* * *

Наша семья идет к алтарю одной из последних. Следуя за Эйденом, я наступаю ему на пятки так часто, как могу. Он сдерживает желание наорать на меня и продолжает послушно идти за отцом, не говоря ни слова. В то же время я наблюдаю, как прихожане передают друг другу коробки: Церковь упорно собирает пожертвования, как будто все еще нуждается, хотя все вокруг нас говорит о богатстве.

Я наступаю на пятку брату так сильно, что Эйден едва не теряет ботинок, и он наконец поворачивается, подняв кулак. Я указываю на огромный крест над алтарем.

– Что скажет Иисус? – спрашиваю я самым участливым тоном.

– Что тебя надо было абортировать, – шипит он, но его оскорбление даже не трогает пустоту во мне.

Когда наконец наступает наша очередь принять Причастие, Эйден быстро нацепляет милую улыбку, пока родители занимают места перед алтарниками, держащими чашу.

Мой брат подходит к отцу Кевину, который осторожно кладет кусочек хлеба ему на язык. Я иду к единственному пустому месту, намеренно избегая чаши из-за своих сложных отношений с алкоголем. Когда я встаю перед алтарником, то пораженно замираю с открытым для Причастия ртом, потому что ладонь, внушительная и властная, с длинными сильными пальцами, оканчивающимися твердыми квадратными ногтями, внезапно сжимает плечо молодого алтарника.

– Лучше я, – улыбается Роман и берет металлическое блюдо, полное хлеба. Он встает передо мной, и я едва задумываюсь, что, должно быть, глазею на него.

– Не любишь кровь? – спрашивает он, я закрываю рот.

Я ничего не говорю и не ведусь на его насмешку. Пожалуй, я готова отвергнуть все Христовы жертвы. Все равно я уже обречена.

Я хочу отойти от алтаря, но резкое, неожиданное прикосновение к нижней губе заставляет меня замереть. Его рука находит мое лицо, большой палец уверенно проскальзывает между губ. Он осторожно, но настойчиво тянет мою челюсть вниз, опускает взгляд, внимательно меня изучая. Я смотрю на него, мои глаза расширены в замешательстве и ожидании.

– Высуни язык, – требует он. Моя семья слишком занята собственным Причастием, чтобы понять, что происходит.

Колеблясь, я все же делаю, как он хочет. Роман кладет хлеб мне на язык, его большой палец слегка нажимает на мою нижнюю губу, а потом ладонь медленно отстраняется. Моя голова кружится, все расплывается в глазах, а между бедер собирается напряжение.

– Тело Христа, – шепчет Роман, я мгновенно закрываю рот.

– Аминь, – отвечаю я бездумно, все еще ошеломленная прикосновением его пальца к губам.

– Молодец. Видишь, ты умеешь подчиняться. Вспомни об этом в следующий раз, когда захочешь открыть свой прелестный рот, чтобы выразить гнев, – шепчет он; его взгляд немедленно светлеет, когда подходит моя мать.

Отступая, я касаюсь лица там, где касался он, обескураженная тем, как легко он смог заставить меня сделать то, чего ему хотелось.

Не в силах успокоить нервы, я глубоко вдыхаю, решив немедленно покинуть здание и остаток мессы провести, накручивая себя в машине.

Глава II
Роман

Я иду по вестибюлю. Прихожанки задерживаются, чтобы расспросить меня о прошлом; каждое их слово, обращенное ко мне, сочится похотью и голодом. Я вижу, как их мужья собираются в дальнем углу комнаты, замечаю, что многие смотрят на меня с отвращением: им с их хрупким мужским эго, не хочется показывать злобу на своих жен, которые еще способны течь по кому-то.

Выдавливая вежливую улыбку, я окидываю взглядом комнату, пытаясь понять, когда же я перестану искать ее каштановые локоны и одетую не по случаю фигуру в море слишком тесных платьев и свежевыглаженных сорочек. Отец Кевин выглядит умиротворенно, с удовольствием принимая нежные прощания и ласковые слова от своих верных последователей. Я замечаю, что он смотрит на меня каждый раз, когда кто-то говорит, как же его будет не хватать.

– Мне так жаль, что вы уходите, – рыдает одна из этого хора, оплетая руками старика и в то же время рассматривая меня краем глаза.

