– Я, кажется, никому не разрешал открывать рта, – напомнил я, постучав по губам. Обратился к Атилии: – А вот ты можешь ответить: где ты взяла маску?

Она втянула носом воздух, обратив страдающие очи к пещерному своду. Я прожигал её взглядом, пока её белая шея не покрылась розовыми пятнами – видно, от натуги. Атилия, закусив красные губы, попросила нас разойтись. Мы с Ливием обменялись взорами, и он мотнул головой.

– Вы испугались тощей жрицы? – с недовольством спросила она.

– Напомнить тебе, моя золотая, как жалкие мгновения назад ты поджаривала нас жертвенным огнём, будто взбесившаяся кухарка? – Ливий надменно посмотрел на Атилию.

– Жаль, не довела до конца, – заартачилась та, подойдя вплотную к нему. – Испепелила бы тебя, мужлана, со всеми твоими подлыми мыслишками!

– Проходи, жрица, – не выдержал я и, отступив, пнул Ливия локтем в надежде урезонить хотя бы его.

Гневно покусывая губы, Атилия подошла к тупиковой стене и положила на неё ладони. Она прикрыла глаза, её ногти заскребли по каменистой поверхности. Мы безотрывно наблюдали за ней – и уже засомневались, когда её персты охватил ореол свечения.

– Юпитер всемогущий! – воскликнул Ливий, вцепившись мне в плечо.

По стене разошлась белёсая паутинка света. Атилия зажмурилась. Внезапно камень раскрошился, как от удара кувалды. Обрушившись, булыжники испарились в серебряном сиянии – иллюзорная стена растаяла.

Атилия кивком пригласила нас следовать за собой. Мы шагнули в помещение, наполненное призрачной синевой. Зыбкие деревянные перекладины огибали пространство под куполом, стягиваясь к круглому отверстию в центре. С опор сыпалась пыль, поблёскивая в лунном свете. Стена была испещрена ровными углублениями, словно мы попали в погребальню для крохотных людей.

– Вот здесь. – Атилия похлопала по нише. – Я давно заприметила маску – в ритуалах её не использовали. По указанию царя мы обязаны охранять палату реликвий.

Я огляделся, приподнимаясь на носках, чтобы посмотреть содержимое высоких углублений. Ливий уже вынюхивал, чего бы подержать в руках.

«Точно лиса пустили к разжиревшим птицам в курятник, – подумал я с усмешкой. – Сплошное раздолье».

– Для чего тебе маска? – Я еле отобрал у Ливия сворованное, и он страшно огорчился, пока не отвлёкся на нечто более стоящее. Невесело улыбнувшись, я покачал маску на ладони. – Тяжёлая. Судя по коррозии, старше Рима.

– Вызванное Солнце, – вдруг сказал Ливий. Он повернулся к нам лицом, обвешанный ожерельями, и повертел пальцами почерневший дамасский клинок. – Один из индигетов.

Я похлопал ресницами. Ливий считал по лицу моё непонимание и упрекнул:

– У нас в декабре праздник, посвящённый Вызванному Солнцу вообще-то.

– Что такое «эндегеты»? – спросил я.

– Индигеты, – поправил Ливий, – это люди, что некогда населяли соседний регион, Лаций, когда им правили Янус и Сатурн. Впоследствии они были обожествлены, как Ромул, возвысившийся до Квирина.

Атилия намотала руками незримое веретено, подгоняя к сути:

– Да внемлите вы наконец, на ритуалы маску не берут. Она просто покоится здесь с остальным хламом, который твой озабоченный дружок, – взор пал на меня, – на себя нацепил.

Ливий навис над Атилией, которую скрутило от отвращения. Он ощерился и протянул:

– Вместо язычка заточила бы ты кое-что другое, подруга. – Он постучал двумя пальцами по виску. – Маску потому и не носят, она – божественный атрибут. Это лицо существующего бога. Стоило тебе нацепить её на свою мордашку, – он ткнул Атилию в нос, получая, видимо, удовольствие от игры с опасным зверёнышем, – ты стала им. Приняла божественный облик.

Она помотала головой, но тут вступил я:

– На вакханалиях мы играем роль Бахуса. Границы реальности размываются сами по себе – порой мы ощущаем, что бог внутри нас. Наверное, это так и ощущается.

