– Вокруг парка! – ответил офицер и ударил его по лицу, оставив яркий кровавый след. – Беги, пока не упадешь, Jüdenbrut^[11], и рассмеши нас всех! – И он, как одержимый, принялся наносить удары всем, до кого мог дотянуться.

Софи в ужасе смотрела, как разношерстная группа, хлопая полами пальто, отправляется в путь. Несколько человек были ортодоксальными евреями в шляпах и с пейсами; а большинство, как и ее отец, по одежде были неотличимы от людей, которые так жадно за ними наблюдали. Пара нацистов бежала трусцой рядом с ними, подгоняя тех, кто отставал.

– Ты когда-нибудь видела что-то подобное? – хихикнула молодая женщина, подтолкнув локтем свою подругу. – Они похожи на ожившие чучела.

Рыжеволосый мужчина удовлетворенно улыбнулся и снова шлепнул дубинкой по ладони.

К нему подошла Ингрид Клейн.

– У моего мужа слабое сердце. Его нельзя заставлять так бегать, это опасно.

– Глупости. Упражнения пойдут ему на пользу. – Мужчина ухмыльнулся, чем вызвал аплодисменты. Несколь-

ко мальчишек пародировали бегущих мужчин, поджав колени и расставив ноги, и зрители смеялись и хлопали им. У публики поднялось настроение, и люди с радостными возгласами стали озираться по сторонам в поисках новых жертв. И быстро их находили. Собрали еще одну группу евреев, и, ободренные успехом, нацисты стали еще изобретательнее в своих унижениях. Еврейских мужчин раздели догола и заставили встать на четвереньки и есть траву, под восторженный вой толпы. Софи отвернулась и прикрыла глаза Ханне.

– Так им и надо, мерзким животным! – прокричал пожилой мужчина, размахивая тростью. – Евреям в Пратер вход воспрещен.

Рыжеволосый штурмовик расхаживал туда-сюда и гордо ухмылялся. Женщина с собранными в пучок волосами упала перед ним на колени.

– Ради всего святого! Мой отец едва может ходить, не говоря уже о беге.

– Его просто нужно немного подбодрить. – Мужчина поднял ее за волосы и, спотыкаясь, направил к ближайшему дереву. – Забирайся туда и пой, как птичка.

– Я… Прошу прощения? – заикаясь, пролепетала она.

– Ты меня слышала! – Он ударил ее по обеим щекам. – Залезай на дерево и притворись вороной, или голубем, или кем захочешь. Вот, я тебе помогу для начала.

И он забросил ее на нижние ветки, к радости зрителей, которые начали кричать и улюлюкать. Со временем на деревья водрузили еще больше женщин, и их тонкие, измученные голоса вызвали у зрителей крики восторга. Все забыли о колесе обозрения: здесь, на земле, развлечения были куда ярче. Некоторые мужчины попадали на траву, некоторые больше не могли встать, а дети бегали вокруг них и смеялись.

Софи переводила взгляд с одной сюрреалистической сцены на другую, с трудом веря в происходящее. Она была уверена, что сейчас сон закончится и она проснется.

– Пусть они это прекратят! – прошептала Ханна, дергая ее за руку.

Софи повернулась к ближайшему офицеру и спросила:

– Зачем вы это делаете? Какой в этом смысл? – Но он просто смотрел на нее, не утруждая себя ответом, его глаза были холодными, как матовое стекло.

Она потеряла из виду отца: к бегущим по нескончаемому кругу мужчинам присоединились другие, разные группы перемешались, а в хвосте собрались отстающие. Высокая фигура, возможно, Отто, пошатывалась сзади, словно опьянев.

Ее мама выступила вперед.

– Пожалуйста, прекратите этот фарс, умоляю вас, – решительно произнесла она, обращаясь к рыжеволосому мужчине. – Люди погибнут.

– Но нам так весело. А тебе лучше утихомириться, пока я не отправил тебя на дерево. – И он усмехнулся, ткнув ее дубинкой в живот.