Похлопав ее по спине пару раз, отец Кевин отпускает ее и наклоняется ко мне, чтобы его не услышали.

– Думается, они могли бы быть искренними в присутствии двоих священников, – шутит он, подняв бровь.

– Она казалась вполне искренней, – поддразниваю я, улыбаясь чуть сильнее, когда старик закатывает глаза.

– Я даже не замечал до сегодняшнего дня, что среди прихожан так много женщин, – улыбается он, стараясь, чтобы последователи не пользовались им как способом поближе посмотреть на меня. – Может, я и посвятил жизнь Богу, как и ты, но такой заряд уверенности был бы не лишним иногда.

Я похлопываю его по спине, пытаясь смягчить дискомфорт.

– Надеюсь, вы не переживаете. Мне никогда не составляло труда противостоять искушению, – честно говорю я, проклиная себя за потерю контроля рядом с Иден. Ее вызывающее поведение разбудило во мне что-то, о чем я не был готов думать.

Большую часть времени было довольно просто не смотреть на женщин: мой разум всегда возвращался к служению Господу, а грешные извращенные мысли были заперты в его глубине.

Так почему, черт возьми, я не могу перестать думать о том, насколько ее строптивость задевает что-то скрытое во мне?

Размахивая большим белым листом в воздухе, один из юных алтарников, Натан, скользит ко мне с самодовольным видом.

– Это список? – спрашивает отец Кевин, на что парень едва кивает.

– Не поверите, кто записался в служки этой осенью, – хмыкает парень, осматривая меня с головы до ног.

Глубоко вдохнув, я чувствую стойкий запах травки и позволяю усмешке показаться на лице.

– Обожаешь препараты? – спрашиваю я, и его самодовольный вид быстро исчезает.

– Иден Фолкнер? – голос отца Кевина звучит удивленно, но ее имя заинтересовывает меня быстрее и сильнее, чем все разговоры после мессы.

Все еще чувствуя призрачное касание ее губ на своих пальцах, я неловко переступаю с ноги на ногу, сжимая челюсти, потому что чувствую, как кровь приливает к промежности.

Мать твою. Может, время помолиться? Образы глубоко укоренившихся чудовищных грехов немедленно приходят на ум, напоминая мне о том, что я оставил после рукоположения.

Я посвятил жизнь Господу, чтобы избавиться от демонов, а не броситься прямо в их когти.

Почему она не покидает мою голову еще с разговора в комнате для исповеди? Лучше об этом не думать.

Или, может, осознание того, почему она не покидает мою голову, пожирает меня живьем?

– Она по своей воле записалась? – спрашивает отец Кевин, который не скрывал от меня своих чувств насчет Иден.

Самые щедрые спонсоры реновации храма, Фолкнеры, хорошо известны в городе. Ее отец Дэвид и мать Морган – оба верные церкви католики. Их сын Эйден – увлеченный и деятельный координатор молодежи, один из здешних любимчиков. Иден, однако, «то еще исчадие ада», по мнению Кевина.

– Не совсем…

– Я ее вписал, – встревает мужчина средних лет. Он обменивается улыбками с Кевином, а похожая на Иден женщина плетется за ним. Оба мужчины явно хорошо знакомы, и мое присутствие никак не меняет их отношений, какими бы они ни были.

– Твоя последняя попытка помочь ей спастись? – шутит отец Кевин, а мой рот открывается раньше, чем я успеваю обдумать свои слова.

– Неужели вы так мало влияете на дочь, что вам пришлось привлечь священника в наставники? – спрашиваю я и вижу, как глаза мужчины удивленно распахиваются.

– Простите, не запомнил вашего имени, отец, – рычит мужчина, протягивая руку.

Я принимаю ее и пожимаю так крепко, как могу, и не отпускаю. Он кривится, и его лицо краснеет от злости.

– Роман Брайар, но здесь вы будете называть меня отцом Брайаром, – высокомерно говорю я, а он усмехается.

– Дэвид Фолкнер, – отрезает он и оглядывается на жену. – Это Морган.

Женщина едва поднимает голову, чтобы взглянуть на меня.

Видимо, она уже получила за бессовестный взгляд в мою сторону во время мессы.

– Иден и Эйден – ваши дети? – спрашиваю, пока он смотрит в пространство.