– В тебе была Веста, – догадался Ливий и посмотрел на меня круглыми глазами. – А ты назвал её овцой.

– А мне почём было знать, что в деве сидит богиня?! – вспылил я. Провёл по лбу. – Хоть бы надпись какую высекали!

У Атилии вспыхнули щёки. Она отводила голову то в одну, то в другую сторону от надоедливого Священного царя. Он не отстранялся, а после с наглой усмешкой спросил:

– Зачем тебе маска, жрица?

– Лучше ответь, он въедливый. – Я скрестил руки на груди, кивнув на Ливия.

Атилия, будучи бледной, быстро «окрашивалась» в оттенки красного. Дойдя до багряной точки кипения, она оттолкнула Ливия.

– Хотела на Агоналии! И что? – Она часто дышала, и её губы дрожали – мне показалось, она балансировала на грани истерического припадка. – И что с того? Думала, если спрячу своё проклятое лицо за маской, никто меня не тронет. – Атилия поскребла ногтями по щекам, оставляя алые борозды. – Я ни на одни праздники не ходила – остальным весталкам можно, а я особенная, и меня всегда оставляют у Очага. Сёстры говорят, что я хорошо охраняю Священный огонь, но я-то знаю, что причина всегда в одном. – Её крик иссяк, уступая хрипу. – Я – объект вожделения поневоле. Надо было не в весталки меня отдавать, а в лупы. Ненавижу!

Атилия судорожно вздохнула, и в её глазах замерцали слёзы. Ливий прекратил давить на неё и с неясным выражением лица убрался в тень.

Я пожалел её. Из нас троих Атилии досталось самое жуткое проклятие. Потупившись, крепко подумал и предположил:

– Ты проклята. Мы с Царём священнодействий, – не верил, что это говорю, – тоже. На нас твои чары не сработают, можешь быть уверена. Пусть тебя порадует хотя бы это.

– Вас тоже невзлюбили боги? – усмехнулась Атилия. Она по-новому осмотрела нас. – Жрецы… и я наследная жрица. Не думайте, что я всецело доверяю вам, вы ведь муж-жи, – протянула она. – Но, видя, что стало с римлянами, не могу остаться в стороне и не помочь – многие из них были добры ко мне, как и мои сёстры-весталки. А если не спасти палачей, кто казнит ублюдков, напавших на меня?

У меня вырвался смешок. Ливий со всей серьёзностью обратился к Атилии:

– Здесь нет того, что мы искали. К тому же Веста вела себя враждебно по отношению к нам, и я несколько запутался, правильным ли путём мы идём.

– Не уподобляйся суеверным авгурам, Ливий, – осадил я. – Да, мы вступаем в борьбу с неизвестным, но сдаваться после первой битвы не в моих правилах. – Пожав плечами, я улыбнулся. – И не в твоих, шельма.

Атилия слабо улыбнулась, но, попавшись мне на глаза, оправилась и откашлялась. Ливий подпёр локоть руки, которой коснулся губ в задумчивости. Он походил из стороны в сторону и промолвил:

– Реликвии упасли нас от катастрофы. Ты была в маске Вызванного Солнца, а мы с Луцианом – под анкилом. Из всего, что хранится в тайнике храма Весты, – он обвёл взглядом помещение, – подлинная лишь маска. Остальное – пустышки. А мы ищем свитки Нумы Помпилия – в них, верю беспрекословно, скрыт ответ на все изыскания.

Я взглядом дал понять Атилии, что с профессионалом спорить бесполезно. Она скрестила руки. Пожевав кроваво-красные губы, набралась воздуха и произнесла:

– Думаю, я знаю, кто может вам помочь. А заодно и мне. Не очень-то мне хочется к нему, но… – Она обняла себя за плечи, ведя внутреннюю борьбу. – Ладно. Выспитесь. Выдвинемся с рассветом. Встретимся с петухами у Авентина.

– С восходом, – поправил я. Встретив непонимание, объяснил: – Петухи уже не поют.

Ливий, расцветшая физиономия которого уже голосила об опасной затее, наклонился, выставляя указательный палец:

– А можно мне одну штуковину забрать?

– Нет, – отрезала Атилия, с каменным лицом проходя мимо Ливия.

Вздёрнув брови с улыбкой, я с почтением поглядел ей вслед. Рядом образовался Ливий.