– Мамочка! – Софи вцепилась в руку матери и указала пальцем. Высокий мужчина, который, как она теперь убедилась, был ее отцом, упал и лежал неподвижно, а офицер СС наносил ему удары дубинкой. Передав Ханну на попечение матери, Софи сорвалась с места и полетела по траве, разметав за собой волосы. Один человек упал на колено, и его вырвало, другие, мимо которых она проходила, хрипели и хватались за бока, но она не могла остановиться и помочь. Подбежав ближе, она увидела, что упавший мужчина и правда Отто: он лежал на спине, уронив голову набок, а его ноги были согнуты под странным углом. Штурмовик стоял рядом, опустив руки на бедра и тяжело дыша.

– Папа! – Софи опустилась на траву, подложила руку под его шею и приподняла голову. – Ты меня слышишь? Все хорошо, я здесь.

Его лицо покрывали синяки и кровь, а губы приобрели синеватый оттенок. Его грудь не поднималась. Что ей делать? Нащупать пульс? Попытаться его реанимировать?

Внезапно мама оказалась рядом, обняла Отто и прижалась щекой к его щеке.

– О, мой дорогой, – плакала она, раскачивая его, как ребенка. – Что они с тобой сделали?

Ханна остановилась в нескольких шагах позади, вытаращив глаза от страха.

Софи вскочила на ноги и бросилась на офицера СС, который так сильно ударил ее дубинкой, что она отлетела на траву.

– Убирайтесь, все вы! – прорычал он. – От вас одни беды!

Фрау Клейн встала, ее глаза блестели.

– Моему мужу срочно нужна скорая помощь.

– Поздновато, – хмыкнул мужчина. – Он был не в лучшей форме, верно? Думаю, мы оказали вам услугу.

– Ты недостоин даже вытирать грязь с его ботинок, – бесстрашно заявила Ингрид, надула щеки и плюнула немцу в лицо.

Он недоверчиво уставился на нее, вытер слюну с подбородка, а затем скрутил ее руку за спиной и толкнул вперед.

– Ну все, ты своего добилась, еврейский подстилка. Попрощайся со своими дочерями – ты их теперь долго не увидишь.

Фрау Клейн повернулась к девочкам. Софи никогда не видела свою мать такой отважной и красивой в белой блузке и дирндле, которые она надевала по особым случаям: как будто она была символом старой Австрии, время которой прошло и никогда больше не наступит.^[12]

– Присмотри за Ханной вместо меня, – спокойно попросила она, обращаясь к Софии. – И береги себя, дорогая.

Софи не ответила из-за кома в горле и давящей тяжести в груди, поэтому просто кивнула. Ингрид кивнула в ответ, и нацист увел ее, подталкивая так, что она спотыкалась, и ударяя дубинкой по ее ногам.

Смахнув слезы, Софи опустилась на колени рядом с отцом. Она поцеловала его в мокрую щеку и закрыла любимые глаза, выпрямила ноги и скрестила руки на груди. Теперь он выглядел благородно, как на могильном памятнике. Один из пробегавших мимо мужчин замедлил шаг, вытер пот под отороченной мехом шапкой, опустился на колени и начал молиться на непонятном ей языке.

– Все в порядке, – сказала она, – ему не нужно, чтобы вы это делали. Пожалуйста, не утруждайтесь.

Мужчина не обратил на нее внимания и продолжал читать молитвы, а она с трудом поднялась на ноги и схватила Ханну за руку, оставив его наедине с собой. Какое это имело значение? Ее отец умер, и ему было все равно.

– Идем, – бросила Софи сестре. – Нам лучше вернуться домой.

Ханна отпрянула в сторону.

– Мы не можем оставить папу здесь! – возразила она и шагнула к его телу.

– Вам лучше уйти, – предупредил стоявший неподалеку полицейский; по его акценту они поняли, что это австриец. – Нет смысла здесь торчать. Я прослежу, чтобы вашего отца отвезли в морг. – Он как будто делал им одолжение.

«Почему вы его не защитили?» – захотелось спросить Софи, но у нее не было сил, да и смысла в этом тоже не было.

Радостная истерия сменилась апатией, пронизанной легким любопытством. Люди начали по двое и по трое отходить от места событий; видимо, им надоела эта минутная забава. Большинство еврейских мужчин упали, но несколько человек все еще шаркали по траве, а эсэсовцы наблюдали за происходящим и болтали между собой, время от времени выкрикивая какие-то полушутливые оскорбления. Те, кого раздели догола, сгрудились вместе, их лица были измазаны землей, а женщины-птицы на деревьях замолчали, кроме одной, чей голос звучал тонким плачем, а ноги в сапогах на пуговицах свисали с ветвей, как завядшие фрукты.

