Я рассыпалась в благодарностях – только так у меня получалось в подобных ситуациях избегать соблазна спрятаться куда подальше от смущения и начать вести себя, как неуверенный подросток. Биографию Дейзи Лестер, актрисы на шестом десятке лет, я выпустила два года назад. Нельзя сказать, что этот роман о полной невероятных невзгод человеческой и профессиональной судьбе стал бестселлером, но его заметили в нужных кругах, и с тех пор я не сидела без работы. Когда я его писала, то и не подозревала, какой толчок он даст моей карьере – но так оно обычно и бывает. В общем, мне удалось заявить о себе, даже Ронда подчеркнула: «Этот гол открыл тебе дорогу в высшую лигу».

– Так что не стесняйтесь, спрашивайте меня о чем угодно. – Лейла взяла стоявший между нами и завернутый в бумажную салфетку стакан с кофе и сделала щедрый глоток. – Мы обе заинтересованы в том, чтобы интервью прошло успешно.

Я оценила ее прямоту. Она встречается куда реже, чем вы думаете.

– Как мне лучше обращаться к ней?

– Просто Дороти, нет нужды в формальностях. Она в курсе, что все ее так зовут. При хороших раскладах.

– Правильно ли я понимаю, что эта книга, в отличие от предыдущих, будет затрагивать в основном личные моменты?

– Ага, мемуары в полном смысле слова. Пока шла кампания, только и разговоров было о том, что она недостаточно открыта перед избирателями. Ну вот теперь пусть получат по полной, придурки.

– То есть речь идет о срыве всех покровов? Дороти признается, как она на самом деле относится к своим оппонентам и так далее? Или это скорее будет взгляд в прошлое, формата «садись, деточка, мама расскажет о том, как все начиналось»?

Лейла повернула ко мне голову на своей изящной, как у феи, шее, и на секунду мне показалось, что я зашла слишком далеко, но потом ее губы раздвинулись в улыбке.

– На ваше усмотрение. Между нами, я бы предпочла первый вариант, но практически гарантированно Дороти будет склонять вас ко второму.

– Срок сдачи материала?

– Вчера. – Лейла мотнула головой, как мультяшный пони, откинув волосы назад. – В Доротилэнде дедлайн почти всегда назначен на вчера. Из всех людей, что я знаю, никто не трудится так упорно, как она – включая меня. – Она издала смущенный смешок, давая понять, что на самом деле далеко не такого высокого мнения о себе (неопровержимое доказательство обратного). – Вот поэтому мы хотим, чтобы вы остановились в ее доме, хотя и понимаем, что вас это стеснит.

Действительно, мои непреложные правила работы включали запрет на ночевку в доме заказчика. Увы, уже имел место прискорбный случай, когда один исполнительный директор воспринял мое согласие остаться в его доме – смею заметить, в присутствии взрослой дочери, – как согласие в том числе и на секс. А после того, как я развеяла его заблуждение, он разорвал контракт.

– Все в порядке, – возразила я. В конце концов, правила создают для того, чтобы их нарушать (а вы не знали?), а даже если что-то пойдет не так, я могу пойти на попятную позже. Не стоит портить сделку с самого начала капризами и требованиями. – Все отлично, я же понимаю, какая мне предоставляется великолепная возможность.

Одним из открытий моей взрослой жизни стал тот факт, что, напуская на себя крутизну или изображая недотрогу, многого не добьешься. Большинство людей хотят видеть от визави энтузиазм и отдачу, жаждут теплого приема, особенно если речь идет о женщине. А учитывая, насколько глубоко коренится проблема, подобные двойные стандарты ярче всего проявляются при взаимодействии двух женщин. Пусть крутизну изображают подростки – я всегда с удовольствием шла навстречу другому человеку.

Мы покинули аэропорт и двинулись сквозь гущу голых деревьев по извилистым двухполосным шоссе. Вдоль одной из дорог текла река, и из машины открывался вид на заросшие травой берега и лесную чащу, теснившуюся по ту сторону русла. Таков Мэн – даже обычная поездка на машине превращается в любование природой. Землю испещряли желтые, оранжевые и алые листья, упавшие совсем недавно – они еще не успели высохнуть и казались такими мягкими, что мне сразу захотелось походить среди них или даже полежать.

