– Это не голограмма, – проговорил Антон Антонович. – Она эмоционально контактирует с залом! Такой технологии еще не придумали.

– Согласен, – кивнул детектив. – Хотя испуг девушки можно было и запрограммировать.

– Смотрим дальше, – констатировал Долгополов.

– Смотрим, – согласился Крымов.

Морфи стала испуганно озираться. Ее эмоции были полной противоположностью тем, что демонстрировала Клеопатра. Простолюдинка не скрывала своих чувств! Ей было страшно, но и любопытно. Ее сердце разрывалось от нахлынувших чувств, разум едва справлялся с увиденным.

– Я сплю, – сказала она скорее самой себе, чем другим.

Варшавски усмехнулся:

– Может быть. Возьми свою дырявую шляпу и пройдись по рядам – эти господа подбросят тебе мелочи, можешь не сомневаться! Дамы и господа, не будьте жадными – помогите бедной девушке.

– Я же сплю? – повторила она вопрос.

– Спустись вниз, – приказал он.

Морфи осторожно спустилась по ступеням и подошла к первому ряду.

– Никого не бойся – тебя не тронут, – сказал Кристофер Варшавски.

И все-таки от нее исходило легкое свечение, подтверждающее, что она явилась из другого мира. Она боялась людей, но и они, зрители, пришедшие на небывалый спектакль, тоже опасались ее – получеловека-полупризрака. Как-никак, а настоящая Морфи умерла двести лет назад, и от нее и праха-то не осталось.

– Подайте на бедность, добрые господа, – пролепетала она, – подайте бедной девушке, которой нужно кормить больную мать.

Но как бы там ни было, руки с монетами уже потянулись к ней, люди сами боялись и одновременно старались коснуться ее рук, ее платья, и вот уже кто-то воскликнул:

– Это не голограмма, она из плоти и крови! Морфи – живая!

– Ее бы отмыть! – сказал кто-то другой. – Вышла бы красотка!

– Что вы теперь об этом думаете? – спросил Антон Антонович.

– Думаю, что если это чудо, то кудесник вызвал к нам именно Морфи и показал уголок того самого Парижа середины восемнадцатого века.

– Все верно, но только если он кудесник. Но какой силой пользуется он, вот вопрос.

Морфи обошла первый ряд, но уже половина зрителей толпились вокруг нее, стараясь коснуться чуда.

– Морфи, тебе пора вернуться назад! – приказал Варшавски. – Дамы и господа, дайте ей дорогу! Пусть бедная девушка вернется в серебряный шар. Сейчас ей откроются великие пути – и вы станете свидетелями этой удивительной судьбы!

Перед девушкой расступились, и Морфи поднялась по ступеням и, оглянувшись у края сферы и улыбнувшись, шагнула в нее. И едва она вошла в серебряный шар, как улица ожила. Морфи вновь не могла поверить своим глазам – мир опять изменился, и все это случилось в считаные минуты. Даже та самая ворона, раскатисто крикнув «Кррра!», пролетела и скрылась где-то за крышами домов.

– Как часто судьба все решает за нас! – продолжал Варшавски. – По этим же улицам, где Морфи просила милостыню, гулял один молодой авантюрист, большой любитель женщин, он-то и разглядел в замарашке, как тут недавно сказал кто-то из вас, красотку!

На улице появился высокий молодой человек, красивый и статный, одетый в пышный камзол, при шпаге, в шляпе и перчатках. Он остановился возле девушки, оглядел ее, она стыдливо опустила глаза, затем склонился и что-то зашептал ей на ухо…

– Он решил, а что, если взять ее и отмыть? Что он увидит тогда?

Кавалер взял девушку за руку, повернул ее ладонь вверх.

– Пять луидоров! – громко сказал Варшавски. – Ровно пять луидоров заплатил он Морфи, сколько и требовала с нее мать!

Кавалер уложил монеты на ее ладошку и крепко сжал ее пальцы. А когда девушка стыдливо спрятала деньги, он взял ее за руку и повел по улице. Но как же быстро она согласилась пойти с ним! И только ли ради денег? Он был слишком хорош, о таком принце мечтают все девушки.

– Кто это? – зашумели в зале. – Кто он?

