Он утонул в слюнях восторга от «моей новой подружки», чтоб его.

– Это же, скорее всего, ложная тревога, – барби недовольно стучит носком кеда по земле, скрестив руки на груди. – Можно было и не бежать сломя голову…

– Знаешь, сколько людей каждый год погибает в пожарах, следуя твоей логике?

Ее брови взлетают вверх.

– Любишь статистику и жуткие видео с GoPro от первого лица? – звучит наигранно бодро и с фальшивой усмешкой. Мисс Филатова пытается достойно мне отвечать, что похвально, но я же вижу, что она, одетая в одну футболку, уже дрожит от холода. Сильнее обнимает себя, пытаясь скрыть мурашки, бегущие по рукам.

– Нет, дед из пожарных, – отвечаю, пристально наблюдая за ней, испытывая прямым взглядом. Мог ведь оставить ее на растерзание фотографов, мог вообще не тащить за собой, пусть бы сама спасалась. Или оставалась в ресторане, какое мне дело до нее? – Когда в детстве он водил меня в кино, ведро попкорна я получал, только если наизусть рассказывал все аварийные выходы.

Видимо, есть какое-то, раз делюсь личным, о котором даже в интервью никогда говорю.

– Оу, – выдает она озадаченно, приоткрыв рот, и даже это простое движение кажется безумно горячим. А когда я, проиграв в споре с самим собой, снимаю толстовку и протягиваю ей, брови девчонки и вовсе уползают под козырек бейсболки.

Беззвучно выругавшись из-за того, что парюсь там, где очевидно не надо, небрежно накидываю расстегнутую толстовку ей на плечи. Филатова явно не меньше меня удивлена и раздражена происходящим. В особенности телесным контактом, от которого коротит не на шутку. В прямом смысле бьет током. Мы наэлектризованы, как будто усердно терлись друг о друга.

– Мне вообще-то не холодно, – шепчет она чуть хриплым голосом, не двигаясь.

Огромные рукава так и свисают свободно по бокам. Светлые волосы заправлены за воротник. Толстовка достает ей почти до колен. Еще кепка эта… Но мне нравится, как она выглядит, потому что теперь не видно ее обтянутой джинсами задницы, к которой так и примагничивает мой взгляд.

В ресторане я узнал эти бедра сразу. Издалека.

– Не нужно было, – продолжает стоять на своем, пока я стою в шаге от нее, а по ощущениям ближе, чем когда-либо. Представляя в голове, как легко было бы сгрести ее в объятия и взять вон у того дерева.

Не знаю, сказывается это напряженная обстановка первого крупного турнира в сезоне, на который у меня большие планы, или неизвестно откуда взявшееся возбуждение, но пульс растет и долбит в виски.

– Я про толстовку…

– Значит, выкинь ее и ходи голой, – бросаю со злостью и, развернувшись, иду вдоль аллеи по направлению к парку.

Определенно мне нужно проветрить голову, чтобы хорошо спать перед завтрашней игрой. А если девчонка не соврала насчет Холлиуэлла, то у меня действительно появился шанс. Пусть это все и не ощущается правильным. Почему? Я должен обыграть его в равном бою. Только так я могу по-настоящему его обойти. Правда, уверен, что Артур считает иначе. Наверное, именно поэтому он оборвал мне телефон, который я отправил в режим «не беспокоить».

Я собираюсь пройтись минут двадцать, перед тем как вернуться, но, видимо, о спокойной вечерней прогулке мне остается только мечтать. Потому что в мои беспорядочные мысли врывается торопливый шорох шагов Филатовой, которая, догнав меня, молча идет рядом, пытаясь подстроиться под мой шаг, который в два раза шире ее. Боковым зрением вижу, что даже застегнулась, как примерная девочка. Если ее дерзость поддается дрессировке, она может быть очень горячей партнершей в постели.

– Ты не сказал, что принимаешь мои извинения, – нарушает напряженное молчание между нами.

Видимо, спасибо за то, что увел ее от опасности, мне не ждать?

– Ты недостаточно старалась.

Я не скрываю ухмылки.

– В смысле? – повышает голос барби. О, и этот тон вполне можно использовать как оружие массового поражения. Должен убивать наповал.

