– Проклятье… Пожар! – Я подорвался, поскользнувшись, и рванул что есть мочи к лестнице, чтобы разбудить Ливия.

По пути сорвал портьеру, отделявшую складское помещение, и накрылся с головой.

Распахнув дверь ценакулы с ноги, я приготовился разбудить Ливия и забрать анкил, но тот уже не спал. Продемонстрировав невооружённые ладони, я обвёл помещение беглым взором, и вновь посмотрел в центр, где развернулась картина более жаркая, чем бушевавший в цоколе пожар.

– Луциан, – прошептал испуганный Ливий.

Его стиснул в объятиях серо-зелёный труп этрусского торговца. С бороды и волос капала розовая от крови вода; в серых слепых глазах уже не теплилась жизнь, а окровавленная туника прилипла к телу, которым он льнул к Ливию. Абсурдности ситуации прибавляло то, что этруск бесконечно повторял бессвязные слова вроде:

– …Как же я тебя люблю, сынок! Вот знал я, что вернёшься ко мне, будем теперь вместе торговать, общее, семейное ремесло, правда же, Арунт? Тот злодей-римлянин похитил тебя, но я сделаю, как он просит, и он отпустит. Я люблю тебя и никогда не оставлю!..

– Твою мать, – выдохнул я, потерев переносицу. – Ливий, приворот. Приворот сработал.

– Хорошенькое проявление любви, – хмуро шепнул Ливий и скосил глаза на острие клинка, направленного ему в спину рукой торговца.

У меня забегали глаза, будто в поисках адекватного ответа, но хватило лишь на то, чтобы развести руками с нервным смешком:

– Любовь зла.

V. E CANTU DIGNOSCĬTUR AVIS
* Птица узнаётся по пению

Огонь облизывал перила лестницы. Я убедился в этом, выглянув ненадолго и захлопнув дверь. Поводя ладонью перед лицом, закашлялся и незаметно юркнул к анкилу. Прикрыв реликвию собой, едва не уронил с плеч портьеру, и тут меня посетил мой гений.

– Арунт, ты ведь всё ещё любишь отца? Не бросай меня! – Мёртвый торговец доставлял не меньше проблем, чем живой.

Он размахивал клинком и не замечал меня. Ровно до тех пор, пока я не приблизился на шаг. Незрячий покойник учуял меня, ноздри судорожно раскрылись и слиплись. Из щелей потянуло гарью – я вдохнул её поглубже и скомкал на голове портьеру, которой укрывался от огня.

– Не мешай нам с сыном! – завопил торговец и, прижав Ливия спиной к груди, кинулся на меня.

Я содрал балдахин, чтобы набросить на голову торговцу и дезориентировать…

…но опьянел, запутался в ткани и пустился в чудной пляс. До меня издали долетал голос Ливия – мир превратился в черноту с проблесками серебряных нитей, которыми была пронизана портьера. Собственное дыхание пьянило, и я травил сам себя. Разум поплыл в одну сторону, а я в другую.

Хлопо́к – и живот обожгло, будто его охватило пламя. Согнувшись, я рухнул на колени. Духота укутывала меня в саван, мелодия жизни замедлялась, а глаза закатывались.

– Арунт, Арунт… – бормотал торговец. – Арунт… Аргх!

Полотно исчезло. Держа занавесь как флаг, надо мной возвысился Ливий. По его лицу гроздьями стекал пот, а я медленно моргал, жмурясь с ослепительного великолепия Священного царя. Медленно повернул голову: торговец дёргался и рычал, пришпиленный к стене кинжалом за тогу.

Ритуальное орудие глубоко вошло в дерево, как в мясо, – из отверстия высыпались опилки.

– Остерегайся, Ливий. Любая змея… – мой взгляд «отточил» черты лица, на котором светились ядовитым янтарём очи, – без головы – не змея.

Я провёл ногтем поперёк шеи, оставляя красный след. Зашипел на Ливия и засмеялся. Ужимки вернули его в нормальное состояние, но от меня, даже в стельку пьяного, не утаилась приоткрывшаяся потайная дверь в тёмную часть его души.

Какое пламя разгоралось за ней – неведомо было и Весте, а открыть её не смог бы и сам Янус Двуликий. Один лишь я видел, как остры и ядовиты его клыки. Раз в сезон, когда никто не видит, Ливий сбрасывает кожу эскулаповой змеи и предстаёт в виде чёрной как смоль гадюки.