Кристофер Варшавски снисходительно продолжал:

– А вы подумайте! Ну же! – почти потребовал он. – Ах! – мечтательно выдохнул иллюзионист. – Все эти милые дамы, герцогини, графини, баронессы, мещанки, певицы, актрисы, кабатчицы, кухарки, горничные, служанки, в возрасте и совсем юные, – все они мгновенно таяли, когда он брал их за руку и шептал им на ухо те слова, которые хотят услышать все женщины. У него был особый подход ко всем сразу и к каждой в отдельности! Он любил их всех – искренне, и они с той же искренностью отвечали ему.

А тем временем богатый синьор и девушка уходили по шумной парижской улице.

– Ну же, дамы и господа, как зовут этого господина? Кто мне ответит? Черт возьми, кто провел последние двенадцать лет в этом замке, служа библиотекарем у графа Вальдштайна, и кто умер тут?!

– Казанова! Джакомо Казанова! – закричали зрители. – Это он! Он! Великий соблазнитель!

– Да, именно он! Венецианский путешественник, сын двух актеров, выдававший себя за разных людей, в зависимости от того, кем он хотел предстать перед публикой. Кавалер де Сенгаль, граф Фарузи и много кто еще! Вы сейчас наблюдаете не фантазию, дамы и господа, вы видите то, что было на самом деле. Вы видите этих людей, их портреты, слышите их голоса! – Теперь шар серебрился, он будто бы взял паузу, скрывая новые картины. – Он привел ее к себе домой и приказал раздеться. Но потом решил, что разденет ее сам и лично отмоет замарашку в корыте.

Серебро пропало, и содержимое шара проявилось с предельной ясностью. В корыте, обложенном полотенцами, стояла обнаженная Морфи…

Варшавски вдохновенно сказал:

– Сама Афродита стояла перед ним, и по ее плечам и груди, по ее бедрам стекала пена.

Джакомо Казанова, как истинный художник, что нанес несколько гениальных мазков, пораженный красотой девушки, отступил, чтобы разглядеть ее со всех сторон.

– Боже! – пробормотал Казанова. – Как же ты прекрасна!

– Благодарю вас, сударь, – стыдливо прикрывая грудь и девственный куст между ног, сказала Морфи.

– Не закрывайся, милая. – Он отнял ее руки от тела. – Не стоит. Ты воистину как Киприда, вышедшая из пены! Трудно вообразить что-то более прекрасное…

– Что я должна сделать? – спросила девушка, понимая, что полученные деньги надо отработать.

– Ты невинна? – спросил Казанова.

– Да, сударь, – ответила она.

Он покачал головой:

– Ты слишком прекрасна, чтобы я воспользовался тобой. Но у меня есть идея. Ты станешь прекрасным подарком!

– Кому, сударь?

– Узнаешь – скоро ты все узнаешь. И внакладе ты не останешься. Скоро вся жизнь твоя перевернется! А пока что я вызову знакомого художника, пусть он напишет тебя.

Вновь шар засеребрился, взяв паузу…

Варшавски пояснил событие:

– Казанова пригласил к себе домой известного художника Франсуа Буше, и тот написал лежавшую на диване обнаженную Морфи.

…И шар показал новую картину. Девушка, уже ухоженная, белокожая, лежала обнаженная на диване, на животе, раскинув ноги и сложив под головой руки; лежала среди подушек и взбитых простыней. Ее золотисто-русые волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.

– В историю изобразительного искусства это полотно 1752 года вошло как «Лежащая девушка», или «Одалиска». Оно будет столь популярно, поза модели окажется такой пронзительно-эротической, а сама модель станет столь желанной, что многие художники возьмутся писать с этого полотна копии и учиться у этой картины чувственности. А позу для модели, как вы уже догадались, выбрал и посоветовал художнику сам Казанова! Он лично подкладывал под Морфи подушки и разбрасывал простыни. Все это сделал он, Джакомо Казанова!

Крымов усмехнулся.

– Что? – спросил Антон Антонович.

– Он говорит с такой уверенностью, как будто рассказывает о самом себе.

На этот раз усмехнулся Долгополов.

И вновь засеребрился шар…

– А затем эту картину Джакомо Казанова через своих придворных знакомых отправил в Лувр, и король Людовик Пятнадцатый, несравненный женолюб, предпочитавший юных и еще непорочных дев, влюбился в это изображение.