Давным-давно я решила для себя, что я – городской житель с головы до пят, но, оказавшись лицом к лицу с этим диким простором, я не могла сдержать какой-то животный восторг. Небо здесь казалось выше, чем из моего окна в вашингтонском отеле, шире, светлее, даже несмотря на густеющие облака. Я откинулась на спинку сиденья и впервые за долгое время задышала полной грудью.

Мы проехали знак с изображением гарцующего оленя словно из упряжки Санты.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Вы про знак «Осторожно, здесь дорогу переходят олени»? – скептически отозвалась Лейла. – Их тут полно, привыкнете. Сплошная беда с этими оленями. Несколько лет назад я разбила машину, когда один из них выскочил на меня просто из ниоткуда. Бедняге рейнджеру пришлось пристрелить его, чтобы не мучился, это было ужасно. Фактически я убила Бэмби.

Она закладывала виражи куда более лихо, чем осмелилась бы я на ее месте, – или, возможно, я занервничала после ее очаровательного рассказа. Облака уже совсем затянули небо – плоские, низкие; я понимаю, что любые виды облаков могут появиться во все времена года, но если существуют «зимние облака», то над нами висели именно они.

– Мы поедем через город, так быстрее всего, – пояснила Лейла. – Мы в обозримом будущем не планируем никуда выезжать из дома, Дороти пока что залегла, так сказать, на дно.

– Понимаю, – ответила я.

Уверена – Сакобаго не изменился за последние сорок или даже восемьдесят лет. Единственным новым мазком среди его широких тротуаров и обрамлявших улицы магазинчиков выделялись три студии йоги и пилатеса и вывеска «Приют самопознания». В таких городах белые воротнички растят свое потомство. Здесь на фоне здравой налоговой политики процветают частные школы высшего разряда, фермерский рынок по субботам и независимый кинотеатр, который демонстрирует новинки артхауса.

Миновав несколько благопристойных развалюх викторианской эпохи, мы выехали на очередную извилистую дорогу, которая ввинчивалась в лесную чащу. Через несколько минут Лейла заложила направо, по всей видимости, решив срезать прямо через лес, поскольку о наличии поворота на узкий проселок сообщал только знак «Стой, частное владение». Но и проселок через полмили разделился на две натуральные тропки в стиле Роберта Фроста^[5]. Мы снова свернули направо – ширины дороги едва хватало для машины, а голые ветви деревьев сплетались поверху, словно длинные когти.

Когда из-под колес полетели грязь и щебень, Лейла сбросила скорость до минимума. Я задумалась, как бы здесь разъехались две машины, но потом сообразила, что служба безопасности Дороти координирует подобные моменты. За годы общения с Очень Важными Персонами в их Очень Важных Поместьях я узнала, что чем выше классом система безопасности, тем она незаметнее, и только в чрезвычайной ситуации из-под земли выдвигаются оружейные установки, а из глубоких шахт вырываются ядовитые газы. Про хороших портье говорят, что они как привидения, только в данном случае у каждого портье на поясе висят взрывчатка и армейский нож. И насколько я понимала, прямо сейчас невидимая мне камера сканировала сетчатку моего левого глаза.

* * *

Мне кажется, любой дом, расположенный в глухомани, будет нести на себе отпечаток чего-то сказочного. Однако дом Дороти Гибсон не походил ни на домик бабушки Красной Шапочки, ни на логово ведьмы – он казался оплотом спокойствия, убежищем, где можно пересидеть любую бушующую за его стенами бурю. Построенный в голландском колониальном стиле, с двумя флигелями, с крышами, похожими на амбарные, дом, несмотря на размеры (как я узнала, он вмещал семь спален), не выглядел помпезным из-за отсутствия колонн, балконов и зрелищных пейзажей вокруг. Просто здание, обшитое вагонкой, которая ближе к земле выцвела и потемнела из белого до коричневого, солидное, но обветшалое.

Дом мне понравился с первого взгляда.