Ливий помог мне подняться, прикрыв рот кулаком.

– Давай, братец, держись, – подбодрил он, подымая меня на ноги.

– Меткий удар-р-р, – прорычал я, опираясь о плечи Ливия. – Как тогда, когда ты мне ножик в ноги швырнул.

– Вспоминая старую обиду, вызываешь новую, – мягко заметил Ливий.

Его взгляд скользил в рыжеватой дымке.

Я перекинул ремень анкила через голову и закрепил щит на спине. Ливий приоткрыл дверь и моментально захлопнул её, заходясь в приступе кашля.

– Дур-рацкий огонь, так бы сбежали нор-рмально. – Я изобразил двумя пальцами спускающегося по лестнице человечка.

Из-за снизившейся видимости мы не заметили главного – целеустремлённый торговец раскачался и спрыгнул на пол, оставив после себя лишь клочок ткани, прибитый к стене ножом. В самый неожиданный момент чернобородая туша вырвалась из пламенной завесы и с именем некоего Арунта на устах сбила Ливия с ног – падая, они сломали оконные решётки и вывалились со второго этажа.

– Сволочь!

Я подорвался и выпрыгнул в развороченный оконный проём следом за ними.

Мир завертелся оранжево-алой палитрой: спутанные лучи восходящего солнца, реки крови, пропитавшие латинские земли, пушистые колосья, мандариновые деревья и я посреди благолепия. Лечу вслед за тем, кто не был мне уже ни врагом, ни другом.

Сгруппировавшись, я свалился на навес, сломал его, уронил статую Весты и покатился по земле. Изваяние разлетелось. Божественная покровительница очага всё же отомстила мне: я угодил мордой в осколки и рассёк «орлиную» переносицу. Растянувшись со стоном на земле, коснулся поперечной ссадины – короткой, но глубокой. Вдруг услышал всплеск.

Меня оросило водой, и я обрёл второе дыхание. Бросился в тот же водоём, где состоялась вчерашняя битва, и оттащил мертвеца от Ливия. Наваливая по мясистой морде, выволок торговца на сушу и забрался сверху. Стянул в кулаке тогу и принялся колотить.

– Что живой ты скот, – процедил я; волосы рассыпались по лицу, и я глядел сквозь мокрые пряди, словно через решётку, – что дохлый. Атилию загубил, свинота! Ты, ведомый… – Удар. – Своими! – Ещё – обескровленная физиономия измялась под кулаком. – Алчными! – Удар. Удар. Удар. – Порыва-ми!

Четыре удара в такт слогов – и я, обессилев, уронил голову. И вновь хмель отпускал – уползал постепенно поражённой змеёй. Дороги только начали петлять, а я уже мертвецки устал.

– Луциан, у него кинжал! – предупредил Ливий: я увидел его, стоявшего посреди фонтана, и моё тело, словно обретя змеиные повадки, извернулось.

Торговец перевернул меня на спину и замахнулся оружием.

Металл блеснул на солнце, ослепив меня. Я зажмурился, не желая видеть свою смерть. Но торговец выронил оружие и закричал. В горло вонзился осколок факела, отколовшийся от статуи Весты. Выкрашенный в оранжевый, он залился чёрной кровью. Торговец схватился за шею и со слезами в глазах повернул голову на Ливия, который и всадил осколок. На мгновение глаза торговца обрели ясность.

– Арунт, тебя отпустили… – прохрипел он. – Римлянин отпустил тебя?..

Договорить он не смог: конвульсивно дрожал челюстью, пока не упал замертво. Во второй раз.

«Да о каком римлянине он всё говорил?».

– Молния стреляет дважды в одно место, если направлена Юпитером. – расслабленно посмеялся я. – Видимо, мы с тобой – полубоги, не меньше.

– Не богохульствуй, – осадил Ливий. На его губах сияла слабая улыбка. Вдруг она исчезла, когда его лицо окатило огненным заревом. – О боги. Надо срочно потушить пожар, пока он не перекинулся на все здания вдоль Священной дороги.

Название улицы возвратило в реальность – пожар угрожал жизням римлян. Я встал и спросил у самого сообразительного из нашей пары:

– Как поступим?

– В цистернах хранятся резервы дождевой воды, – проговорил Ливий, сведя брови. Он отстранённо взирал на пожар: языки пламени объяли крышу. – Но они остались внутри домуса. Нам вовек не пробраться.

