* * *

За полтора года жизни с Аскольдом я так и не привыкла есть дома. Мы редко оказывались на кухне в одно время, а когда это все-таки случалось, заказывали суши или пиццу. По выходным обедали в городе.

В этот раз я приехала в ресторан на пятнадцатом этаже высотки в самом центре – из окон виднелся шпиль главного здания Университета. Аскольд ждал меня за неприметным столиком в углу. Перед ним лежал планшет и стояли две маленькие круглые чашки. Чай наверняка был зеленый – другой он не пил.

Я приземлилась на диванчик рядом и мельком глянула в планшет: сайт с частными услугами был открыт в разделе «танцы».

– Ищешь себе новое хобби? – Я привычно взяла его за запястье, нащупывая пульс. Обычно я делала это утром, но сегодня Аскольд уехал рано. Он терпеливо ждал, хотя мои прикосновения были не из приятных. – Почему только мужчины?

Аскольд молча кликнул на маленький квадратик на экране, и я запоздало поняла, кто на нем изображен. Светлые волосы по плечи, ясные голубые глаза и полные губы в робкой полуулыбке. «Уроки танго для начинающих».

– Танго… – задумчиво протянула я. – Он же что-то другое танцевал.

Аскольд задумчиво скользнул взглядом по моему свитеру, такому длинному, что закрывал кромку кожаной юбки, и легко пожал плечом.

– Полагаю, это послание для директора танцевальной студии. Он арендует зал напротив.

Я вчиталась в адрес. И правда – Большая Декабрьская, второй этаж… Да, это рядом с Юлиной школой. Ну, если Тёме так хочется потягаться с ней…

Я отпустила худое запястье со старыми шрамами.

– Все в порядке.

– Это не может не радовать, – тихо заметил Аскольд.

«Я так давно тебя жду!» – раздалось в голове.

Да чтоб тебя.

«Пожалуйста, умоляю!»

Нам принесли меню. Я пыталась сосредоточиться на строчках, но все без толку. Настойчивый голос страшно отвлекал.

– Альбина еще не писала? – Аскольд водил длинным пальцем по гладкой поверхности меню и подслеповато щурился. Недавно ему выписали очки, но он постоянно забывал их в офисе.

– Нет.

Я на всякий случай снова прислушалась к его сердцебиению – ровное. Да и выглядел Аскольд не хуже обычного: цвет лица вполне здоровый, кругов под глазами нет. Черный пиджак поверх алой рубашки, пара расстегнутых пуговиц, серебряный крестик в вырезе.

«Сил моих больше нет!..»

Я потерла виски, прекрасно зная, что это не поможет.

– Определились с заказом? – Возникшая перед нами официантка лучезарно улыбнулась.

«Я больше не могу!»

– Скажи, что ты хочешь, я закажу на дом, – негромко предложил Аскольд.

Я подняла голову – он вглядывался в мое лицо с выражением, близким к сочувствующему. Голос словно накрывал пуховым одеялом, отрезая от внешнего мира. Я украдкой заметила, что официантка тоскливо вздохнула, смотря куда-то в сторону.

– Закажи что-нибудь мясное. Спасибо. – Я быстро сжала его пальцы на прощанье и встала. – Отвезешь мою сумку домой? И пальто.

– Не волнуйся.

Официантка открыла рот – видимо, задать вопрос, – но я уже обогнула ее, направляясь в уборную.

– К вечеру буду! – бросила я, выискивая глазами значок дамской комнаты.

– До встречи, – донесся до меня бархатный голос. – Будьте добры, девушка…

* * *

За две зимы я забрала шесть жизней. Я помнила их всех: мальчика, которого придавило грузовиком в автокатастрофе; солдата, которому пуля угодила в горло; двоих стариков из хосписа, которые беззвучно шевелили бескровными губами; молодую мать – совсем девочку, не старше семнадцати, – с синеющим тельцем на руках. Пуповина обвила шею ребенка еще в утробе. Я пыталась убедить девушку, что жизнь на этом не кончена, что она обязательно родит другого… Но она так отчаянно цеплялась за мои руки, так просила отправить ее вслед за ребенком, чтобы тому было нехолодно и нестрашно… Я почувствовала, что жизнь ее все равно скоро оборвется – и исполнила просьбу. Хватило одного прикосновения к раскрасневшейся коже на груди, чтобы беспокойное сердце замерло навсегда.

