Дежурства вышли частыми. Почти на каждый день у ребят появилась работа, связанная с получением жизненно важных навыков.

Я повесила график на доску и принялась за письмо в Министерство народного просвещения. С ним оказалось даже проще. Я продублировала отчёты, которые делала для градоначальника. И расширила текст письма, включив в него просьбу о расследовании воровства и мошенничества директора Прыгоры. И ещё слёзную мольбу о помощи.

Сначала хотела добавить, что мы пойдём воровать, если нам не помогут. Однако подумав, зачеркнула эти строки. В приюте и так собрались дети со сложными судьбами.

Вон Поляна, которая знает их много лет и привязана всей душой, закрывает двери и меня приучает к тому же. «Чтобы соблазну не допустить», – пояснила она на мой вопрос.

В коридоре раздались голоса. Сначала они были едва слышны. Затем в них начали прорезаться отдельные возмущённые нотки. И наконец пространство за дверью моего кабинета пронзил отчаянный вопль.

Я узнала Генаса, улыбнулась и поднялась из-за стола. Похоже, директрисе пора пройтись.

– Что за крики? – поинтересовалась ровным голосом, открывая дверь.

Большинство детей потупилось. И только Генас, которого распирало от возмущения, не сдержался.

– Госпожа директриса, это не список дежурств, – заявил он.

– А что же это? – я делано удивилась.

– Это каторга!

– Милый мой Генас, отныне в нашем приюте будет действовать правило: «Кто не работает, тот не ест», – мой голос всё ещё был ровным, однако в нём появились едва уловимые стальные нотки.

Правда мальчишка был слишком возмущён, чтобы их улавливать.

– Вы говорили, всего пять правил, – снова возмутился он. – А это уже шестое.

– Хорошо, это будет закон. Для всех без исключения, – сталь зазвенела.

Генас замолчал, но глядел исподлобья. Я понимала, что это ещё не всё. И оказалась права.

– Вчера вы сказали, что мы семья… – начал он, но я перебила.

– Мы и есть семья, Генас, большая семья, в которой все будут работать ради нашего общего блага. Разве тебе нравится жить в таком ужасном месте?

Я обвела рукой обшарпанный коридор с неискоренимым капустным запахом. Нажала сильнее на доску, которая прогнулась, отчаянно заскрипев.

– Вчера мы работали все вместе, сообща. И смотри, какой замечательный праздник у нас получился. Если мы продолжим и дальше стараться, то и наш дом станет замечательным. Чистым, красивым, ухоженным.

– Угу, – хмыкнул Генас скептически.

По лицам остальных я видела, что они согласны. Регулярной уборкой тут не обойдёшься.

– Послушайте, я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы наш приют процветал. Поверьте, так и будет, я ни за что не отступлюсь. Но прямо сейчас у нас нет денег, чтобы привести дом в порядок. Однако мы можем делать что-то самостоятельно по мере сил. Потому что живём мы здесь уже сейчас, и, согласитесь, нам самим будет гораздо приятнее жить в чистом и опрятном доме. А для этого придётся приложить усилия. Договорились?

– Договорились, – нестройный хор голосов не был таким радостным, как вчера.

– Отлично! – внешне я излучала оптимизм. – Генас, можно я попрошу тебя ещё кое о чём?

– О чём? – мальчишка явно не ожидал уже ничего хорошего. И не ошибся.

– Проследи за соблюдением дежурств. Пожалуйста.

– Сегодня? – чуть подумав, поинтересовался он.

Но жизнь была к нему жестока.

– До конца недели. Спасибо!

Генас застонал. Я улыбнулась ему и остальным, а затем двинулась к лестнице.

Надеюсь, мне удалось достучаться до них и обойдётся без саботажей. Очень не хочется воевать сейчас, когда мы, наоборот, должны сплотиться.

Я направлялась на второй этаж. Среди возмущающихся дежурствами не было Димара и Невеи. К тому же я хотела оценить комнаты воспитанников, подозревая, что они меня не обрадуют.

И оказалась права.

