Хуже того – спонтанное опьянение навалилось внезапно и утроило кошмар. Происходящее походило на белую горячку. Я не мог поверить, что Атилия мертва. А когда одна страшная мысль сменилась ещё более жуткой, я похолодел.

«Мы втроём – не одни в Риме. Не одни, кто не застыл».

Поздно: на меня напали со спины. Завязалась потасовка, но я уже был пьян и неуязвим. Несмотря на это, сталь, саданувшая по коже в опасной близости с пульсирующей артерией, несколько разубедила в божественной защите. Я зарычал и перехватил врага за запястье. Совершив немыслимый перекат, как в необузданной пляске, выбил оружие – булькнув, оно упало в чашу фонтана.

Не в силах сфокусировать взгляд, нащупал руку нападавшего и заломил до хруста. Некто заорал. Я попытался сломать её, стиснув зубы и упираясь что есть сил пятками в невесомую землю. Боль придала врагу сил – той же могучей рукой он поднял меня и опрокинул на лопатки.

От удара из лёгких выбило воздух. Не теряя времени, убийца взял мою шею в захват и придушил. Я схватился за волосатые руки – абсурдная мысль: они были мне знакомы.

– Ли… ли… – сипел я.

Ступни елозили по брусчатке, но с каждым импульсом движения слабели. У меня темнело в глазах. Неужели травы ослабили не только синдром, но и вместе с ним непобедимость?

– Л-ли… вий.

– Сдохни уже наконец! Или ты зовёшь на помощь? Так ты не один! Отлично, пришибу и второго. Откуда же, – прокряхтел противник, – откуда вы все повылезали…

«Что я наделал? – на выселках сознания подумалось мне. Я заволновался. – Он же… теперь убьёт Ливия».

Мои глаза закатились, ноги разъехались, а руки безжизненно обвисли.

Внезапный звук рвущейся ткани и последующий вопль привели меня в чувство. Я выпал из ослабевшего захвата и вскочил на ноги. Чернобородый торговец, который выменял серьгу на еду прошлым утром, покачивался на ногах. Он скривил губы, вынимая дамасский кинжал из плеча.

Ливий часто дышал, совершенно растерявшись. Короткое замешательство оборвалось моим криком:

– Ливий, беги!

– Паршивец! – Торговец вынул кинжал и выбросил его в кусты, второй рукой схватил Ливия за лицо и поволок к фонтану.

Заметавшись, я шлёпнул себя по лицу, чтобы быстрее соображать, и бросился к кустам, куда улетел кинжал. Но торговец сделал подсечку – я упал и разодрал подбородок. Он грязно выругался, взял Ливия за волосы на затылке и сунул головой в фонтан.

Я вновь сделал попытку бежать, но тяжёлая нога торговца надавила на поясницу. Второй рукой он легко, как котёнка, топил Ливия – нас орошали брызги, поднявшиеся из-за попыток Ливия не захлебнуться.

– Прекрати, сука! – сорвался я. – Заклинаю всеми богами! Убийцу верховного жреца Рима ждёт страшная расплата!

Торговец засмеялся, жмурясь от брызг. Его толстые губы изогнулись:

– Живучий тварёныш. Девка, вот, сама просила её добить – кто же, интересно, столкнул её, бедняжку, с высоты? – Масленый взгляд взметнулся к балюстраде. – Даром что сдохла, не раскрыв, где маска Тиния.

Горячие от гнева слёзы застилали мне глаза. Губы зашевелились. Торговец нахмурил брови и гаркнул:

– Что ты там мямлишь, грязный вакхант?!

– Умоляю. – Я будто видел себя со стороны, наблюдавшего, как разглаживается и успокаивается вода, как бессильно вытягиваются ноги Ливия. – Безымянный бог, кем бы ты ни был, пошли крохотное чудо. Услуга, – сдавил горсть песка в ладони, – за услугу.

Я повернулся на бок и позвал торговца:

– Хрю-хрю, свинота!

Он обратил ко мне яростный взор – я швырнул гальку в его морду и выкатился из-под ноги. Торговец взвыл, проклял меня и отпустил обмякшее тело Ливия, чтобы протереть глаза.

Я стрелой метнулся к фонтану и вытащил Ливия. Он был мертвецки бледен и не дышал. Но я не давал себе времени думать: наугад кинулся в воду и нащупал на дне оружие торговца.

