Как только мистер Рик и Салли направились к дому, Арчи отстегнул кандалы Миши от скобы в повозке, рукой показал ему следовать за собой и направился в сторону хижин. Кандалы с ног Арчи не снял, поэтому шли довольно медленно. При каждом шаге кандалы больно касались открытых ран, а обожженные израненные плечи и спина чесались, ныли и горели.

Как оказалось, Мише полагалась хижина. Маленькая, но индивидуальная, на одного человека. В хижине не было ничего кроме топчана с тощим тюфяком, стола и маленькой жаровни. Возможность уединиться и сесть, вытянув ноги, – это было единственное, что порадовала за эти два дня в Америке непонятно какого века.

Потом Арчи снова потащил его из хижины. На улице он показал рукой в сторону крошечных домиков, стоявших чуть дальше, сделал вид, что снимает штаны и присаживается. Миша кивнул головой, что понял. Наличие закрытых индивидуальных туалетов тоже казалось большим плюсом.

Увидев девушку, бежавшую от большого дома к хижинам с миской и кружкой в руках, Арчи окликнул ее:

– Мэг, беги сюда, чертовка. Вот этот парень – Миш. Он будет жить в бывшей хижине Тобиаса. Давай, проводи его, а я пошел к Соломону на конюшню.

Миша уже доедал вкусную похлебку, когда пришли Арчи и невысокий пожилой негр. Арчи бросил Мише неновые ботинки, верхнюю рубаху грязно-серого цвета, в которых ходили все негры, и еще одни полотняные короткие штаны.

– Соломон, скажи ему, что он обязан носить одежду и обувь и не форсить голым телом. Мэг, тут все будет ему велико, сбегаешь к Салли, возьмешь нитки и иголки и подошьешь. Вряд ли он в своей грязной деревне знал, что такое нитка, иголка и одежда.

Михаил, состроив туповатую рожицу, стоял смирно и старался ни единым движением не показать, что он понимает слова. Негр Соломон откашлялся и принялся переводить слова Арчи на одно из африканских наречий. В первом приключении Миши на нем говорила девушка Яа, поэтому Миша его немного понимал. Он только кивал в ответ на то, что после первого удара колокола Соломон придет к его хижине и они вместе отправятся за завтраком на кухню, а после второго удара колокола оба пойдут к мистеру Рику.

Потом Соломон старательно переводил слова Арчи, что пока Миша будет ходить в ножных кандалах. Если будет вести себя примерно, то кандалы снимут. Ночью ему предписывалось находиться только в хижине и никуда не выходить, потому что ночью выпускают собак, и они непременно покусают новичка.

Потом Арчи ушел, наказав Соломону рассказать новичку основные правила, сделав упор на то, что беглецов всегда ловят и серьезно наказывают. Поэтому Соломон должен был довести мысль, что послушные негры живут хорошо, а непокорные страдают из-за своих глупостей.

Соломон старательно бубнил о жизни на плантации, о том, что ночью выпускают собак, и надо быть очень осторожным, пока собаки не признают своим. Мэг старательно ушивала слишком большую рубаху. В большом доме не приветствовалось появление полуобнаженных рабов. Но Миша боялся, что ткань прилипнет к незабинтованным ранам. Мэг не думала о том, что новичок ее не понимает, и не переставая трещала о том, какая миссис Оливия красивая, умная и добрая, и все рабы ее очень любят.

Соломон время от времени принимался переводить, если считал информацию болтушки полезной. Про мистера Рика девушка ничего не говорила, Миша и не спрашивал. Каким-то краем сознания он отметил, что английский язык в двадцать первом веке довольно сильно изменился, и потому не все можно было понять, хотя, конечно, его знание языка было на очень невысоком уровне.

Соломон устал переводить и отправился к себе в хижину. Следом, закончив работу, убежала Мэг. Миша наконец остался один, он сел на тощий матрас топчана и долго размышлял над итогами дня.

– Мишаня, друг сердешный. Заломали тебя, добра молодца, супостаты иноземные, заковали в железы прочные. Изверги окаянные. Кощеи недобрые да недобитые.

