– Вещи сам перенесу, – успокоил Дагборн, отсекая подопечному последнюю возможность задержаться и оттянуть момент неприятной встречи.

Илиан пропустил вперёд шумную семью старшего брата, посторонился, пропуская телохранителя с заплечными мешками, и коротко притянул к себе вышедшую в сени Элею.

– Я люблю тебя, – шепнул одними губами.

Полуальдка оплела руками талию стонгардского мага, прильнула к крепкой груди на долю мгновения.

– Ступай к отцу, – улыбнулась в ответ дочь легата. – Всё будет хорошо.

Господин Иннар кивнул, поцеловал невесту в лоб, нежно и целомудренно, и вышел не прежде, чем полуальдка первой скользнула обратно в натопленную горницу.

***

Поздний ло-хельмский вечер порадовал обилием звёзд на чёрном небе, морозной тишиной и освещенной фонарями главной улицей, служившей маяком для окраин. Илиан задержался, оглядывая их семейный клан с пригорка: два новых дома старших братьев-близнецов, и два старых, потемневших от времени жилища, в одном из которых он вырос. Второй дом, где раньше жила тётка Октавия, долгое время пустовал; сейчас туда перебрался Ульф, один из приёмных детей отца, которому в этом году исполнилось двадцать зим. Судя по тёмным окнам, тоже отправился в таверну на празднование.

Сильнейший вздохнул, не размыкая губ. Отчего так получилось, что, несмотря на вес и уважение, отец и братья всегда держались стороной от прочего люда? Отчего никто из их семьи не участвовал в весельях и неизбежных склоках прочих соседей? Отчего Белого Орла до сих считали пришлым, хотя отец прожил тут большую часть жизни? Герой войны, иммун легиона, маг третьего круга, бывший староста – чего не хватало односельчанам, чтобы принять его?

А Никанор? Старший брат дослужился до капитана, женился на самой красивой девушке Стонгарда, пропадал на границе, защищая Империю от альдских набегов – отчего его никогда не звали в общий круг, выпить да поговорить за жизнь? Назар… Назар всегда держался стороной от всех, кроме близнеца, вот и сейчас перешёл в крылатый отряд иммуна Сибранда, впервые оторвавшись от Никанора. Лучшего ловца ящеров во всем Мире не сыщешь; и всё же Назар жил вместе с семьей на отшибе. На приемных детей неприятие тоже распространялось: немой Ульф затворничал рядом с отцом, хотя к нему за травами и перевязками весь Ло-Хельм бегал, а Эрик, ещё один приёмыш, сбежал из Ло-Хельма в Кристар, подальше от местных доброжелателей. Впрочем, «сбежал» – не совсем то слово, учитывая, что своих ног у него не имелось. Умница Эрик воспользовался чужими – и прихватил с собой Олана, младшего сына иммуна Сибранда. Как они там? Давно не получая известий от отца и не спрашивая о младших братьях сам, Илиан не знал.

Он шел по подтаявшим тропинкам, знакомым до зубовного скрежета, и тщетно отгонял невесёлые мысли. Если вдуматься… их семья всегда была иной. И никакие успехи, героизм, награды этого не меняли. Люди признавали, уважали, побаивались, восхищались и равнялись, но никогда не считали их своими.

И он, Илиан Иннар, зашёл дальше братьев в отстранённости от мирского. Чужой для стонгардской глубинки – и чужой для высокообразованного колдовского общества. Ведь стонгардец, каким бы самородком ни был, не создан для магии. Тем более стонгардец, который всё ещё цеплялся за память и веру прежнего рода.

У знакомого дома он остановился и тяжело положил руку на плетень. Ничего здесь не изменилось, только окна отец обновил прошлой зимой, да кровля оказалась местами перестелена. Кто помогал? Никанор, Назар? Кто-то из имперского крылатого отряда? Этого Илиан тоже не знал.