Я дёрнулся к вестибюлю, но Ливий схватил за локоть и удержал:

– Бесполезная жертва. Мы придумаем что-то другое.

– Я намочу ткань и проберусь внутрь, зажав нос и рот.

– Без толку. Дом Весталок – старая постройка, древесина легковоспламеняющаяся. Ты получишь балкой по затылку. – Он ударил меня ладонью по темени. – На этом геройство закончится.

– Иные предложения? – Я потряс его за плечи. Огляделся и ткнул пальцем в водоём. – Имплювий?

– Мало воды. Нет сосудов. Всё бесполезно, только если…

Ливий пожевал нижнюю губу, раздумывая. Вдруг его взгляд застыл над моим плечом, а лицо исказилось от страха. Он не успел что-либо сказать.

Я услышал, как порвалась ткань. После накатила горячая волна боли, что вытекла кровью и замарала руку. Краем глаза заметил блеск ножа и разбитое рыло дохлого хряка. Моё плечо пронзило насквозь.

Нежить вновь восстала – с факелом Весты в шее, живучая и агрессивная.

Я вцепился зубами в запястье торговца, будто взбесившийся хищник. Болезненный стон заглушила ткань его рукава. Торговец начал побеждать силой, болтая меня, как львёнка, повисшего на предплечье. Пахнуло кровью и гарью. Трещали поленья, обнажая скелет Дома Весталок – а в голове вращались по кругу слова Ливия: «Надо срочно потушить пожар, пока он не перекинулся на все здания по Священной дороге».

Мертвец сбросил меня и схватился за клинок – я пнул его в бок, но безуспешно. Доставать щит было слишком долго. Я прикрылся руками от золотого солнца, оранжевого пожара и кинжала, направленного в мой глаз.

Торговец ощерился, не произнеся ни звука. Видимо, речевой аппарат повредился после второй отлучки из подземного царства. Но эту улыбку смыло. Как и всю фигуру торговца.

– Что за?! – Я отскочил, чтобы не попасть под валовую волну.

Обернувшись в панике, я узрел лик Вызванного Солнца, что надменно сиял в утренних лучах своего небесного светила.

«О нет. Нет, Ливий. Что же ты наделал?»

Придержав маску, Ливий опустил руку, которой без труда осушил фонтан и обрушил воду на мертвеца. Сделав дело, Ливий закрепил святыню на лице и медленной походкой направился к ещё корчившемуся на земле торговцу. Он остановился в нескольких шагах и поднял обе части обезглавленной мною фигурки. Сжав вуду-реликвию в кулаке, без усилий раскрошил в труху.

Торговец прокряхтел, его скрутило, и он упал замертво.

Обвалилась перекладина Дома Весталок, и огонь перекинулся на садовые кустарники.

Я терял сознание от кровопотери. Мне пришлось огреть себя по лицу, чтобы вернуться в себя. Упав под ноги божеству, я растянулся, чтобы не дать ему уйти. Ливий перешагнул через меня, но я схватил его за щиколотку. Он обернулся: меня пробрало до мозга костей, обдало и жаром, и хладом. Я будто умер и возродился – и всё из-за серого дыма, клубившегося в прорезях маски.

– Молю, помоги. Спаси Рим, божество.

Медный лик опустил взор на щиколотку, за которую я держался. Ливий с разворота ударил свободной ногой в лицо. Меня откинуло на лопатки. Кровь залила нос и рот, я отплевался ею, окончательно теряя ориентиры. Безымянный бог возвысился надо мной, затмевая зарево пожара. У меня двоилось в глазах или лик и вправду сделался двойным?

Божество наступило на рану в плече, вырвав у меня крик. Я зажмурился, корчась от боли. Видимо, сунул нос, куда не просили. Но бог, прижимая меня к земле, склонил монолитное лицо к левому плечу и щёлкнул пальцами.

Земля задрожала. Я с трудом открыл глаза: горизонт подчеркнула сияющая линия. Света вдруг не стало – будто его выключили. Но вместе с осознанием, что закрыло собою небосвод, у меня отвалилась челюсть.

На воздушных волнах, неясно как держась, на нас плыл «лоскут», срезанный с поверхности Тибра. Полоса воды задержалась над нами, пока я ясно видел медную маску, смотревшую на меня, а сверху – парящую реку, что проливалась дождём. Капнуло на щеку, в глаз, лоб, уголок рта – я онемел и мог лишь созерцать, трясясь жалким детёнышем под сандалией бога.