– Взбалмошная девка. Я – действующий Царь священнодействий. Отхлещу её, – фыркнул он.

– Для лучшей манёвренности, – я изобразил размах с незримой розгой, – сбрось балласт.

Похлопал Ливия по животу до предательского звона под одеждой и в приподнятом настроении зашагал вслед за весталкой. Тот, судя по звукам и кряхтению, опустошил одежды от награбленного и потащился за мной.

Я остановился, чтобы Ливий врезался мне в спину:

– И дамасскую сталь. – Я выставил ладонь.

– Нет, дорогой друг, – не своим голосом ответил Ливий, – это лучше оставить при себе. Как и это. – Он приподнял тогу: на бедре, закреплённая под ремнём, висела солярная маска.

– Это что ещё за конструкция? – Я потянулся к ремням, оплетавшим змеями тело Ливия, и получил по руке. – Штучки для воровства, да?

– Не важно. – Он смутился. – И всё-таки маску и анкил мы возьмём в дорогу.

Ливий посмотрел на меня столь проникновенно, что я не стал спорить – он обладал божественной интуицией.

И дрянным нравом.

В опустевшей родной хижине я не мог находиться слишком долго. Надо мной довлели настенные росписи, над которыми корпела матушка, и винные амфоры отца. Неубранная после моей юношеской истерики корзинка лежала на полу: над догнивающими фруктами завис рой мух.

Я не сдержал усмешки:

«Каким пустым и наивным кажется любое переживание в сравнении с настоящим горем».

Я посмотрел в зеркало: красная туника полностью открывала голый торс, зато львиная шкура – семейная реликвия, которую отец выиграл в кости у легионера, – замечательно грела. Я так с ней сросся, что не мог пойти в путь без неё.

«Решено, пойду как есть. Разве что…»

Оглядел ноги: сандалии износились. Я снял их и заменил удобными калигами, выдерживавшими длительные походы в лес. После накидал в суму из козьей кожи остатки еды и достал из сундука обшарпанную флягу. Откупорив её, понюхал и отшатнулся от кислого запаха забродившего винограда. За неимением иного варианта сунул флягу в суму и перебросил её через плечо.

В дверном проёме замер. Оглядев тёмное помещение и алтарь, откуда недобро глядел идол Бахуса, прикрыл глаза и мысленно помолился Янусу о том, чтобы вернуться целым и невредимым, вместе с отцом и всеми, кого я знал и любил.

– Придай мне смелости для начинания, в которое я втянут высшими силами, – прошептал я, и от сердца отлегло. – Молю.

Постучав по дверному косяку три раза, я вздохнул и вышел вон. Заперев за собой, направился пережидать ночь на холме.

Более март не казался мне привлекательным и добрым, он отдавал январскими заморозками – среди пустых людских оболочек я чувствовал себя одиноким. Взобравшись на холм, откуда мог разглядывать жилища, храмы и форум, бросил вещи, Священный щит и расположился на влажной от росы земле. С высоты не видать было несчастных людей, застывших изваяниями, и я не горел мыслью их разглядывать. Ночь окутывала тяжестью стоглазого звёздного взора и хлестала колючим ветром; сидя на сизой траве, я стучал зубами и кутался в накидку.

Думал, не усну. А ведь желание встретить раненую химеру, чтобы расспросить о происходящем, было велико. Мысли уносили сознание далеко, в Лаций, полный богов, где солнце светит жарче, а любое горе – не беда. Постепенно клубок образов перерос в дрёму – и я не заметил, как подбородок упал на грудь.

– Замёрзнешь насмерть, Луциан.

От чужого голоса я вскочил. Стерев струйку слюны с подбородка, уставился на взявшегося из ниоткуда Ливия. Он переоделся и стоял в пурпурной царской тоге, застегнутой золочёной пуговицей на плече. Руки – в браслетах, в том числе змеином, голова прикрыта тогой. На поясе Ливия болтался мешочек с медью и маска солярного бога. Выкраденный у весталок кинжал скрывался, видимо, под одеждой, среди запутанных ремешков.

Ливий прерывисто дышал, прижимая к груди глиняный графин. Оглядев его с ног до головы, я хмыкнул:

– Лучший удел, чем быть зарезанным грабителями с большой дороги. Ты куда так вырядился?

Ливий рассмеялся. Он поставил графин в траву и, опустившись рядом, ответил: