(Не) бывшие. Я отменяю развод (страница 3)
В груди хрустит стекло воспоминаний: ловкие пальцы завязывают мне шарф, потому что пришёл холодный фронт.
Крыша старого вокзала, огни города отражаются в его глазах. Он целует меня в лоб, словно оберегает от всего хаоса мира.
Кончики наших пальцев соприкасаются на стенках огромного аквариума, и рыбки вспыхивают серебром.
Утро на его коленях. Он читает вслух новости, а я засыпаю прямо на тёплом плече, чувствуя, как вибрирует у него в груди на каждое слово.
Он выбрал бизнес, не меня.
– Если я отдам тебе архив… – Сглатываю нервно. – Что будет дальше?
– Давай по пунктам, – вытягивает перед моим носом три пальца. – Первое. В переписке Гордея лежат письма о том, что прибыль уже полгода рисуют тушью. Я покажу их двум топ-директорам-акционерам. И они, как испуганные воробьи, перестанут голосовать за твоего супруга. Второе. Когда топы дрогнут, банк «NordMerc» отменит льготную линию в сто миллионов. Без кредитного шланга компания начнёт задыхаться. Третье. Совет созовёт экстренное заседание и поставит ребром вопрос о том, не сместить ли Черкасова-старшего с поста. Я приду с голосами и скажу «да». – Он щёлкает пальцами, как фокусник, складывая их в кулак. – Итого: Гордей теряет трон, пакет акций идёт на торги, я становлюсь новым лицом империи, а ты обретаешь свободу и новый паспорт. Быстро и элегантно, не находишь?
В груди стынет.
– Он останется ни с чем?
– О, брось, – Назар бросает через плечо лёгкий смешок. – Его грёбаная гордость останется с ним. Её не отнимешь, даже если с Гордея снять шкуру.
– Это разрушит его.
– Не больше, чем он уже разрушил тебя, Добромира. Впервые в жизни Гордей Черкасов почувствует, каково это – оказаться уязвимым. – Назар прокатывает по столу пластиковую карту. – Последний шанс сказать «нет».
Моё сердце кричит: предательница!
Губы дрожат.
В мозгу рвётся тысяча тонких нитей, что связывали меня с мужем.
Нет, не муж он мне. Больше не муж.
– Играем, – шепчу.
– О да, – Назар прячет карту в мой кулак и прикрывает его своими пальцами. – Вот теперь ставки достойны зрителя. Мне нужна неделя на подготовку. Улетишь из города частным рейсом. Карта даст доступ к служебному коридору терминала.
– Паспорт?
– Будет в машине. – Назар лукаво закусывает губу. – Хочешь взять имя Лилит? Всегда мечтал выдернуть какого-нибудь небесного аутсайдера из преисподней.
Прикрываю глаза. Слёзы душат, но я не даю им пролиться.
– Спасибо.
– Не спеши благодарить. Когда ты исчезнешь, Гордей начнёт охоту. Он не отпустит тебя без боя.
– А если он нас поймает?
– Ну… Нам будет очень плохо. Тебе не знаю, а вот мне он наверняка хребет вырвет. Но я умею рисковать. А ты? – И снова это взгляд, полный лукавства.
Молчу. Сердце грохочет ритуальным барабаном.
– До встречи, лапуля. И да, будь честной с собой. Гордей первым сделал ход. Не ты. Так что не растрачивай силы на угрызения совести. Лучше прибереги их для побега.
Выхожу из кабинета. Коридор кажется слишком длинным, свет слишком ярким. Пластиковая карта в кармане прожигает кожу.
Прости, Гордей, но ты не оставляешь мне выбора.
Я предам тебя, как ты предал мою любовь.
Глава 5
Добромира.
Дождь не стихает весь день. Лупит упрямыми каплями по стеклу, задаёт ритм моему и без того неспокойному сердцу.
Свет в гостиной не горит, лишь свеча и потрескивающий огонь в камине освещают комнату.
Подтягиваю колени к себе, кутаюсь в плед. Дома тепло, но меня знобит. Буквы в раскрытой передо мной книге плывут, мысли о побеге заглушают все мысли.
Слышу твёрдые шаги.
Поднимаю взгляд.
Гордей появляется в арочном проёме, замирает, оглядывая меня снисходительно. Он только из душа. Влажные волосы липнут ко лбу и вискам. Из одежды на нём лишь мягкие домашние штаны. Мышцы – канаты, натянутые под кожей. Грудь вздымается плавно, а на рельефном торсе блестят капельки воды. Он будто статуя, грубо вытесанная из тёмного мрамора.
Муж садится рядом, не вторгаясь на мою половину дивана, но его присутствие, как гравитация, притягивает меня.
В глазах ни штормов, ни мягких отливов – идеальный штиль.
– Что читаешь?
Приподнимаю книгу, демонстрируя обложку: Стейнбек «Гроздья гнева».
– Мм… «Я буду везде – там, где люди голодают, где борются за хлеб; когда найдётся последний кусок, я буду там. Я – Бог Людской». – Цитирует без пафоса, с какой-то лёгкой улыбкой, едва трогающей губы. – Помнится, ты перечитывала её недавно.
– Иногда не хочется новых историй, – отвожу взгляд. – И новых финалов.
– Спойлеры портят вкус, – одним движением Гордей набрасывает плед на мои открытые ступни. Тянет за щиколотки, укладывая ноги на свои колени. Горячие ладони обхватывают мои холодные пальцы. Разминают, греют.
Тепло просачивается через кожу, бьет в грудную клетку болью.
Молчим. Только дыхание – его ровное, мое сбивчивое.
Гордей лениво поглаживает мои ноги, будто мы, как раньше, смотрим кино и вот-вот поссоримся из-за того, кому достанется последняя зефирка.
Сердце поскуливает жалобно: зачем ты делаешь это, если для тебя я просто фасад?
Но вслух не произношу, боюсь сорваться.
Гордей не смотрит на меня, взгляд его цепляется за пламя свечи на столике.