Меня подхватили за ноги и окунули в резервуар. Вода затекла в рот, я закашлялся. Торговец беспорядочно хватал и бил меня о бортики. Послав его в этрусский мир мёртвых, я всадил нож наугад.

Миг. Второй. И меня сшибло волной от падения грузного тела. Пузыри перестали выходить из носа и рта, и искажённое толщею воды лицо исчезло в кровавом облаке. Как в кубке с водой, в который мама окунала кисть, чтобы отмыть от красной краски.

Выбравшись, я первым делом бросился к Ливию. Откинув мокрые волосы с оливкового лица, наотмашь ударил по щеке, чтобы привести в сознание. Вспомнились пощёчина и собственные слова:

– Ты дрянь, паршивый Туций! – Схватив за грудки, я потряс безжизненное тело. – Мы пойдём вместе. И вернёмся. Со щитом, и только со щитом. Слышишь меня?

Мысли, как мошкара, разлетались. Но одна, чужеродная и глупая, ворвалась непрошено. Один фрагмент – как вакханка напилась вина на солнцепёке и свалилась замертво. Мой отец рванул к ней и проделал лишь одно действие, чтобы вырвать её из лап смерти.

Я надавил Ливию на челюсть, чтобы открыть рот, и засунул внутрь два пальца, прижав язык. Не знал, что творю – лишь держал в голове строгую установку: вызвать рвоту во что бы то ни стало.

Когда вакханка очнулась на глазах у напуганных жрецов, моего отца возвели в культ. Он отказался от лавров, потому что не любил славу и ответственность.

Отец сказал: «Я уступил Туцию статус Царя священнодействий не ради того, чтобы вы обожествили меня здесь».

Натянув тогу Ливия, я глубже погрузил пальцы.

А ещё папа сказал: «Мальчишка Туциев возмужал, а ведь тело его отца ещё не остыло».

Наваливаясь всей массой и раздражая язычок нёба, я вдруг вздрогнул – ощутил, как ледяные перья Летуса осыпались на нас. Я был не согласен. В одночасье я остался без новой подруги и бывшего друга.

Ещё отец сказал: «Мы ведь живём по-настоящему лишь раз, прокладывая колею».

– Ливий… Твою ж мать. – Я вынул пальцы и уронил голову.

Всплеск. Кашель. Ливия стошнило водой: он отхаркивался, сплёвывал и часто дышал. Мне осталось только подскочить и засуетиться:

– Порядок? – спросил я, поймав осоловелый взгляд Ливия.

С облегчением заметил, как наливаются краской впалые щеки, а взгляд ореховых глаз обретает осмысленность. Ливий открыл и закрыл рот, как рыба, вытянутая на сушу. Он потрогал шею, сглотнул и просипел:

– Спа… сибо, друг.

– Мы квиты, – ухмыльнулся я и изобразил, как он всаживает кинжал в плечо этруска. – Это было смело для неженки-патриция.

Улыбка растянулась. Я почувствовал, как все двадцать зим наваливаются на меня словно сорок.

Ливий поджал ноги, мелко дрожа. С волос и носа капала вода, он поглядывал в ту же сторону, что и я, – на раскуроченный труп весталки Атилии.

Я снял львиную накидку, оставшись в одной тунике, и накинул на плечи Ливия. Он укутался и вновь попытался что-то сказать, но только опустил взгляд. Как по команде, мы посмотрели на мёртвую деву.

Я выругался и пнул камень, а Ливий спрятал лицо меж коленей, накрывшись с головой влажной шкурой. Мы не проронили ни слова, окутанные цветочными запахами и кровавым зловонием посреди обители весталок. Два жреца, еле выжившие, остались не у дел. Во второй раз в тупике – и впервые некому открыть нам потайную магическую дверь.

Я наклонился над замученной Атилией и водрузил на плечо. Голова повисла, с ножки слетела сандалия. У меня свело челюсть, когда её волосы хлестанули по бедру.

– Надо похоронить, – пояснил я, одеревенело шагая мимо Ливия.

Он подскочил, чтобы пойти за мной, но я остановил его:

– Обойдусь без помощи.

– Ты мне подчиняешься, Луциан Корнелий Сильва. – Несмотря на измятый вид, Ливий живо возглавил маленькую процессию. – Священный царь должен прочитать над могилой молитву – только тогда боги допустят Атилию в царство упокоенных душ.