На втором этаже не было холла, коридор разделяла закрытая дверь. Я подёргала за ручку, однако замок был заперт. Думаю, это была осознанная предосторожность, чтобы дети не забирались в неотапливаемую часть дома. Впрочем, и в жилом крыле из-за нехватки дров топили только две комнаты из восьми.

Я собралась открыть дверь первой, как вдруг снизу раздался крик:

– Госпожа директриса! Тут к вам!

Надо будет провести воспитательную беседу о том, что не стоит так кричать. Можно ведь подняться и сказать спокойно.

Я вернулась обратно на лестницу, перегнулась через перила, чтобы посмотреть, кто там ещё пришёл. У входной двери стоял человек, которого я никак не ожидала тут увидеть.

Глава 5

Что ему понадобилось? И каким образом он здесь оказался?

Я спустилась вниз, стараясь не спешить, чтобы не споткнуться. В груди зрело нехорошее предчувствие, заставляя нервничать. Пришлось незаметно отереть ладони о подол, пока меня загораживала лестница.

– Что вы здесь делаете? – из-за волнения я забыла о вежливости.

Смотрела на Потана, швейцара из городской управы, который так и мялся у двери, не зная, как быть дальше.

В своей фуражке и шинели, на которой сияли оба ряда начищенных медных пуговиц, он смотрелся чужеродно на фоне обшарпанных стен. Да и сам Потан ощущал себя здесь неуютно. Ещё с лестницы я заметила, как мужчина бросает по сторонам оценивающие взгляды. А на детей – ещё и настороженные.

Ребята, не успевшие разойтись после обсуждения графика, столпились неподалёку, и так же напряжённо наблюдали за чужаком.

В руках швейцар держал большущую коробку, обтянутую полупрозрачной золотистой тканью и перевязанную серебристой лентой с большим бантом на крышке. Словно боясь, что дети на неё покусятся, Потан крепко прижимал ношу к груди, сминая свисающие по бокам концы ленты.

Услышав мой голос, швейцар расслабился. Но лишь слегка. Внешне это выразилось тем, что он перестал так сильно прижимать коробку.

– Доброго дня, госпожа директриса, – Потан склонил голову.

– Доброго дня, – о вежливости я всё-таки вспомнила, но и о главном не забыла: – Что заставило вас покинуть свой пост, уважаемый Потан, и приехать сюда?

– Приказ господина градоначальника.

Ну разумеется, разве могло быть иначе.

– И чего же изволит господин градоначальник? – при одном упоминании о Монте в моём голосе прорезались язвительные нотки. Ничего не могу с собой поделать.

Однако Потан то ли не уловил их, то ли не обратил внимания. На его лице не дрогнул ни один мускул. Оно сохранило ту же напряжённую неподвижность.

– Господин градоначальник велел кланяться, принести извинения за недоразумение, что случилось меж вами в управе, и вручить небольшой дар в качестве подтверждения его полного раскаяния, – перечислил швейцар с таким видом, словно читал по бумажке.

Наверняка Монт заставил своего посланца заучить сообщение наизусть. Это меня разозлило. Если б хотел извиниться, мог и сам приехать. Но, видимо, господин градоначальник не счёл нужным тратить своё драгоценное время на такую мелкую сошку, как директриса сиротского приюта.

Конечно, его время на вес золота. А тут – час сюда, час обратно. Вдруг ещё пригласят дом обойти, оценить степень разрухи.

Я представила, как Монт брезгливо оглядывает мой приют, прикладывает к своему аристократическому носу надушенный белый платочек, чтобы не вдыхать запах кислой капусты, и рассердилась ещё больше.

Смолчать не могла. Спросила ехидно:

– Что ж ваш господин градоначальник сам не привёз свои извинения?

– Он хотел сам, но, к его великому сожалению, помешали непредвиденные обстоятельства неодолимой силы.

Ну разумеется! Проще сослаться на обстоятельства и заставить подчинённого заучить несколько фраз. Мерзавец, он и есть мерзавец. Ещё и трус.

– Ну, давайте посмотрим тогда на извинения нашего градоначальника. – Я кивнула на коробку: – Генас, возьми, пожалуйста, и открой.