После этого глубокомысленного экскурса в славянскую мифологию Миша осмотрел свои раны, подергал кандалы и лишний раз убедился, что они, конечно, надежнее примитивных африканских, но в его жизни была школа полиции и перевоспитавшийся «медвежатник» Петрович в качестве ментора. Тот сумел внушить будущим полицейским, что при наличии даже минимального инструмента можно вскрыть очень многое.

Конечно, ничего сверхсложного он не преподал, но базовым навыкам обучил. Его выученики много что понимали, и их на мякине не провести. Было сложно понять, зачем им такие вещи рассказывали в школе полиции, но Мише эти навыки пригодились. Так что, он носил кандалы временно, как декоративное украшение.

Плохо, что попал к неприятному мистеру Рику, но уж как есть, придется с этим смириться. Видимо, здесь считается вполне нормальным, что раб изранен, поэтому никто не обратил внимания на текущую кровь и явно плохое самочувствие раба. Рабу здесь полагается страдать. Более ничего плохого хозяин-барин не сделал, поэтому жить можно.

Конечно, управляющий Арчи кажется довольно жестким, но он тоже пока ничем плохим себя не проявил. Видимо, он не определился со своей линией поведения. Мальчик раб, купленный дороже сильного взрослого мужчины, его озадачил. Он в ожидании, что будет дальше. Спонтанно образовавшийся недруг – кучер Боб – вообще Мишу не волновал.

Второй день пребывания в Америке можно было считать вполне позитивным, несмотря на явное ухудшение состояния здоровья. Как обычно пишут в телеграммах: доехал хорошо, устроился нормально, не волнуйтесь, целую, скоро буду.

Теперь в самых ближайших планах было залечить раны. Миша, весь день безуспешно старался по примеру своих африканских друзей игнорировать боль в теле, но у него не очень хорошо получалось. Особо сильно болело в трех местах. В случае побега (а он будет обязательно, так думал Миша) любая рана будет мешать и снижать мобильность. Так что, выздоровление было вопросом номер один. Вопрос номер два – ориентирование на местности.

Миша считал пока своим преимуществом то, что по мнению белых не понимает английского. Значит, они будут разговаривать в его присутствии вполне свободно, это даст возможность многое услышать. Надо начинать заводить отношения с местными, которые знают округу. Любая информация будет важна. Одно плохо, что он ребенок. Да, это изрядно осложняло ситуацию.

Как искать Лизу? Пока другого варианта не было, кроме поиска по имени. Теплилась надежда, что она здесь тоже Лиз. Хотелось верить, что странная сила, которая так причудливо играет с ними, не забросила Лизу далеко. Скорее всего, она в черном теле где-то рядом.

Выходит, нет смысла пускаться в бега просто ради того, чтобы не быть рабом. В этой Америке он со своим черным цветом кожи все равно будет считаться рабом без бумаги об освобождении.

Мысль была неожиданной, Миша даже подскочил на топчане от собственного умозаключения и скривился от боли. Значит, надо сидеть смирно, никуда не сбегать и постепенно выяснять, где поблизости недавно появилась черненькая Лиз?

Но это было как-то… не по-мужски. И это тяготило.

Глава 5. Болезнь

Миша еще посидел, прислушиваясь к появившимся многочисленным голосам на улице. Возможно, вернулись рабы с работы. Разговоры были разные: кто-то рассказывал, как поранил ногу и получил за это еще и кнутом от Арчи, кто-то выговаривал Ани за невыполненный дневной урок, а она плакала, что большой живот мешает ей наклоняться. Стали слышны детские голоса.

Поодаль женщины запели грустную песню. Девушка Мэг рассказывала, что привезли нового раба, и он будет жить в хижине Тобиаса. Обычная жизнь небольшого сообщества.

Прислушиваясь к этим звукам, Миша чуть расслабился и уснул. Его не разбудило даже то, что по сложившейся традиции после окончания рабочего дня негры собирались у костра и что-то пели или рассказывали друг другу.

Даже во сне ему было неспокойно. Сразу в голове возникли картинки, которые могли быть только воспоминаниями маленького хозяина тела, настолько физически осязаемыми они казались. И они как ничто больше отвечали нынешнему состоянию Михаила. Кажется, это было напоминание о болезни, когда-то пережитой мальчиком.

