От такой жизни Люба с годами как будто усохла, превратившись в молодую старушку. Морщин почти не было, но скорбное выражение лица, тонкая, иссушенная кожа, потухшие глаза и заостренный нос прибавляли ей годы.

В отличие от нее, Руслана налилась соком. Но, никем не востребованный, он перебродил и скис, превратившись в уксус тяжелого нрава и ураганного темперамента.

Руслана так и не вышла замуж. Соседки, перемежая злорадство и сострадание, шептались, что это все из-за сестры-инвалида. Возможно, они были правы.

Вся жизнь Русланы оказалась подчиненной Любаше. Нельзя надолго уходить из дома, нельзя уезжать в отпуск, нельзя приводить в дом гостей. Руслана придумала себе работу – смешную и копеечную, зато надомную. Навещая родителей на кладбище, она столкнулась с дороговизной искусственных цветов, одинаково ярких и зимой, и летом. Поговорила с торговками. Те не сразу, но все-таки раскрыли перед ней карты этого бизнеса. Свели с нужными людьми, а те обучили нехитрому мастерству кручения цветов. Теперь квартира превратилась в цех. Рабочее место, поначалу компактное и ограниченное столом и подоконником, как сорняк расползлось на все горизонтальные поверхности. Всюду лежали аляповатые заготовки цветов, что придавало квартире внешнее сходство с цветущим лугом. Сначала Руслана переживала по поводу разбросанных ножниц и острых инструментов, потом расслабилась. Люба ничего не брала. Только смотрела. Один день на лоскуток, второй на проволоку. Смотря как поставить ее кресло. Руслана была довольна, что нашла себе такое занятие. Денег, конечно, приносит мало, но на скромную жизнь хватает. Зато душа не болит, что Любаша без присмотра. Руслана упорно верила, что сестра не реагирует, но все чувствует, тоскует, когда остается одна.

Молодые люди на такой почве не приживались. Если даже кто-то и увязывался проводить Русю, то спешно вспоминал про срочные дела, как только узнавал про кладбищенские цветы, больную сестру и закрытое окно. Любому здоровому человеку их тесный мирок напоминал склеп: затхлый воздух, кладбищенские цветы, полумертвец в кресле-каталке.

Какое-то время Руся еще верила в принца, который будет настолько благороден, что подставит плечо и разделит с ней тяжесть судьбы. Потом поняла, что таких нет. Не потому, что люди плохие, просто принцу нужна принцесса, а не сиделка при больной сестре. Получается, что она не подходит. Не соответствует.

Постепенно характер Русланы, всегда острый и резкий, стал совсем невыносимым. Насколько она была терпеливой с Любой, настолько скандальной со всем остальным миром. Она могла отбрить любого, кто косо посмотрел, даже если ей это только показалось. Грубость, хамство, нахрапистость стали ее панцирем. Никому и в голову не приходило жалеть эту огнедышащую женщину.

Так бы и шло все по кругу, но случилось несчастье. На Любу опрокинулась кастрюля с кипятком, коварно спрятавшаяся за грудой цветочного мусора. Без помощи врачей было не обойтись. И хотя Руся еще в детстве заподозрила врачей в бестолковости и бесполезности, деваться было некуда. Любу повезли в больницу.

Там быстро сообразили, какой необычный пациент им достался, и, наложив противоожоговые повязки, побыстрее сбагрили в психушку. Тоже ведь больница, только специализированная.

Руслана, узнав об этом, испепелила все ожоговое отделение своим криком. Она орала так, что врачи затыкали уши и называли ее ненормальной, отбросив все врачебные приличия. Скандал получился знатный, и закончился он только потому, что Руслана торопилась. Ей срочно нужно было в психушку, вызволять сестру.

Потом Руслана силилась вспомнить, было ли у нее в тот день предчувствие чего-то особого, проглядывал ли в смутных ощущениях намек на изменение судьбы. Но нет, ничего такого не было. Обычный день с голосовой разминкой в ожоговом центре. Потом трамвай, который полз так медленно, что Руслана готова была полаяться со злонамеренным водителем. Наконец, аллея, ведущая к воротам клиники для душевнобольных.

