, – попросила Лейси и забрала щетку из ее рук. – Ты, наверное, устала.

– Только если ты тоже сядешь, – возразила Габби. – Скажи, что случилось, дорогая. Я за тебя переживаю.

– За меня? В каком смысле? – Лейси попыталась рассмеяться, хотя каждый нерв в ее теле находился в состоянии повышенной готовности.

– Ты уже давно сама не своя, – объяснила Габби и похлопала по стулу рядом с собой. – И я вижу, что тебя беспокоит эта поездка в Канаду в апреле.

– Я думаю, она может оказаться для тебя слишком утомительной, вот и все.

– Правда? – Габби взяла ладонь Лейси и сжала ее. – А для тебя это тоже слишком утомительно?

Протесты Лейси были полушутливыми, и она видела, что Габби они не убедили.

– Последние пару лет выдались очень напряженными, – наконец призналась она. – Знаю, я не имею права жаловаться. Куда хуже тем, кто серьезно переболел, или потерял близких, или целыми днями сидел с детьми в крошечной квартирке, или не мог работать. Тяжело было и пожилым людям, таким как ты.

Габби пренебрежительно фыркнула.

– О, со мной все в порядке. У меня замечательные соседи, а проводить время дома в одиночестве – не так уж и сложно в мои годы. Нет, кого мне искренне жаль, так это вас, молодежь. Именно тогда, когда вам нужно вращаться в мире, ошибаться и учиться на своих ошибках, ходить на свидания и узнавать, кто ты на самом деле, вы вынуждены жить как отшельники. Неудивительно, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Но ты вернешься в свою колею, Лейси. Просто будь к себе чуть добрее.

– Спасибо. – Лейси опустила голову на плечо Габби. Бабушка гладила ее волосы, и Лейси хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Однако вскоре Габби сказала, что собирается подняться наверх и прилечь, потому что Рождество выдалось немного изматывающим.

Сердце Лейси забилось, когда она увидела, какой неуверенной поступью ее бабушка идет к двери. Милая Габби: им так с ней повезло! Закончив мыть посуду, она воспользовалась случаем, подошла к бюро, где хранились важные документы, и стала их перебирать, пока не обнаружила паспорт бабушки. До окончания срока действия оставалось еще несколько лет, и она уже собиралась его закрыть, когда ей в глаза бросились два слова. Место рождения ее бабушки – Вена, Австрия.

Решив, что ошиблась, Лейси проверила еще раз. Она знала, что в Вирджинии есть Вена, но нет – это была точно Вена в Австрии. Почему никто ни разу не упомянул об этом факте? Чем больше Лейси размышляла, тем более странным это казалось. Насколько она знала, бабушка лишь дважды выезжала за пределы Штатов: навещала Джесс в Ванкувере, когда один за другим появились на свет ее дети. Должно же быть какое-то рациональное объяснение. Отец Габби много ездил по делам, его жена сопровождала его в поездке в Европу и родила там ребенка раньше срока. Но, конечно, было рискованно уезжать так далеко от дома на последних месяцах беременности – особенно в те времена, когда авиаперелеты были большой редкостью. С фотографии на нее смотрело лицо Габби, одновременно древнее и детское в своей невинности.

Лейси села и еще раз уткнулась в паспорт. Габби вдруг показалась ей далекой и непостижимой. Какова история ее жизни? У нее был младший брат Джим, но он умер от рака пару лет назад. Ее отец был директором по продажам в компании, производящей мебель, а мать – домохозяйкой, и они с Джимом выросли в Санта-Барбаре. Была ли у них счастливая семья? Такой вопрос просто так не задашь. Габби вышла замуж по любви, за своего друга детства, но через год он погиб в автокатастрофе, и она переехала на восточное побережье – смелый поступок для оставшейся в одиночестве молодой вдовы. В автобусе компании «Грейхаунд» она села рядом с Бернардом, и этим все закончилось: он стал ее вторым мужем и отцом Адель. Это была романтическая история, но Габби мало о нем рассказывала; он умер около двадцати пяти лет назад, и Лейси почти не помнила, как он выглядел.

Ее бабушка жила настоящим и казалась довольной, хотя иногда, когда она сидела у окна и смотрела на улицу, ее лицо становилось таким печальным, что Лейси задавалась вопросом, о чем она думает. Наверное, это тяжело – стареть и одного за другим терять друзей. Должно быть, поэтому Габби любила наполнять свой дом людьми и кормить их, не давая тьме сгуститься.

Радар Лейси-рассказчицы возбужденно пиликнул. Она положила паспорт на место и пролистала остальные бумаги в шкафу в поисках чего-нибудь необычного. В самом конце, среди налоговых справок и страховых бумаг, она обнаружила конверт с красной короной и надписью ВИНДЗОРСКИЙ ЗАМОК. У Лейси на затылке зашевелились волоски: она не сомневалась, что тут кроется какая-то тайна, а в этом письме, возможно, она найдет ключ к разгадке.

* * *

Прошло несколько часов, прежде чем Лейси услышала шаги бабушки на лестнице.

– Господи, как же долго я спала! – зевнула она и вошла в кухню. – Ты должна была разбудить меня, милая. Пора начинать готовить обед.

– Бабушка, нам некуда торопиться, – возразила Лейси. – Я разделала индейку, и мы перекусим сэндвичами. По сути, ты могла бы питаться сэндвичами с индейкой весь следующий год.

– Может, позвонить Сью? – предложила Габби. – Она так расстроилась, что не дождалась индейки вчера.

– Давай не будем, – попросила Лейси. – Мне нравится, когда мы с тобой вдвоем. Это напоминает мне о том времени, когда мы здесь жили.

– Для вас, девочек, это были тяжелые времена. – Габби похлопала ее по руке. – Но вы справились, все трое, и посмотри, какими вы стали. Твоя сестра работает в научной лаборатории, твоя мама остепенилась после встречи с Седриком, который, хоть я и не очень-то его воспринимаю, оказался надежным мужчиной, а ты успешно пишешь книги.

– Я тут подумала, Габби, – начала Лейси, – почему бы тебе не рассказать мне историю своей жизни, чтобы у нас остались какие-то записи? Ты никогда не говоришь о своей семье.

– Не люблю зацикливаться на прошлом. Да и рассказывать особо нечего. Накрывай на стол, а я начну готовить обед.

– Я даже не знаю, где ты родилась, – упорствовала Лейси (что было абсолютной правдой).

Габби бросила на нее настороженный взгляд.

– Почему тебя это волнует?

Лейси пожала плечами.

– Да так, без особой причины.

– Я чувствую, когда у тебя что-то на уме, – сказала ее бабушка. – Ну же, выкладывай.

– Ладно. – Лейси вздохнула и поспешно продолжила. – Мама попросила меня проверить твой паспорт, и я случайно увидела, что ты родилась в Вене, и мне стало любопытно.

Шея Габби порозовела от волнения.

– Ты не имела права копаться в моем бюро! – огрызнулась она. – Может, я и старая, но не дряхлая. Я сама в состоянии следить за своими делами, так что спасибо большое.

– Прости, – пробормотала Лейси, – я не хотела тебя расстраивать. – Это было ужасно; она никогда не видела свою бабушку такой сердитой. – Но Вена, бабушка! Это звучит так гламурно.

– Не желаю об этом говорить. – Губы Габби сжались в тонкую линию. – Тебе не следовало лезть не в свое дело.