Шесть человек умерло, чтобы на мир опустилась зима, укрыла истерзанную землю, сохранив ее до прихода благословенной весны. Я помнила их всех. И сейчас пришла за седьмым.

Последние два дня он звал меня так требовательно, словно я была негодным подчиненным, а он – важным начальником. Я шла по узкому коридору под звуки надрывного кашля. Платье тянулось следом, как хвост неповоротливой рыбы, тяжелой тканью замедляя шаги.

В маленькой темной комнатке пахло пылью и лекарствами. Окна были наглухо закрыты, шторы задернуты. В воздухе вился горьковатый запах болезни и немытого тела. На кровати скорчился старик – весь седой, с отросшей бородой и усами. Глаза его слезились, плечи и тощая грудь под одеялом сотрясалась от надрывного кашля.

– Ты кто? – От удивления он на мгновение перестал кашлять. Слабое сердце застучало испуганно и нервно.

– Та, кого ты звал.

Приблизившись, я взяла его за запястье, сухое и белое, с разводами тонких голубых вен.

– Чур меня, чур! Уйди, окаянная!

Пульс забился, как у вспугнутой пташки, кашель снова разодрал легкие. Я взглянула на его грудь – под ребрами темнели крылья безвозвратно испорченных легких.

– Ты звал меня, – тихо произнесла я.

Старичок попытался отползти, но мои пальцы на его запястье не отпускали.

– Я Бога звал! Господа нашего Иисуса Христа. Чтобы отпустил мне мои прегрешения!

– Что за прегрешения?

– Ничего я дьявольскому отродью не скажу! Уйди, уйди отсюда!

Старичок забился в угол между стеной и кроватью и снова зашелся в кашле.

На тумбочке у кровати стоял пустой стакан. Я взяла его и пошла на кухню – такую же маленькую и неубранную, как комнатка. Налив воды из-под крана, вернулась и протянула ему.

– Так кто ж ты? – недоверчиво спросил старичок, принимая стакан. – Как картинка, ей-богу.

– Пей.

В итоге, периодически прерываясь на кашель, он рассказал мне все: как дважды отправлял жену на аборт против ее воли, как увольнял подчиненных инженерного бюро, хотя им было некуда идти. С каждым новым словом хрипов в груди становилось больше. Глаз старик уже не открывал.

– Я был… кхе… кх… плохой человек, – заключил он, когда я снова взяла его за руку. – Прощения хотел… – Воздух в легких закончился, а вдохнуть уже не было сил. – По… по…

– Нет плохих людей.

Холод потек в его тело, начал медленно прокладывать себе путь к сердцу, смешиваясь с кровью и оглаживая внутренности.

– Как же! Кх… Все наши решения делают нас хорошими или плохими! Так все… – Скрюченные пальцы впились в мою ладонь. Сердце заколотилось тревожно и глухо.

Я склонилась к его лицу с несвежим дыханием и позволила заглянуть в свои глаза.

– Как тебя зовут?

– Николай… – с хрипом выдохнул старик.

– А меня Вера. Спи, Николай. Ты хороший человек. Спи.

* * *

Смерть черным выжигающим вихрем прокатилась сквозь меня, обхватила немощное тело старика и поглотила, выплеснув новую душу в Ледяное Озеро. Реальность снова схлопнулась, вывернулась наизнанку, и глаза мне залил белый свет. Повсюду, вокруг и над головой, висело неподвижное молочно-ясное марево. У ног алмазной крошкой переливался крепкий лед, а под ним с закрытыми глазами и умиротворенной улыбкой застыл седовласый Николай.

Я прошлась по Озеру. Жертвы Хельги по-прежнему смотрели в небо с ужасом и тоской. У тех, кого успела забрать я, лица застилал покой. Я прикрыла глаза ладонью. Хочу домой. Обратно в мир людей. Хочу снова сделаться Верой. Даже если первые секунды в реальности выжмут мне остатки души до сухих спазмов.

Антон.

Я почувствовала, как он поднял голову, уставился перед собой. Он видел меня сквозь пространство так же, как я его. Мой якорь. Связь с внешним миром.

Слуга.

– Я жду тебя, Вера.