Там ей пытались втолковать про особый режим этого заведения, про необходимость получить разрешение на свидание от главного врача и еще много каких-то ненужных слов. Руслана даже не собиралась в них вникать. Угрозы упаковать ее как буйную не подействовали. Она пришла к сестре, и ничто ее не остановит. Она увидит Любу, даже если придется драться с санитарами, которые косились на ее знатную грудь и нетерпеливо потирали руки в сторонке.

Сотрудники клиники изнемогали. На их стороне было численное преимущество, но оно перечеркивалось темпераментом этой ужасной женщины, готовой идти врукопашную. Обессиленный персонал послал за подмогой. И очень скоро на пороге возник мужчина в ослепительно-белом халате.

– Что тут происходит? – психотерапевтическим голосом спросил он.

– Тут происходит напрасная потеря времени, – ответила Руслана. – Я пришла за сестрой и заберу ее, даже если для этого мне придется разнести всю эту халабуду.

Руся подумала, что сейчас воронка скандала втянет нового персонажа. Не тут-то было. Врач лишь ласково улыбнулся, снисходительно и устало. Как будто эту клинику регулярно называют халабудой и обещают разнести на кирпичи.

– Простите, с кем имею честь?

Руслана не была готова с такому повороту. До этого ее называли «гражданочкой» и предлагали немедленно покинуть помещение.

– Руслана. – Она нерешительно протянула руку для знакомства.

– Весьма необычное имя, весьма! А я Павел Петрович, главврач, – с некоторой долей галантности представился мужчина, протянув в ответ свою руку. – Надеюсь, мы сможем общими силами восстановить правильный порядок вещей в этой, не сочтите меня нескромным, не самой плохой клинике.

Рука Павла Петровича была теплой и какой-то ласковой. Да и сам он был похож на пушистого котика, которому регулярно вычесывают колтуны. Милый, симпатичный и ухоженный брюнет с четким пробором, зафиксированным специальным воском. Весь его вид напоминал о том, что в мире есть бьюти-индустрия для мужчин. Даже закрыв глаза, можно было поспорить, что он практикует маникюр и, вполне возможно, педикюр. Словом, это был совершенно экзотический мужчина, не характерный для мира, в котором обитала Руся. Неудивительно, что ей захотелось почесать этого котика за ушком и повязать ему бантик на шею. Его манера говорить тихо и вкрадчиво обладала гипнотическим действием. Речь звучала как колыбельная. У Русланы, круг общения которой ограничивался кладбищенскими товарками, берущими цветы на реализацию, да соседками, клянущими правительство за рост цен, мир поплыл перед глазами. Ее выдающаяся грудь, на которую засматривались санитары, устремилась навстречу главврачу.

– Павел Петрович, – усмиряя крик, сказала Руслана и сама удивилась бархатистости своего голоса. – К вам привезли мою сестру, но это ошибка. Она не сумасшедшая. Просто молчаливая очень.

– Ах, какая прелесть! – Врач всплеснул своими ласковыми руками. – С кашлем идут к врачу, а с психическими заболеваниями надеются справиться собственными силами. Доверьтесь специалистам. Я видел вашу сестру. Ее душевное здоровье, как бы это помягче сказать, под большим вопросом. Обойдемся без скоропалительных выводов, но пусть она пока полежит, – журчал его голос. – Мы понаблюдаем, постараемся ей помочь… Как говорится, не боги, но кое-что мы можем… К тому же медицина не стоит на месте… Да и вы отдохнете немного… Это же так нелегко, уж я-то знаю…

В его словах Руслане послышалась забота. Причем не только о Любе, но и ней, Русе, к чему она была совершенно не готова. Захотелось всхлипнуть и рассказать, каково это – жить с больной сестрой. И попросить помощи, чего Руся никогда прежде не делала. А голос все журчал и журчал, как ручеек. Руся почувствовала себя бумажным корабликом, который добрый ручеек вынесет к бескрайнему океану. Мелькали слова «мы присмотрим», «вам надо поспать», «прошли времена репрессивной медицины», «напрасно вы так напряжены», отчего становилось тепло и спокойно.