Вспомнились, как ни с того ни с сего начинало бросать то в пот, то страшный холод. Чуть позже появлялись на теле пятна, которые увеличивались, раздувались и мучительно болели. Миша чувствовал, как огромные пятна на его маленьком теле лопались, из них вытекала жидкость, которая моментально превращалась в гадкий гной, привлекавший жирных мух. Отогнать их не получалось, потому что вонючая субстанция чем-то очень сильно привлекала насекомых.

С трудом отогнав тяжелые видения, Миша немного поворочался в поисках позы, в которой меньше всего было больно, и снова уснул. Продолжали доминировать сны хозяина тела, и Мише пришлось смотреть, как мальчишки вырезали копья и стрелы для использования только во время боя. Для охоты они не годились. Этими стрелами они стреляли по целям, соревнуясь в меткости выстрела. Потом под руководством высокого старика мальчики учились собирать листья, из которых варили яд для смазывания наконечников стрел и копий.

Потом группа мальчиков под руководством того же поджарого деда бежала по лесу. Возможно, бег был на выносливость, потому что даже во сне Миша чувствовал, как сжимается сердце, колотится в боку и кажется, что сил больше нет. Придавала силы только мысль о том, что ты не можешь сдаться, ведь рядом твои друзья, и всем сложно, но все бегут.

Глубокой ночью у Миши поднялась температура, он метался на своем тюфячке в страшном ознобе, но ему нечем было даже укрыться. А во сне он снова видел темный, тесный, смрадный трюм корабля, сотни своих земляков, чувствовал на своих плечах безжалостные удары кнутов и звал маму. Маленький африканский мужчина звал на помощь свою маму, думая спрятаться в ее любящих объятьях.

Он проснулся как от толчка, когда совсем рядом запел петух, с трудом поднялся на тюфяке и долго рассматривал пятна свежей крови на нем. Потом посидел, обхватив себя за плечи и стараясь согреться. Лежавшие в жаровне недогоревшие сухие сучья ему нечем было поджечь. Разжигать костер примитивными средствами его в Африке научили, но сейчас он не увидел ничего, что могло бы помочь.

Не успел он дотащиться до туалета, как раздался звон колокола. Соломон говорил, что это сигнал к побудке. Когда он вернулся в свою хижину, маленький поселок черных рабов уже просыпался.

Миша побыстрее спрятался внутри своего жилища, чтобы ни с кем не разговаривать. Голова и все тело болели. Не было сил даже мысленно ругаться на странную историю своих перемещений. Просто хотелось домой и на больничный. Хотелось покапризничать, требуя к себе внимания. Хотелось маминого брусничного морса. Хотелось, чтобы вся семья сидела рядом и говорила, что все хорошо и он скоро будет здоров.

***

Пришел Соломон, он повздыхал, глядя на осунувшегося Мишу, осмотрел его кровоточащие раны на опухших ногах и спине и сказал:

– Бывает, парень. У меня, помню, тоже долго заживало. Я ведь сюда попал почти в твоем возрасте, может, чуть старше. Все помню, все.

Могу принести с конюшни травки, чем лошадок лечу, когда они ноги натирают, но это наверно не очень поможет. Слышал, ты хозяину очень задорого достался. Меня поколотят, если неправильно что-то сделаю. Лучше схожу на кухню к Салли, возьму у нее тряпок на перевязки, да и расскажу о тебе. У Салли есть снадобья белых людей, да она и наши средства парит для лечения. У нее много разного. Она наверно не увидела вчера твои раны, так-то прибежала бы лечить. Она хорошая женщина, добрая.

Ты посиди пока здесь, я кашу тебе твою принесу. Ко второму колоколу надо обязательно идти к мистеру Рик, а то он будет кричать. Еще хуже, если Арчи рассердится, он быстро кнут пускает в дело.

Миша с трудом пробормотал:

– Дядя Соломон, я смогу идти. Правда, ботинки будут рану натирать. Может, лучше босиком идти?