Сильнейший шагнул внутрь двора, легко отперев калитку, глянул на пустую будку, в которой, после Зверя, другого пса так и не завелось, внезапно погрустнел. Каким бы тоскливым ни казался ему ло-хельмский быт, сердце отозвалось щемящей болью. Сколько дней он проводил здесь, мечтая о несбыточном? Повторял, как молитву, лишь одно – стану сильным, выбьюсь, смогу, докажу, взлечу, уйду, уйду отсюда…

И теперь, когда покоренная детская мечта лежала у ног, оказалось, что она совсем не похожа на то, чего он хотел. Удовлетворения и радости Сильнейший не ощущал, как и чувства завершённости пути. Впрочем, другим себя господин Иннар тоже больше не видел.

Окна слабо светились и, против обыкновения, оказались не прикрыты ставнями. Илиан заглянул в одно из них и замер. Сквозь мутную слюдяную поверхность он различил освещенный угол, в котором на коленях стоял отец. Молодой господин Иннар хорошо помнил и сам угол, и знак Великого Духа под потолком. И молитвы, которые Белый Орёл зачастую не имел сил прочесть и просил о том его, Илиана…

Сильнейший нахмурился, сцепил зубы и коротко постучал в ставень, прежде чем вернуться к двери. Ему становилось физически душно от молитв и лицезрения постороннего благочестия: стонгардский маг давно отошёл от Творца и даже перестал противиться неизбежному огрубению. Тёмные искусства не служили оправданием: получилось ведь у мачехи, госпожи Деметры Иннары, будучи магом седьмого круга с внушительным и чёрным послужным списком, сорвать с себя печать Тёмного – и принять свет Духа?

Он, Илиан, поступил наоборот: отказался от света, чтобы принять тьму. Поначалу оправдывал это жестокой необходимостью: без полного погружения и понимания тьмы невозможно ни управление ею, ни пользование с наибольшим успехом. Кроме того, он использовал магию и темные искусства в интересах Империи и её народов – родных ему народов! – а потому считал себя вправе отступать от общепринятых канонов. Пока в один день не понял, что отошёл от них настолько, что счёл себя выше толпы.

Любви к народу и стремления служить Империи становилось всё меньше; люди казались всё глупее и скучнее; мир терял краски столь стремительно, что Илиан поначалу встревожился за собственное зрение. Цвета меркли, словно он то и дело пользовался высшей магией седьмого круга, мир терял запахи, отдавал мертвечиной, и внутренняя тоска пожирала всё быстрее. Бурная деятельность и постоянное движение спасали от окончательного окаменения; любовь к полуальдке наполняла сердце надеждой: он всё ещё жив. Он управляет собой и желаниями, чувствами и жизнью, и однажды… однажды… он оживёт вновь.

Не растеряв при этом силу, разумеется.

Дверь скрипнула – снова отец петли не смазал! – и открылась.

– Вот и ответ моим молитвам, – без удивления поприветствовал его иммун Сибранд. – Входи, сын.

Илиан тяжело перешагнул порог, наклонившись, чтобы не зацепить головой перекладину, быстро огляделся. Матери, Деметры Иннары, внизу не оказалось: хорошо, потому что именно с ней Сильнейший встречаться не хотел ещё более, нежели с отцом.

Иммун Сибранд затворил за ним дверь, обернулся, молча разглядывая среднего сына. И плескалось в синих глазах непонятное – мягкое, светящееся… внимательное и цепкое…

– Здравствуй, отец, – тяжело проронил Илиан. – Я… вот, прилетел…

Сибранд Белый Орёл кивнул – вижу, мол – оглядывая сына с ног до головы.

– Не холодно в этом плаще? – когда молчание затянулось, спросил иммун. – Ткань красивая, да только меховая подбойка слабовата – небось даже весной зябко.

– У меня рубашка тёплая, – тут же откликнулся Сильнейший, окончательно сбиваясь с мысли. – Элеа настояла, говорит, не такой уж ты и стонгардец, раз в унтерхолдской крепости то и дело мёрзнешь… Отец, прости меня, – тут же, без перехода, выпалил Илиан. – Я… не в себе был в прошлый раз. На нервах…

– Понимаю, – не сразу проронил иммун. – Я понимаю. Ты просто устал, сын. У всех случаются дурные дни. Иди сюда…

Илиан чувствовал себя неловко, обнимая отца. Детское чувство защищенности и радости оттого, что отец рядом, сменялось недоумением от того, что он по-прежнему переживает те же чувства, хотя давно сравнялся ростом с родителем, перегнал его в почестях и признании. Отстраняться не хотелось.