Руслана даже не заметила, в какой момент Павел Петрович ненавязчиво взял ее под локоток и нежно повел к выходу. Она плыла в облаке его дорогого парфюма и наслаждалась бархатным голосом этого диковинного мужчины.

И только когда за ее спиной захлопнулась дверь, Руслана поняла, что оставила Любу в этом доме. Впервые за долгие годы они разлучились. Сердце тревожно заныло. Но разум постарался усмирить глупое сердце. Люба в надежных руках. В мягких, холеных руках Павла Петровича.

В тайных глубинах сознания таилась сладкая мысль, что пока Люба остается в клинике, Руслана может сюда приходить и беседовать с главврачом о здоровье сестры. У нее будет законный повод видеть и слышать его. Бескомпромиссная совесть кричала, что Люба осталась в психушке как заложница Русиной симпатии. Но сладкая патока надежды уже сковала волю Русланы. Она попала в омут женских грез, как муха в варенье.

Ночью, ворочаясь в постели, Руслана никак не могла уснуть. Жесточайшая бессонница мучила ее до рассвета. Переворачиваясь с боку на бок, выискивая более прохладную часть подушки, Руслана не могла расплести свои мысли, спутавшиеся, как клубки змей. Тревога за сестру перемежалась с радостью от встречи с Павлом Петровичем. Грудь вздымалась на отчаянную высоту. Сердце захлебывалось надеждами на перемены. Надеждами на то, что этот удивительный мужчина поможет сестре и не оставит без внимания Русю. Что беспросветность закончится. Что наступят перемены к лучшему.

И они наступили. Но не те и не так, как думалось в ту бессонную ночь.

Огнедышащая женщина

Руслана теперь не просто жила, а пребывала в одном из двух состояний. Она или мечтала о новой встрече с Павлом Петровичем, или вспоминала прошедшую. Их встречи проходили регулярно, согласно расписанию приемных часов.

Приходили еще какие-то родственники, все хотели поговорить с главврачом. Павел Петрович никому не отказывал, хотя люди попадалась неприятные. Крикливые, слезливые и навязчивые. Руслана быстро поставила бы их на место. Но Павел Петрович приглашал всех по очереди в свой кабинет, откуда они возвращались тихие, как овечки, и какие-то умиротворенные. В безотказности главврача Руслана видела не только выполнение профессионального долга, но и широту его души. В ее воображении он стал человеком с большой буквы «Г». Гуманистом, вторым после Гиппократа.

Наконец Павел Петрович приглашал Руслану и галантным жестом приоткрывал перед ней дверь. Заботливо придерживал, пока вся ее грудь не миновала дверной косяк. В этот момент она чувствовала себя королевой.

Дальнейшие разговоры были примерно одинаковые, о здоровье Любы и необходимости отдыха для Руси. Иногда он предлагал ей чай или кофе. На выбор. И Руслана старалась чередовать чай и кофе, чтобы подчеркнуть, что она разносторонняя личность. Каждый раз она спрашивала о возможности увидеть сестру и каждый раз получала отказ. Точнее, не отказ, а обоснованное суждение, что пока это нецелесообразно.

– Павел Петрович, – в очередной свой визит спросила Руслана, – так когда я смогу увидеть сестру?

– Ну вот вы опять за свое. Почему, если вам удалили аппендицит и велели не вставать, вы лежите, не спорите с врачом? А в нашем случае проявляете такое упорное нетерпение. – И он даже как будто надул губки.

Руслана во всей это тираде услышала только «в нашем случае», отчего покраснела, как девочка. У них есть что-то наше, общее, одно на двоих.

– Так я же не спорю, вам виднее, – потупившись, говорила Руслана.

Губы Павла Петровича возвращались из обиженного положения в благожелательную улыбку. Но ненадолго. Потому что Руслана не сдавалась. Она напоминала волкодава, который, однажды сомкнув челюсть, уже не отпускает добычу.

– Мы с ней никогда не расставались. А тут уже пятый день пошел.

Павел Петрович обреченно вздыхал. Ну как можно быть такой упрямой?

– Дорогая Руслана, у вас не только имя необычное, но и сама вы незаурядная женщина, а потому должны понимать, что душевное здоровье лечится особенно трудно. Мы пока очень мало знаем об этой материи…