– Эйден – да. Иден, к сожалению, тоже, – он вздыхает, и его слова заставляют меня сжать ладонь еще чуть сильнее.

– И где же золотой ребенок? – спрашиваю я, готовый встретиться с любимчиком семьи Фолкнеров.

– Проводит время с сестрой в отеле Оверлук. Ей стало нехорошо после Причастия, – отвечает Дэвид; кажется, ему безразлично как состояние дочери, так и его причина.

Отпуская его руку, я медленно киваю и беру список у алтарника. Ее имя нацарапано в самом низу страницы.

– И она знает, что ее записали? – Он закатывает глаза на мой вопрос.

– Как будто ее можно заставить сделать хоть что-то бескорыстно. Это единственный способ, – отрезает он. От его эго уже душно.

– Хорошо. Итак… ей будет сказано, что служба потребуется не только во время воскресной мессы, не так ли? – спрашиваю я, а его глаза сужаются:

– Она не сможет выбирать, что ей делать. Отец Кевин едва ли мог ее сдерживать. Посмотрим, на что способны вы.

– Уверяю тебя, Дэвид, – улыбается отец Кевин, чувствуя напряжение. – Отец Брайар сделает из твоей дочери женщину, которую не стыдно пускать в дом Господа.

Неопределенно глядя в сторону, я натыкаюсь взглядом на указатель в сторону кабинета и вежливо откланиваюсь.

– Мне еще нужно дозаполнить документы, – улыбаюсь я, еще не зная, хочу ли жить на территории церкви.

Легко кивая, отец Кевин отпускает меня и продолжает наслаждаться беседой с Фолкнерами.

Сунув листок со списком в карман, я пробираюсь через толпу, не обращая внимания на попытки заговорить со мной, но улыбаясь достаточно широко, чтобы люди чувствовали себя замеченными.

Добравшись до кабинета, я быстро закрываю и запираю дверь. Вздохнув, иду к столу, и сажусь в блестящее кожаное кресло.

Я расправляю листок на столе. Нащупываю фляжку, которая до сих пор лежит в кармане, но сдерживаю желание выпить, считая часы обязательных работ напротив имени каждого служки.

Иден была в церкви годами, но у нее меньше всех часов.

Взглянув на изображение Марии Магдалины, висящее на стене напротив, я беру ручку и стучу ею по углу стола.

– Что ж, если они считают, что она настолько безнадежна, – говорю я, указывая ручкой на картину, – чем помешает еще пара часов?

Нацарапав напротив имени Иден столько часов, сколько вообще можно требовать от служки, я снова прячу листок в карман и пишу электронное письмо для церковной рассылки с объявлением списка алтарников и их обязанностей.

Матфея 6:11–13: хлеб наш насущный дай нам на этот день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

Глава III
Иден

Постукивая пальцами по рулю в такт ритмичной мелодии, я подавляю свои беспорядочные мысли. То, что случилось во время мессы, все еще повторяется в моем воображении. Воспоминание о ладони Романа на моем лице, к несчастью, вызывает больше возбуждения, чем гнева.

Чужое прикосновение ко мне отбрасывает к воспоминаниям о той ночи в его комнате. Туман опьянения мешает разглядеть его фигуру, он удерживает мои стертые запястья, причиняет боль, заглушает мои крики…

Эйден стучит в окно со стороны пассажира, вырывая меня из воспоминаний. Два его дружка, Натан и Зак, нетерпеливо ожидают позади. Он показывает жестом, чтобы я разблокировала машину. Я нажимаю кнопку, и дверь с мягким щелчком открывается. Парни заваливаются в Kia, пиная мое сиденье, пока возятся. Урвав себе переднее сиденье, Эйден толкает локтем мою руку, чтобы привлечь внимание.

– Ты не продержалась до конца мессы? Теперь ты точно захочешь, чтобы я за тебя заступился, – скалится он; рюкзак Натана источает знакомый, не слишком приятный запах.

– Ты можешь просто заткнуться и дать мне побыстрее покончить с этим? – спрашиваю я, сжимая руль.

– Как хочешь, Иден, – вздыхает он, вытаскивая шнур из моего телефона. – Мы не будем слушать эту хрень, даже если приходится мириться с твоей унылой задницей.