Мамины вещи мы разложили по коробкам и отнесли в гараж, к задней стенке, где они до сих пор лежали. Теперь нужно было их оттуда достать. Но негоже ведь маме носить такую старую одежду, правда? А что же тогда ей носить? Почему об этом никто не подумал?

– Мы не привезли для нее никакой одежды, – выпалила я.

Папа вскинул брови.

– Прости?

– Ей нечего надеть.

Эмоции рвались на поверхность. Так глупо было плакать из-за этого, но я ничего не могла поделать.

Папа привлек меня к своей груди и крепко обнял.

– Все будет хорошо. Мы найдем для нее что-нибудь.

Я хихикнула сквозь слезы. Мередит протянула мне салфетку из своей сумочки. Я продула нос и сделала глубокий вдох.

– Вы готовы? – уточнил Маркос.

Никто ему не ответил, однако все поднялись на ноги и последовали за ним к выходу из комнаты, а затем вперед, минуя несколько коротких переходов. Больница была такой же крошечной, как и сам этот городишко. Маркос остановился возле палаты 28А. Мы тоже замедлили шаг. Он дал всем мгновение, чтобы собраться, а затем, постучавшись, толкнул дверь внутрь. Я схватилась за папу и повисла у него на руке. В палате было полно каких-то людей, но все они расступились к стенам, освобождая нам проход к кровати. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Из легких улетучился весь воздух.

Я увидела ее.

Маму.

Ее волосы больше не были белокурыми – теперь они были мышино-серого цвета, а на макушке отсутствовали целые пряди. Длинными неопрятными патлами они свисали до середины спины. Мамины лучистые голубые глаза, так ярко сиявшие с фотографий, ввалились и потухли; скулы ее были туго обтянуты кожей, создавая впечатление, что изнутри ее пожирал рак. Всю правую сторону ее лица избороздили жестокие шрамы.

Это была не мама. Это не могла быть она. Нас привели не в ту палату. Я обернулась к папе. Он стоял неподвижно, глядя на нее. Она вскинула руки к лицу, прикрыв рот длинными дрожащими пальцами. Она была меньше меня ростом. Как это могло случиться? В ней начисто отсутствовало сходство с женщиной, чье фото я до восьми лет прятала у себя под подушкой.

Все присутствующие стояли, боясь пошевелиться. На мгновение они притихли, как будто нам была необходима тишина, чтобы осознать всю важность момента, а потом вновь разом заговорили и закопошились вокруг. Внезапно я оказалась прямо перед ней.

Она протянула руку и нежно провела по моему лицу, словно не веря, что я – это я.

– Эбби, – прошептала она едва слышно.

Я много лет не слышала маминого голоса, но в тот миг, когда я услышала его, что-то внутри меня ее узнало.

– Мама… – мой голос задрожал от нахлынувших чувств, и по лицу покатились слезы.

Она притянула меня к себе и обвила своими хрупкими руками. Я ощущала каждую косточку у нее на спине. Она прижалась ребрами к моей груди. Я испугалась, что сделаю ей больно, если стану обнимать ее слишком крепко. Ее запах был мне незнаком. Ничего общего с парфюмом, которым мама пользовалась раньше. Теперь от нее пахло прокисшим молоком.

Папа, стоявший за моей спиной, изо всех сил пытался сохранять терпение. Я хотела бы остаться в маминых объятиях навечно, но отошла в сторону, чтобы дать время им двоим. Папа обнял ее, и мамина хрупкая фигура совершенно скрылась из вида. Их плечи задергались от рыданий, и они зашептали друг другу что-то, что никто больше не мог услышать. Медсестры отворачивались в сторону, не желая нарушать сакральную интимность момента. Мередит отделилась от стены и подошла, чтобы встать рядом со мной. Положив руку мне на спину, она привлекла меня к себе.

– Добро пожаловать домой, Кейт. Мы рады, что ты в безопасности, – сказала Мередит, вытирая слезы.