Я замедлил шаг и обернулся. Следы борьбы, лужи крови, воды и недвижимые воробьи, плескавшиеся в фонтане со всплывшим спиной вверх мертвецом, – вся эта картина натолкнула на грешную мысль:

«Кто пронесёт через янусовы врата тело Луциана Корнелия Сильвы верхом на щите? Кто прочтёт надо мной погребальную молитву?»

IV. ABIENS ABI!
* Уходя, уходи!

Если и была во всём безумии положительная сторона, то это агоналии. Благодаря празднеству люди высыпали на Священную улицу, и мы могли свободно посещать любые места, не тревожась наткнуться на остолбеневших.

В харчевне неподалёку от Бычьего форума, куда мы намеревались отправиться после обеда, чтобы разузнать об этрусском губителе, царил покой. Вдоль помещения тянулись ряды лавок и столов, под потолком висели сушёные грибы и травяные скрутки.

Скрытый перегородкой, я помешивал варево в почерневшем от копоти котле, периодически засыпая туда специи и кроша травы. Порой я застывал, уставившись на густой пар – на мысленный взор налипали комья чернозёма из вырытой мной могилы. Руки ещё тряслись.

Поле для похорон выбрали в некрополе за городской чертой, чтобы позволить Атилии выйти из безвременного Рима. Я всё ещё слышал зычный голос Ливия, возносившего молитвы. Всё, как мне казалось, отражалось в солнечном диске, просвечивающем сквозь прорези медной маски.

Маска – вот, что послужило причиной раздора. Тиний – это этрусский бог Вызванного Солнца. Складывалось, что подлый торговец каким-то образом прознал про ритуальный атрибут и объявил на него охоту.

«Он не застрял во времени, как и мы. Почему? Под воздействием реликвии? Ведь маска, которая уберегла Атилию, и анкил, спасший нас, – божественные артефакты! Но что, если…»

– Проклятье! – Я очнулся, когда из котла перелилась бурлящая пена и едва не ошпарила мне ноги.

– Тебе точно не нужна помощь? – подал голос Ливий из общего зала.

– Почти всё готово, ваше сиятельство Царь священнодействий! – с язвительной усмешкой отозвался я.

– Отраву не подсыпь с такой «любовью» ко мне, – буркнули в ответ.

Я усмехнулся и наполнил две плошки душистым супом. В золотистый бульон, приготовленный из найденных на кухне овощей, добавил крупы – скудно для самого обильного приёма пищи, но лекари не советовали употреблять испорченные мясо, молоко и сыр. Особенно если время для тех, кто отвечал за хранение продуктов, застыло.

Потушив огонь, я подхватил глиняные горшочки и вынес к столу. У Ливия загорелись глаза, когда он увидел меня. Он уже приготовил ложки и раздобыл ещё не зачерствевший хлеб, который выложил на доске вместе с оливками и латуком. С крынкой мёда и кувшином воды я поставил плошки и уселся напротив Ливия.

У меня на поясе висел мешочек с лекарством. Я потрогал содержимое – порошок превратился в кашицу после сражения в фонтане. Зато теперь из трав стало удобнее лепить пилюли. Так я и поступил: положил одну в рот и запил водой.

Я равнодушно помешал суп и со вздохом отложил ложку. Обошёлся оливкой, да и то, как назло, косточка неприятно хрустнула на зубах.

Ливий, уплетавший за обе щёки, заметил отсутствие у меня аппетита и с набитым ртом прошепелявил:

– Еф дафай. Неисфестно, когда ефё поедим.

– В горло не лезет. – Я поморщился и придвинул свою порцию ему поближе. – А ты за двоих справишься, обжора. Такое ощущение, что и не помирал ещё на рассвете.

Ливий заулыбался, как будто ему отвесили комплимент. Он надломил хлеб и протянул мне, не выдержал препирательств и пихнул в раскрытую ладонь.

– Легко тебе осуждать меня, братец, а я ведь на ледяную воду и не взгляну теперь, – вздохнул он, косясь на графин.

Я сжалился над Ливием – откусил от хлеба. Подивившись силе собственного голода, съел всё до крохи и выхватил из жадных туциевых лап плошку. Смётший свой обед и уже позарившийся на мой, Ливий изменился в лице. Он вздохнул и покачал пальцем пустую посуду, подперев щёку кулаком.

– Опять ты это делаешь. – Я ткнул в него ложкой, обрызгав только высохшую тогу. – Завязывай.

– С чем?