– Мы назвали тебя Илиан, – вдруг едва слышно шепнул ему в ухо Белый Орёл, – что означает «иной». Твоя мать, ещё нося тебя во чреве, говорила: «Этот будет не таким…». Великий Дух свидетель – каждый из сыновей мне дорог. Ты, Илиан… моя великая гордость и редчайшее сокровище. Не из-за тёмного дара: и без него ты добился бы многого. Я благодарю Творца, что ты не озлобился на мир в детстве и отрочестве, когда занимался ненавистным домашним трудом; нет, ты оставался неизменно терпеливым и добрым в сердце. Любящим братом, верным товарищем, нежным и послушным сыном, ищущим ласки, которую я не мог тебе дать… Прости и ты меня, Илиан – я слишком погрузился в заботы об Олане в те самые трудные годы… и совсем упустил тебя. Теперь я понимаю, что Олан – легчайшее из моих испытаний. И болеть сердцем следовало не за самого убогого – их сам Дух бережет – но за самого одарённого из сыновей…

Илиан невольно напрягся, вспоминая то жуткое время после рождения Олана; то, как и в самом деле искал утешения… как скучал по отцу, когда тот оставил их, чтобы найти лекарство для Олана; как лежал в темноте тоскливой ло-хельмской ночи, слушая мерное дыхание старших братьев и беспокойное ворочанье ныне покойной тётки Октавии, присматривавшей за племянниками в отсутствие зятя. Как злился на отца, глотая обиженные мальчишеские слёзы – за то, что родитель так и не почитал с ним новую книгу перед отъездом, за то, что не поцеловал перед сном, что прогнал надоедливую соседку, мечтавшую выйти за него замуж и оттого рьяно опекавшую его детей… семилетнему Илиану после смерти матери любая забота казалась верхом доброты, и отца он не понимал, решительно не понимал, когда тот не спешил привести в дом женщину, должную заменить мать.

– Я скучаю по тебе, – сказал семилетний Илиан.

Вслух сказал.

– Что уж говорить про меня? – иммун отстранился, взглянул в лицо сына с улыбкой – по-новому, словно впервые увидел. – Ну, садись к столу. Хоть ненадолго…

«Ненадолго» и впрямь прервали довольно бесцеремонно: едва отец поставил на стол графин с нагретой наливкой, в дверь постучали, и внутрь, не дожидаясь, пока впустят, вошёл Дагборн.

– Мира и процветания, – поприветствовал бывшего начальника телохранитель Сильнейшего. – Пьёте и не приглашаете?

– Не пьём, но приглашаем, – ровно откликнулся иммун, бросая на прибывшего быстрый взгляд. – Случилось что?

– Из дому выгнали, – пожал плечами Дагборн. – Лия велела за мужем присмотреть и домой его притащить, пока местные не споили. Решил вот… заглянуть. Может, господин Иннар тоже изволит на свадьбу заглянуть?

Сибранд усмехнулся, молча ставя на стол третий стакан.

– Не изволит, – нахмурился Илиан, мигом превращаясь в отстраненного от мирских дел Сильнейшего. – Что мне там делать?

– Помочь верному слуге вытащить оттуда ваших братьев, господин Иннар, – откликнулся телохранитель. – Иначе их жёны нас ночевать не пустят.

– Довод веский, – с усмешкой признал Сильнейший.

– Ступайте, – предложил иммун, пока Дагборн без церемоний осушивал свой стакан. – А с утра к нам с невестой заглянешь, верно, сын? И поговорим на свежую голову.

– Хорошо, – сдался Илиан. Задуманное выступление на рассвете явно затягивалось. – Я сейчас, Дагборн.

Знакомыми ступенями наверх – туда, где когда-то была родительская спальня. После смерти матери отец спал там с Оланом, чтобы хоть как-то оградить старших сыновей от младенческого крика, затем…

Мачеха, госпожа Деметра Иннара, отдала ему всё, что могла: материнскую ласку, бесценные знания, силу, память древнейшего бруттского рода; подготовила и проложила путь к месту Сильнейшего. Выпустила в Мир подготовленным. Теперь…