Глава 6

Мередит

Сейчас

Я бросила взгляд на заднее сиденье. На этот раз Эбби в самом деле спала. Она уснула практически сразу после того, как мы отъехали от больницы. Бедняжка. Пока мы шли по больничным коридорам и парковке, она все время плакала.

– Я не повезу вас в отель, – сказала я Скотту, – покатаюсь пока по городу, чтобы она могла поспать. Боюсь, если мы остановимся, она сразу проснется и больше не сможет уснуть. А девочке нужен отдых.

Я придумала так делать, еще когда мои мальчики были крошками, а мне никак не удавалось их уложить. Возила их кругами, пока не вырубятся, а потом останавливалась и не глушила двигатель, пока они не проснутся.

– Хорошая идея, – кивнул Скотт.

На главной улице я свернула налево и медленно покатила мимо частных лавочек, расположившихся по обеим сторонам дороги. Мое сердце болело за Скотта и Эбби. Наш визит в больницу оказался очень кратким из-за ребенка. Скотт и Кейт все еще обнимались, когда сестры внесли малышку в палату. Скотт подскочил с кровати как ужаленный.

– Шайло. – Лицо Кейт осветилось при виде младенца.

Сестра вручила ей девочку. Та, извиваясь, потянулась к груди Кейт. Кейт отодвинула ее, но Шайло проявляла упорство. Дальше все вышло весьма скомкано и неловко, поскольку стало очевидно, что Шайло хочет есть. Скотт вытолкал нас из палаты, даже не дав Эбби возможности обнять Кейт или хотя бы нормально попрощаться.

– Я помню, о чем Маркос нас предупреждал. Он говорил, что Кейт стала выглядеть иначе, но ему все же следовало пояснить более предметно, – проговорила я. – Я имею в виду, он же мог сказать: «Послушайте, откровенно говоря, выглядит она как восьмидесятилетняя старушка». Уверена, что это пошло бы нам всем на пользу.

– Может, он и хотел нас шокировать.

– В самом деле?

Скотт пожал плечами.

– Может быть. Кто знает. Не имею ни малейшего понятия, почему они поступают так, как поступают. Теперь ты сама сможешь убедиться в том, о чем я твердил тебе все эти годы.

Я знала все о деле Кейт. Я знала все детали столь досконально, словно она была моей женой, а не Скотта. Как в тот день она исчезла с парковки «Таргета», что было в ее списке покупок, где именно на переднем сиденье их семейной «тойоты» Кейт оставила свою сумочку. Мне был известен каждый шаг следствия, я знала о каждой версии, однажды выдвинутой и впоследствии отвергнутой. Знала обо всех стандартных и нестандартных методах, за которые хватался Скотт в попытках отыскать Кейт или хотя бы ниточку, которая могла бы к ней привести. Об экстрасенсах, мистиках и всяческих чудаках, которые годами прибивались к Скотту со своими россказнями о собственных исчезнувших родных. Существовало целое сообщество, члены которого верили, что правительство виновно в массовых похищениях граждан. Они обсуждали это на одном из форумов, где вечно зависала Эбби.

– Полиция и следствие никогда не делятся с тобой всей информацией, которая у них есть. У них всегда припрятан туз в рукаве, – продолжал Скотт, когда мы притормозили на светофоре. – Однако от тебя они ждут, что ты откроешь им все свои карты. Ты должен быть открытой книгой.

– По крайней мере, скрывать нам нечего, – отозвалась я.

– Это не имеет значения. Они все равно не изменят своего отношения.

Голос Скотта дрожал от гнева – ему явно вспомнились мучительные допросы, через которые ему пришлось пройти. На заднем сиденье Эбби что-то сонно пробормотала и завозилась. Мы притихли, пока она снова не провалилась в сон.

– Ее буквально нельзя узнать, – проговорила я. Я ведь бесчисленное множество раз видела все их фотоальбомы и смотрела их домашние видео.