Он протянул руку раскрытой ладонью вверх. Она была широкая и шершавая, с загрубевшими бугорками у основания пальцев. Я точно знала, какая она наощупь, – именно эта ладонь вытаскивала меня в мир живых.

Я тоже протянула руку, и сильные пальцы сомкнулись вокруг моих. Свет мигнул, и белоснежный мир схлопнулся за моей спиной. Я выставила вперед руки, по опыту зная, что реальность собьет с ног. Но Антон успел поймать меня – точнее, смягчить удар. Благодаря ему колени не стукнулись о плитку, а тихо на нее опустились.

Убедившись, что я не собираюсь падать вперед, Антон тут же отступил. Пока я уговаривала себя подняться, борясь с приступом тошноты, он стоял рядом, по-армейски сцепив руки за спиной.

– Все в порядке. Я тут.

Тошнота постепенно улеглась, осталась только ноющая боль в центре груди. Остаткам моей души не нравилось пропускать сквозь себя смерть – каждый раз я чувствовала, что внутри что-то сгорает, как от электрического тока, и остается только съежившийся комочек с обгоревшими ошметками.

Я глубоко вздохнула. Сама виновата. Не было бы души – нечему было бы сгорать.

Со второй попытки я поднялась на ноги, с трудом выпрямилась и огляделась. Я стояла на знакомой кухне с бежевыми шкафчиками и табуретками вокруг стола – за столько лет Фрося не заменила их на стулья. На улице уже стемнело, и под потолком горело несколько плафонов, расплескивая по поверхностям нежно-оранжевые отблески.

На столе лежала маленькая розовая гитара.

– Ты… Кхм. Играешь на гитаре? – спросила я, украдкой оглядывая себя.

Одежда была та же, что с утра: плотные колготки, кожаная юбка и свитер. Даже сапоги не пострадали. Как-то я вывалилась от Озера вообще без ничего, и Антону пришлось срочно искать одеяло, а Аскольду – везти найденные в шкафу на скорую руку вещи.

– Это укулеле. Фрося купила Милане на день рождения, а разбираться мне. Как обычно, – уголок губ дрогнул, и Антон едва заметно усмехнулся. Черты его на мгновение смягчились, как всегда бывало, когда он говорил о дочери. – Будешь чай?

Я прислушалась. В квартире бывшей Весенней Девы было подозрительно тихо.

– А где все?

– Ванька с Миланой в кино. Фрося на маникюре.

Я доковыляла до табуретки и опустилась на самый краешек.

– Сколько времени?

– Восьмой час.

– Ага…

– Чай?

– Да, спасибо.

Пока я успокаивала себя неглубокими вдохами, Антон бесшумно перемещался по кухне. Судя по черному пиджаку поверх водолазки, он собирался на работу. Ну да, все сходится: суббота, вечер. Клуб открывается в девять. Хорошо, что я успела раньше…

Антон залил пакетики кипятком и поставил передо мной розовую чашку.

– Ты потом на работу? – спросила я, наблюдая, как за окном вечер растворяет очертания дымчатых облаков. По ощущениям в мире ничего не изменилось. Весна не наступила.

– Да. – Антон снова взялся за укулеле, провел пальцами по струнам. Пара нежных аккордов боязно тренькнула и растворилась в тягучей тишине пустой квартиры. – Кто был сегодня?

Я коснулась чашки – горячо. Подула на поверхность темной жидкости – пар ушел почти мгновенно.

– Пожилой человек. Умирал один у себя в квартире. Что-то с легкими.

– Ясно.

Антон молчал, пока я маленькими глотками пила крепко заваренный чай. Он никогда при мне не ел и не пил. Сначала я чувствовала себя неловко, но потом поняла, что иначе он не мог. Антон много лет служил Хельге – строгой женщине в красном платье, которая раз в полгода замораживала ему сердце.

Теперь этой женщиной была я.

– Как дела у Вани? – осторожно спросила я.

Струна дрогнула под неосторожными пальцами.

– Учится.

– А у Миланы?

– Она не учится, – сухо ответил Антон, наблюдая за мной через стол.

Я поставила чашку на тщательно вычищенную поверхность.

– Вызовешь мне такси?

– Угу. – Антон достал телефон из кармана, но вдруг отложил. – Кстати, Вера. Пока ты тут…