– Не думайте, что мы не заметили его сходства с Белым домом, – произнесла Лейла, выходя из машины.

Я подняла взгляд – солнце окончательно скрылось, да и небо едва проглядывало за тучами. Меня пронзило восторженное понимание, что скоро пойдет снег – только по подобным мелким деталям можно было угадать мое юго-западное происхождение, потому что для девчонки, выросшей в пропеченном солнцем пригороде Феникса, снег всегда будет в диковинку.

И больше вы ничего не услышите о моем детстве на страницах этой книги. Я не изображаю скромницу, просто мне не о чем рассказывать. Мне не выпало стать жертвой насилия, травмы или несчастного поворота судьбы. Мои родители были белыми и достаточно зажиточными. Они даже любили друг друга и, возможно, до сих пор любят, не могу сказать наверняка. Потребуется чудо, чтобы мы снова начали общаться, а я не верю в чудеса (плевать я на них хотела). Еще у меня была старшая сестра, которая всегда разрешала играть с ее игрушками. Все члены моей семьи были очень милыми, и я мечтала избавиться от них как можно скорее. Я даже не могу винить их за то, что они не понимали меня – в ту пору я сама себя не понимала.

Но теперь это изменилось, и именно поэтому у меня есть силы двигаться дальше, жить дальше, а не возвращаться к прошлому. Именно поэтому меня ждали Дороти Гибсон и величайший перелом в моей карьере.

Лейла остановилась у входных дверей, и я поспешила вслед за ней.

Глава 6

Вы можете решить, что интервью с многообещающим клиентом грозило стать испытанием для такого привередливого интроверта, как я, но вообще-то я не противник интервью: у них есть четкая цель и сценарий. Девяносто девять процентов напряжения в человеческом общении проистекает от неуверенности и неопределенности, которые усиливаются с каждым новым участником. Именно поэтому вечеринки – это настоящая катастрофа для меня. Но беседа тет-а-тет на четко обозначенную деловую тему? Запросто.

Лейла проводила меня через довольно мрачный вестибюль в комнату в левом флигеле, пообещав, что долго ждать мне не придется. Она вышла, и стук ее каблуков громко отлетал от деревянных, очаровательно неровных полов, которым, как я подозревала, минула добрая сотня лет. Попивая кофе, я изучала комнату. Судя по окнам, выходящим на восток, и антикварно- му письменному столу, она определенно принадлежала к так называемым «утренним комнатам». Из-за моей одержимости викторианской эпохой перед моим мысленным взором сама собой нарисовалась хозяйка дома, сидящая за этим столом, с пучком на макушке и петлями из кос по бокам головы, с пышными манжетами, шуршащими по бумаге, на которой она день за днем выводила ровные уверенные строки и ждала ответных писем несколько дней, а возможно и недель, и ни в одном из них не сообщалось, что прием отменен, и не содержалось мемов из «ТикТока» (что за деньки были: никто не требовал введения центрального отопления, возможности голосовать или владеть собственностью, так ведь?). Я сидела на винного цвета диване, набитом и обтянутом так туго, что он напоминал колбасу, но я всем весом вжалась в маленького упрямца, давая отдых пояснице. Конечно же, начав интервью с Дороти, я снова выпрямлюсь и застыну как кочерга.

В общем, это была приятная комната и, хотя я еще не знала об этом, выражавшая вкусы Дороти. Центральное место в ней занимал камин, над которым висела оригинальная карта Мэна начала восемнадцатого века. По обе стороны камина высились встроенные шкафы, битком набитые разномастными книгами в твердых и мягких обложках, без какой-либо видимой системы. Но для меня самой примечательной деталью комнаты оказалось освещение – не потолочное, а исходившее от нескольких настольных ламп (поздний час и набежавшие тучи вынудили включить свет). Их теплое свечение идеально гармонировало с видавшим виды кофейным столиком, потрепанным половиком и легкомысленно неубранной черной мешаниной в камине. После недель проживания в гостиничной стерильности приятно было оказаться в месте, где люди живут по-настоящему – то есть в доме.

Я уже начала чувствовать себя непринужденно, когда в комнату вошел неоправданно красивый мужчина.