Софи снова взяла сестру за руку, и они в последний раз вышли из парка.

– Что будем делать? – растерянно спросила Ханна. На ее лице отражался шок.

– Мы что-нибудь придумаем, – ответила Софи, поглаживая холодные пальцы сестры. Она не имела ни малейшего представления о том, как им жить дальше.

Глава седьмая

Вена, май 1938 года

– В Палестину вас пустят только в том случае, если в этой стране у вас родственники или деловые интересы! – кричал со ступеней Британского посольства тучный чиновник. – Иначе нет смысла даже пытаться!

Из рядов сгрудившихся во дворе людей донесся стон.

– А как же Америка? – воскликнул кто-то.

– Невозможно. Может быть, Ямайка или Гренада, но вероятность невелика. – Он повернулся лицом к зданию и вытер лысину носовым платком. Было одиннадцать утра и не по сезону тепло.

У Софи закружилась голова, и она покачнулась. Она ничего не ела, не пила и несколько часов простояла на солнце; хорошо еще, что толпа была такой плотной, что падать было некуда.

– Выпей воды. – Стоявшая рядом с ней молодая женщина протянула фляжку, которую Софи с благодарностью приняла. – Надеешься получить студенческую визу? Я слышала, что британцы выдают ее на три месяца, и никто не будет ждать твоего возвращения.

Софи вытерла горлышко фляжки и вернула ее обратно.

– Спасибо. Честно говоря, я соглашусь на любую визу, которую удастся получить. Я хожу сюда уже два дня и до сих пор никого не видела.

– Одна? – У девушки были живые глаза орехового цвета, загорелое лицо и вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под шпилек. На ней была малиновая шелковая рубашка с закатанными рукавами и серебряной манжетой на запястье, а за спиной висел футляр со скрипкой, как у трубадура из сказки. Она выглядела энергичной и находчивой, и Софи сразу к ней потянуло.

– Я присматриваю за младшей сестрой, – объяснила она. – Мой папа умер, а мама… на какое-то время уехала. – Ей до сих пор было трудно поверить в эти очевидные факты. – Кстати, меня зовут Софи Клейн.

– А я Рут Хоффман. – Места для рукопожатия не было, поэтому они друг другу улыбнулись. – У меня в Южной Африке есть двоюродный брат или сестра, – продолжила девушка, – вернее, я пытаюсь его или ее разыскать. Уверена, он или она скоро материализуется. А сколько лет твоей сестре? Ты слышала об американской паре, которая забирает детей с собой в США?

– Какой паре? – Софи была ошеломлена наплывом информации.

– Я не знаю, как их зовут, но они здесь, в Вене, и им удалось получить разрешение забрать домой пятьдесят детей. Боюсь, ты опоздала – они приехали уже несколько недель назад. Тем не менее спросить не помешает. Англичане об этом знают. Эй! Прекратите толкаться! – Она обернулась на стоявшего позади мужчину. – Все равно никого не пускают.

Однако нескольких человек в начале очереди пропустили через двойные двери, и толпа продвинулась вперед. Но перед Софи было даже больше людей, чем накануне; такими темпами она даже не успеет войти в здание до закрытия. Она вздохнула и оглядела пустые окна в поисках признаков жизни.

– Знаешь, я однажды с ним виделась, – сообщила она Рут. – С сотрудником британской паспортной службы. На вечеринке в Национальной библиотеке, где работал мой отец.

Рут схватила ее за руку.

– Серьезно? Почему ты не сказала? Можешь вспомнить его имя?

– Конечно. Это был Джордж Синклер. Но…

Рут подтолкнула ее вперед.

– Пустите нас! – потребовала она, расталкивая толпу локтями. – У нас назначена встреча.

Что они теряли? Софи сжалась и опустила голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Когда они подошли к двери, Рут начала стучать, пока та не приоткрылась, и она объявила вышедшему чиновнику:

– У нас назначена встреча с мистером Синклером.

– Ваши имена? – уточнил мужчина и потянулся за клипбордом.

– Софи Клейн, – ответила Рут. – И ее сестра. – Она подмигнула Софи.

– В списке вас нет, – через какое-то время ответил чиновник. – Боюсь, вам придется уйти.