– А ты и правда думала, что простых извинений хватит, чтобы я забыл, как ты высмеяла меня на глазах у всех? – растягивая от удовольствия слова, играю с ней. – Нет, теперь ты мне должна.

Девчонка несколько раз открывает рот, явно не для того, чтобы мило согласиться со мной, а после присесть в глубоком реверансе.

– Что должна?

– Пока не придумал.

– Значит, это шантаж? – она даже останавливается на месте, будто ноги к земле приросли. Ее ноздри раздуваются от гнева, глаза недобро сверкают, грозя обратить меня в пепел.

Я не боюсь, но однозначно заинтригован.

– Типа того, – провоцирую ее, а она делает шаг вперед, тыча указательным пальцем мне в грудь, но я успеваю перебить, пока не заговорила: – Ну или ты можешь собрать пресс-конференцию и официально признаться, что розыгрыш – твоих рук дело, и, возможно, потерять намечающийся контракт с Lacoste.

Она глубоко и напряженно вздыхает, но руку не убирает. Лишь сильнее давит, намереваясь проткнуть коротким, но острым ногтем ткань футболки, которая осталась на мне.

– А ты, – шипит сквозь зубы на меня, – можешь доиграть турнир без Холлиуэлла и стать уже наконец первой ракеткой мира! Или это так сложно?

Ауч. Как грациозно бьет. И правда заслуживает, чтобы ее отшлепали.

– Лучше бы ты старалась так с бэкхенда бить, как меня пытаешься уколоть.

– Слушай, если тебе доставляет удовольствие…

Девчонка бросается на меня, прижимаясь своей грудью к моей. И да, я могу с твердостью, которая намечается в моих штанах, ответить, что мне правда доставляет удовольствие выводить ее из себя. Но сейчас меня отвлекает шум. Я слышу слишком много приближающихся голосов и подталкиваю ее чуть в сторону, где нас обоих тут же накрывает тень. Просто на всякий случай.

– Тебя точно никто не засек?

– Нет, конечно, а толку? Если Марио не получит снимки этого Де Виля, нам всем крышка. Второй раз тема с пожарной тревогой не сработает.

– Придумаем что-нибудь…

Мимо нас в нескольких метрах проходят двое в темной одежде, похожей на камуфляжную. Говорят по-английски. Видимо, из репортеров, голодных до наживы и денег, раз не боятся последствий, которые им можно устроить. Я провожаю их взглядом, и когда тени, что тянутся за ними по асфальту, исчезают за поворотом, оборачиваюсь к девчонке. Она задумчиво хмурится. А потом мы оба замечаем мою ладонь, которая лежит на ее талии. Пусть и поверх толстовки.

Тихо. Темно. Прямо за барби дерево, о которое я опираюсь ладонью, нависая над ней. Чертовски возбуждает все это. А когда она запрокидывает голову и сдвигает козырек бейсболки в сторону, я не сдерживаю ухмылку: уже разгоняюсь, гул в ушах нарастает от предвкушения. Наклоняюсь ближе, шепчу на ухо по-французски:

– Ты этого хочешь, – не вопрос, констатация факта.

Вдыхаю аромат свежего шампуня с ее волос – кокос, кажется, если не ошибаюсь. И не пофиг ли? Главное, чтобы на вкус была такой же терпкой, как я представляю себе.

– С чего ты так решил? – продолжает бодаться, а меня заводит покруче влажных приоткрытых губ, которые она только что облизала кончиком языка.

– Твои расширенные зрачки говорят за тебя.

Едва ли я могу разглядеть их в полумраке, но на девчонку мои слова действуют так, как надо: грудь подскакивает на резком вздохе, ответное возмущение застревает в горле.

– Три, – отсчитываю на французском, наблюдая, как она чуть прикрывает глаза и собирается сдаться. – Два…

Сжимает кулачки, явно из последних сил сопротивляясь желанию коснуться меня.

– Один.

Тянусь к ней вместе с тем, как нас ослепляет светом фар. А следом раздается жуткий истошный крик.

– Кры-ы-ыса! Там крыса! – вопит Филатова, теперь не стесняясь вжиматься в меня всеми выдающимися частями тела.

