Этот взгляд на американскую политику может показаться чересчур упрощенным, однако и сама политика была проще некуда. В октябре 1945 года американцы учредили при своем военном губернаторе генерал-майоре Арнольде корейский совещательный орган – палату советников, куда вошло одиннадцать человек. Хотя номинально в нем был представлен весь южнокорейский политический спектр, в действительности от левого фланга там числился лишь один кандидат – Ё Ун Хён. Поначалу он не хотел иметь никакого отношения с палатой, презрительно заявляя, что само ее создание «переворачивает с ног на голову представление о том, кто в Корее хозяева, а кто – гости». Потом, уступив личной просьбе Ходжа поучаствовать, Ё Ун Хён окинул взглядом собравшихся на первое заседание палаты – и вышел вон. Позже он спросил у Ходжа, готов ли тот назвать хоть сколько-нибудь представительным собрание, почти полностью состоящее из одних консерваторов. Одиннадцатый кандидат – известный националист по имени Чо Ман Сик, работавший на Севере, – не потрудился явиться в принципе.

Палата была обречена с самого начала. Большинству корейцев она слишком живо напоминала о недавнем колониальном опыте: ее председатель прежде был членом совещательного органа при японском генерал-губернаторе и активно поддерживал военные действия Японии. Тем не менее «несговорчивость» Ё Ун Хёна в сравнении с «готовностью сотрудничать» консерваторов, вступивших в созданный совет, укрепила уверенность американцев в том, что работать нужно именно с консерваторами, прежде всего с членами Корейской демократической партии. Но как теперь быть с действительным положением дел в сельской местности – ведь, в отличие от КНР, которая, согласно поступавшим Ходжу докладам, представляла собой «высокоорганизованную структуру на всех уровнях», КДП «в большинстве мест была плохо организована или вообще не организована»?^[29]

Ходж на это ответил, что с КНР нужно бороться и уничтожить ее, чтобы тем самым обеспечить КДП возможность выжить и расти. Десятого ноября в качестве предупреждения всей корейской прессе была закрыта самая крупная сеульская газета, сочувствующая КНР, – якобы за нарушения в бухгалтерской отчетности. Двадцать пятого ноября Ходж телеграфировал Макартуру о намерении выступить против КНР: «Это будет по сути равнозначно “объявлению войны” коммунистическим элементам в Корее и может вылиться во временные беспорядки. Посыплются обвинения в политической дискриминации в “свободной” стране – и от местных розовых, и от розовой прессы. Если Корейская народная республика продолжит свою деятельность как ни в чем не бывало, готовность к независимости для Кореи отодвинется на долгий срок. Прошу прокомментировать». Макартур, как и Макклой до него, ответил просто, подтвердив абсолютную свободу действий для Ходжа: «Руководствуйтесь собственными соображениями… ‹…› Я недостаточно знаком с положением дел на местах, чтобы осмысленно вам советовать, но поддержу все, что вы сочтете нужным предпринять»^[30].

Всю зиму 1945/46 года военное правительство вело кампанию по подавлению и КНР, и поднимающих голову профсоюзов, которые считались очагом подрывной деятельности коммунистов. Однако в процессе этой борьбы уже назревала новая конфликтная ситуация. В приступе благонамеренного реформаторского рвения сразу после прибытия американцы сильно облегчили обременительные условия землепользования для крестьян-арендаторов – крайне популярный шаг – и сняли ограничения с торговли рисом. Традиционное избыточное производство риса всегда было опорой корейской экономики^[31]. Но американцы своими мерами, пусть и принятыми из лучших побуждений, вызвали волну спекуляций и барышничества в невиданных для страны масштабах. Всего за год, прошедший с сентября 1945-го, цена бушеля риса взлетела с 9,4 иен до 2800. Чиновники сколачивали огромные состояния на контрабанде и спекуляции рисом. К февралю 1946 года пришлось не только отменить свободную торговлю рисом, но и ввести строгое нормирование. От крестьян требовали сдачи урожая по жесткой квоте, за исполнением следила местная полиция и чиновники.

Зимой 1945 года правившие в Южной Корее американцы уже не тешили себя иллюзиями, будто приближаются к созданию упорядоченного демократического общества. Они понимали, что руководят неспокойной, несчастной страной, в которой назревают серьезные беспорядки. Они видели, что жажда единства и независимости страны у корейцев сильнее любой другой идеологии и настроений. Они чувствовали, что бессистемная политика военного правительства, контрастирующая с последовательной, хотя и безжалостной социализацией, происходящей к северу от 38-й параллели, могла только усилить преклонение Кореи перед Советским Союзом и еще больше снизить популярность Америки. Шестнадцатого декабря Ходж отослал Макартуру в Токио пессимистичный доклад, который затем лег на стол президенту Трумэну. Краткое изложение ситуации, в которой он находился, Ходж подытожил так: «В сложившихся обстоятельствах, если не последует никаких корректирующих действий, я позволю себе рекомендовать всерьез задуматься о соглашении с Россией, обязывающем ее и США одновременно вывести войска из Кореи, чтобы предоставить корейцев самим себе и дождаться самоочищения страны посредством неизбежного внутреннего переворота»^[32].