В серебряном шаре иллюзиониста вспыхнула яркими красками одна из королевских зал Версаля. Король стоял у полотна на мольберте – лицом к зрителям, в окружении многочисленной свиты. Белоснежные парики стекали длинными хвостами по плечам и спинам знатных синьоров.

– Господи, – проговорил король, – она же чудо!..

– Воистину чудо, воистину! – поддакнули вельможи.

– И это не плод выдумки художника? – спросил Людовик.

– Говорят, нет, – ответил один из придворных. – Девушка и впрямь живет в Париже, у вас под боком, стоит только протянуть руку…

– Так протяните руку, мой дражайший де Латур, а вы, де Шампиньон, мой дорогой Эскулап, если девушка и впрямь не фантом, убедитесь, что она чиста и здорова.

Вынырнувший из-за плеча короля невысокий лекарь в синем камзоле и роскошном парике, в котором он походил на спаниеля, поклонился королю и на мгновение обернулся к зрителям…

– Что?! – потянулся вперед Крымов.

Из-под парика на него взглянул Антон Антонович Долгополов. Детектив немедленно уставился на своего старшего компаньона, но тот лишь спросил:

– Что? Ну похож. – Он пожал плечами. – Может быть, мой предок?

– Ага, предок, – усмехнулся Крымов. – Да как две капли воды.

А Варшавски продолжал:

– В тот же день приказ был выполнен: к королю в Версальский дворец была доставлена прекрасная Морфи!

И уже другая картина предстала взорам зрителей…

– Конечно, Людовик сделал ее своей любовницей… Вы только взгляните на них! Сколько страсти в обоих! Какой подарок королю! Какая перспектива для юной нищенки!

Указка Кристофера Варшавски была направлена на серебряный шар, где сейчас резвились в постели король Людовик Пятнадцатый и его юная любовница. Зрители не отрываясь наблюдали за любовной игрой, где опытный мужчина, король Франции, учил всем амурным хитростям свою новую подругу. Кажется, эта серия могла длиться вечность, и никто бы не прервал ее.

– Она станет ему так дорога, – продолжал Варшавски, – что он построит для нее собственный миниатюрный дворец. А теперь посмотрите, какой Афродитой очень скоро королевский двор увидит вчерашнюю замарашку, юную Морфи!

На считаные секунды рябое серебро вновь скрыло от зрителей самые откровенные сцены, от которых и впрямь по своей воле глаз оторвать было невозможно.

– Выйди же к нам! – приказал иллюзионист. – Морфи, мы ждем тебя!

И тогда из серебряного шара вышла Морфи, но уже совсем другая! В роскошном голубом платье, расшитом золотом, с глубоким декольте, в седом парике, с мушкой над верхней губой в стиле а-ля мадам Помпадур. С гордо вскинутой головкой, с капризно поджатыми губами и нахмуренными бровками.

– Что тебе нужно? – капризно и почти гневно спросила она у иллюзиониста.

Варшавски усмехнулся:

– Посмотрите, как быстро она освоилась во дворце! Как скоро почувствовала себя хозяйкой положения. Как легко научилась говорить со всеми свысока! Как и любая неглупая женщина, которой удалось завладеть сердцем влиятельного мужчины. А в данном случае – целого короля!

– Пусть подойдет! Пусть приблизится к нам! – несмело зашумели в зале. – Мэтр, прикажите ей! Пожалуйста, мэтр!

Этого хотели особенно мужчины: они только что видели ее без одежды, в пене, потом на ложе, в роли натурщицы, а затем и в королевской постели чувственной любовницей…

– Сойди и приблизься к ним, – кивнул на зрителей Варшавски. – Они хотят вновь дотронуться хотя бы до твоих пальцев, Морфи, до края твоего платья! – И тотчас предупредил публику: – Только не делайте ничего, что бы ей не понравилось!

Но куда там! В легком сиянии она спустилась и подошла к первому ряду, высокомерно подняв голову и даже не глядя на этих мужчин. А те уже трогали ее руки, хотя она отдергивала их, касались ее платья, особенно женщины, поражаясь тому, что видение было во плоти и даже можно было понять, что это за материал.