Скотт как-то торжественно глядел в окно.

– Не знаю. Я ее узнаю́.

Я тоже заглянула в ее глаза, но увидела другое. Мне взгляд Кейт показался совершенно безжизненным.

– Что она сказала, когда вы обнялись? – спросила я.

Скотт вспыхнул, пробормотав что-то себе под нос – я не расслышала.

– Что ты говоришь?

– Это не важно, – отрезал Скотт.

– Нет, важно. Это может иметь значение. Помнишь, Маркос велел запоминать все, что она скажет, даже если это покажется нам незначительным?

– Она сказала… она все время повторяла: «Мне так жаль, Скотти».

– Скотти?

Он кивнул, не глядя на меня.

– Ты же говорил, что ненавидишь, когда тебя так называют.

Шея Скотта побагровела.

– Я имел в виду… это просто… ну знаешь… глупое прозвище. Она так называла меня, когда нам было около десяти.

Это была их фишка. До того как стать парой, они были лучшими друзьями, поэтому знали друг о друге все – как обычно и бывает между лучшими друзьями. Скотт любил повторять, что они с Кейт знали друг друга настолько хорошо, что она проникла в его ДНК.

– Как мило, – отозвалась я, выдавив из себя улыбку. У меня не было сомнений в том, что Скотт меня любит, однако я не забыла, как годами выслушивала, что потеря Кейт стала для Скотта сродни потере конечности, и без нее от него осталась лишь половина самого себя.

Кейт

Тогда

В поисках списка покупок я принялась шарить в недрах сумочки. Однако все, что я там нашла, – пакетик с раздавленными крекерами-рыбками и красный леденец, который Эбби получила на детском дне рождения в прошлую субботу. У меня вырвался тяжкий вздох. Должно быть, я снова оставила список дома. Боже, до чего я ненавидела эту закупку продуктов по воскресеньям! В магазине всегда было полно народу, а полки к этому моменту уже пустели. Но на неделе мы были слишком заняты, а теперь у меня не оставалось выбора, так как молоко у нас дома закончилось.

Выскочив из машины, я поскорее захлопнула дверь и поспешила внутрь. Всего через час нужно было забирать Эбби с занятий в подготовительном классе. Я всегда строила грандиозные планы, сколько всего успею за время, пока Эбби учится, но четыре часа пролетали слишком быстро – а теперь, когда мой редактор, Лео, стал сильнее нагружать меня заданиями, времени оставалось и вовсе в обрез.

На следующий год, когда Эбби предстояло пойти в детский сад^[2], должно было стать полегче. Не знаю, кто решил, что в подготовительном классе дети должны заниматься недолго, – я была готова отдавать Эбби в восемь и забирать в три. Не то чтобы я не скучала по ней в течение дня, просто мы обе уже были к этому готовы. Время, проведенное врозь, пошло бы нам на пользу.

Я все время прокручивала в голове свой утренний разговор с Лео. Он сомневался, стоит ли поручать мне новое задание, из-за опасений, что у меня не хватит времени на что-то масштабное, но я многие месяцы пыталась убедить его в том, что готова выйти на свой прежний уровень. К тому же человек, который просил об интервью, настаивал, чтобы прислали именно меня. Так что особого выбора у Лео не было. После того как я ушла в трехмесячный декретный отпуск со своей должности в журнале «Форум», на полную ставку я так и не вернулась. Именно моя работа послужила причиной, по которой мы решили переехать в Аркату. Мне присудили премию Джорджа Полка за журналистское расследование о жестоком обращении с пожилыми людьми в двух лучших домах престарелых в районе Роял Хайтс. После того как оба директора были арестованы, ко мне было приковано всеобщее внимание, и предложения о работе посыпались со всех сторон. Я всегда мечтала переехать на север Калифорнии, и когда мы обнаружили, что у компании Скотта был филиал в соседнем городе, то решили, что это судьба.