Ходж и его коллеги взваливали всю непомерную вину за свои трудности на русских – на проводимую под руководством Советов внутреннюю политику на Севере и на умелую подрывную деятельность на Юге. Американцы видели руку Москвы в целом ряде южнокорейских политических группировок. Но они сильно переоценивали и желание, и возможности Советов вмешиваться в дела на Юге в этот период. Коммунисты в обеих частях Кореи, безусловно, желали бы объединить страну под своим началом. Но и многие корейские некоммунисты, активно ратуя за объединение, вызывали у американцев неприятие – просто потому, что Ходж и его соратники полагали, будто иначе как под властью коммунистов объединение недостижимо. Американское военное правительство в Корее – как и его аналоги в других регионах мира в этот период – отказывалось видеть, что его собственные манипуляции консервативными силами ничем не отличаются в нравственном и политическом отношении от советского руководства коммунистическими объединениями в «советской» зоне. Либеральный взгляд на историю в конечном счете признает благотворность американского влияния на послевоенное политическое урегулирование в развитых странах, прежде всего европейских, оказавшихся под контролем Америки. Но в Корее, как и во многих других менее развитых странах, трудно было найти какое-либо перспективное антикоммунистическое руководство, обладающее преданностью идеалам и приверженностью приемлемым нравственным и политическим принципам, которые сделали бы его достойным поддержки Соединенных Штатов.

Двадцать седьмого декабря 1945 года Совещание министров иностранных дел трех союзных держав в Москве завершилось подписанием важного соглашения. Русские приняли предложение американцев по Корее: на следующие пять лет она переходила под четырехстороннюю «международную опеку», призванную обеспечить ее восстановление как независимого единого государства. Соглашаясь на опеку четырех стран, Москва шла на уступку, поскольку такая опека мешала Корее немедленно приступить к построению коммунизма. Скорее всего, русские предполагали, что левый фланг в Корее достаточно силен, чтобы в конце концов добиться победы своими силами при любом раскладе. Однако, помимо этого, Московские соглашения демонстрировали, как мало в тот момент значила для Сталина Корея. Он хотел развеять опасения Запада относительно своих притязаний на Дальнем Востоке, надеясь, вне всякого сомнения, что за это Вашингтон не так настойчиво будет противодействовать политике Советов в Европе.

В течение нескольких недель после московской встречи в Южной Корее происходили политические потрясения. Правофланговые фракции яростно выступали против перспективы опеки, подкрепляя свое неприятие забастовками и демонстрациями. Не менее бурно выражали недовольство Ходж и его советники, которые гневно осуждали неизвестных «экспертов» Госдепартамента, заключивших соглашение с Советами. Двадцать восьмого января генерал в знак протеста подал заявление об отставке. Заявление отклонили. Более того, в Вашингтоне идеи Ходжа и его группы воспринимались все более благосклонно. В феврале в Корею собственной персоной наведался проницательный дипломат Эверелл Харриман и по возвращении самым лестным образом отозвался о «способностях и дипломатии» Ходжа. Теперь сами американцы вывернули собственное предложение наизнанку и, по сути, отозвали свое согласие на него. После совещания в Москве президент Трумэн пришел к убеждению, что госсекретарь Бирнс пошел на чрезмерные уступки, что настало время занять твердую позицию по поводу экспансионизма Советов и что необходимо дать отпор Сталину на нескольких решающих фронтах. И Корея была признана одним из главных. Вся Азия понимала, что за борьба сейчас ведется на полуострове. «Корейский вопрос, – говорилось в передовице китайской газеты “Та Кун Пао”, – это, по сути, арена столкновения непримиримых политических сил – русских и американцев, борющихся за господство».

Новое предложение Ходжа заключалось в том, чтобы поскорее создать в Корее отечественный законодательный орган – прежде, чем состоится первое заседание Совместной американо-советской комиссии, призванной следить за исполнением договоренностей по опеке. Четырнадцатого февраля в здании сеульского Капитолия состоялось первое заседание Демократического совета граждан Кореи. Из двадцати восьми его участников двадцать четыре принадлежали к правым политическим партиям. Ли Сын Ман заявил: «Отныне и впредь Совет будет представлять корейский народ во взаимоотношениях с генералом Ходжем и военным правительством». Хотя и ограниченный в своих полномочиях, Совет все же предложил американцам кандидатуры приемлемых корейских лидеров, которых можно было противопоставить коммунистической верхушке под предводительством Ким Ир Сена, формируемой руками СССР на Севере. Двадцатого марта, когда Совместная комиссия приступила к работе, каждая из участниц сосредоточила основное внимание и претензии на том, что ее сторонникам в зоне ответственности второй участницы предоставляется недостаточно возможностей для ведения политических кампаний.

Теперь американцы взяли курс, с которого их уже не собьют: ускоренными темпами создать в Южной Корее внушающий доверие правительственный аппарат, способный послужить оплотом против коммунистического Севера. Двенадцатого декабря 1946 года состоялось первое заседание Временного законодательного собрания Южной Кореи, среди участников которого вновь преобладали правые – настолько, впрочем, непреклонные, что первые сессии они бойкотировали в знак протеста против вмешательства американцев в выборы – безрезультатного, впрочем – с целью предотвратить подтасовки голосов со стороны крайне правых. Центральный орган власти – Временное правительство Южной Кореи – находился под контролем растущего корпуса корейских чиновников. В 1947 году случайная выборка из 115 чиновников показала, что 70 состояли на государственной службе при японцах. Только за одиннадцатью числилась какая-либо антияпонская деятельность в корейский период.