Член от несправедливости стонет вместе со мной. Стиснув зубы, я заставляю себя повернуть голову туда, куда указывает девчонка. Вглядываюсь в пустоту, пока не замечаю…

– Это не крыса, – лезу в карман своей толстовки, надетой на барби, и достаю яблоко. Кусаю его и, тут же присев, протягиваю перепуганному воплями животному. – Это опоссум.

Зверек принюхивается, но все еще с опаской поглядывает своими глазами-бусинами на барби, стоящую за мной, будто боится, что она снова поднимет крик.

– Давай, парень. Иди сюда, – шепчу, не двигаясь. – Я тоже боюсь, что мисс Филатова снова завизжит, как ненормальная, но вместе мы это переживем.

Слышу недовольное бормотание за спиной, но когда голод побеждает опоссума, и он не спеша подползает к нам, девчонка тотчас опускается коленями на асфальт.

– Боже, какой он милый! Глянь, а вот там еще один!

И ее лицо светится ярче звезд на сегодняшнем ясном небе. Она кажется по-детски счастливой. И теперь даже член в штанах соглашается, что сейчас не время и не место портить момент мимолетным физическим удовольствием. Которое, сука, было бы очень кстати.

Глава 10

Анна

Что это было: Алекс Де Виль действительно хотел поцеловать меня или это все мои глупые фантазии? Стала бы я одной из фанаток Де Виля, если бы мы обменялись слюной? Что если он ужасно целуется? Или наоборот, все свои поцелуи в будущем я бы всегда сравнивала с ним?

Эти вопросы не дают мне уснуть ночью и возникают в голове первыми, стоит мне проснуться утром. С нашей импровизированной прогулки в парке и игр с опоссумами прошло уже четыре дня. Да, у нас обоих матчи и куча обязательств перед медиа (продакшн в Австралии на самом высоком уровне), но только сопливые дурочки – я не из их числа – находят оправдания для подобных динамо.

Если мужчина хочет – он делает. Эту истину вбила мне в голову мама, когда я в двенадцать страдала из-за неразделенной любви к парню из соседнего дома, безуспешно пытаясь отыскать признаки взаимности в его поведении. А значит, искра между мной и Алексом мне, как и тогда, показалась. Или Де Виль просто не считает нужным напрягаться. В конце концов, чтобы уложить женщину в кровать, ему уже давно не нужно ничего делать – они прыгают туда сами. А я этого делать не стану, пусть и не смогу больше относиться к нему, как раньше – за несколько коротких и, прямо скажем, противоречивых встреч, он пробрался ко мне под кожу. Смотреть на него, только как на коллегу? Для этого нужно быть хорошей актрисой, а я – самая посредственная.

Повторно звонит будильник. Потянувшись, я спускаю ноги на покрытый ковролином пол, нахожу на тумбочке телефон. По расписанию у меня сегодня дневная тренировка в зале, а вечером матч за выход в четвертьфинал. На кону стоит слишком многое, чтобы я продолжила мусолить в голове несостоявшуюся интрижку с Де Вилем и… Ого!

Пролистав обновления в популярной соцсети Australian Open, я жму на фотографию Алекса с надписью «Major upset». Пробежавшись глазами по короткому тексту и раскладке счета по партиям, понимаю, что не ошиблась – пока я спала, Де Виль проиграл свой матч! И это после того, как вылетел Холлиуэл, открыв ему путь к трофею и первой строчке в мировом рейтинге!

Невероятно. И очень обидно.

Все-таки в большом теннисе чересчур много психологии. Физически Де Виль готов к турниру – я видела его матчи, и он очень хорош. Но похоже, что этот блок «всегда второго» не дает ему возможности реализоваться. Отбросив телефон, пытаюсь заглушить угрызения совести за свою выходку на вечеринке спонсора. Она вроде бы и несильно разозлила Де Виля, но психология тенниса состоит из деталей… порой совершенно незначительных. Что если это я сбила победный настрой Алекса?

Механически кусаю губу. Отчего-то за ребрами неприятно покалывает, а ладони потеют, будто меня поймали на месте преступления. Не понимаю, с каких пор меня так заботят результаты Де Виля, когда у самой на носу важная битва.