Мальчишка с излишним рвением исполнил моё поручение. Видно, с самого начала снедало любопытство. Однако Потан его не оценил. Отвёл коробку в сторону, слегка поворачиваясь и перекрывая корпусом к ней доступ.

– Господин градоначальник велел передать лично в руки, – упрямо заявил швейцар.

– Или отдаёте Генасу, или везите обратно, – я демонстративно скрестила руки на груди.

Ещё не хватало, чтобы какой-то посланец какого-то мэра ронял мой авторитет в моём приюте перед моими собственными воспитанниками. Вот умеет же этот Монт вывести меня из себя.

Причем, даже не появляясь лично!

Потан растерянно смотрел на меня. Я смотрела на него, не двигаясь, всё так же держа руки скрещёнными, и ждала его решения. Если не подчинится, пусть отправляется обратно к своему «господину градоначальнику». Я скорчила рожу и передразнила чересчур уважительное обращение, правда только мысленно.

Швейцар стоял. На его монолитном лице, будто высеченном из камня, проступила работа мысли. Медленная, основательная и явно непривычная для Потана.

Этот человек привык беспрекословно исполнять приказы. На самостоятельные действия он не был рассчитан. И вдруг такое испытание!

От усилий у него даже капли пота выступили над усами.

Наверное, мне бы следовало сжалиться над пожилым мужчиной, тем более это была мелочь, но я не стала. За ситуацией внимательно следили дети. Я даже слышала скрип лестницы. Похоже, Димар с Невеей тоже присоединились к наблюдению.

Пауза затягивалась. Молчание становилось напряжённым. Потан всё больше терялся, ощущая наш численный перевес. Момент, когда он сдался, отчётливо проступил на его лице, резко обозначив глубокие морщины и заставив меня почувствовать себя жестокой тираншей.

Швейцар повернулся к Генасу и протянул ему коробку.

Мальчишка просиял. Моментально выхватил коробку, которая была чуть меньше него размером, отбежал на несколько шагов и поставил посреди вестибюля.

Остальные сгрудились вокруг Генаса, стараясь держаться подальше от хмурого Потана. Я осталась стоять, наблюдая за происходящим.

Мальчик попытался открыть коробку и встретил неожиданное сопротивление. Крышка не снималась так просто. Сначала нужно было развязать бант.

На лице у Генаса проступило недоумение. К такому жизнь его не готовила. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Развязывай, – подсказала я, – тяни за ленты.

Приняв мои слова, как прямое руководство к действию, мальчишка нашёл оба конца и одновременно потянул. Бант слегка перекосило. Генас возрадовался. И вдруг всё застопорилось. Он дёргал и дёргал, сминая нежную ленту и девичьи сердца.

– Стой! – тонко выкрикнула Зимава и добавила, обернувшись: – Свет, помоги.

Вдвоём со Светаной они отодвинули Генаса, вполголоса обозвав безруким мальчишкой, и принялись за дело.

– Вы только посмотрите, что он наделал, – пожаловалась Зимава, приподнимая вытянутые и помятые концы лент.

– А что я? Я ничего, – Генас отступил, смущённо глядя на девочек. Кажется, впервые в жизни он растерялся настолько, что не смог ответить.

Тонкие девичьи пальчики действовали осторожно, но умело. Зимава распутывала затянутые узлы, а Светана помогала, придерживая длинные края. Пара минут – и, вытащив ленту из-под коробки, Зимава начала сматывать её в рулон, бросив на меня быстрый взгляд украдкой. Похоже, на правах освободительницы, девочка планировала оставить себе это изрядно помятое серебристое великолепие.

Крышку сняла Светана. С благоговением подняла шуршащую упаковочную бумагу и, ахнув, выпустила её из рук. Листы, зашелестев, опустились обратно. Никто не успел рассмотреть содержимое коробки.

– Эй! – возмутился Мишуст.

– Ну что там? – Милада нетерпеливо переступала с ноги на ногу.

– Открывай! – тонким голоском попросила Ири.

И только Андор молча вздохнул, но взгляда от коробки не отрывал.

– Давай уже, решайся! – скомандовал Димар, успевший спуститься с лестницы вместе с Невеей.