За 2 дня до вторжения [малахольная]

– Пикассо! Вставай давай!

Альбина проснулась в недоумении. Её обычно не будили. Не трясли за плечо и уж точно не обращались так странно.

И голос был незнакомый, басовитый, но явно девичий. Встревоженный:

– Пикассо, вставать пора! Щас по башке получишь от Мегеры Ивановны!

– Да пусть получит! – произнёс второй девичий голос. – Чего ты с ней возишься всё время?

– Твоё какое дело? – с вызовом ответил первый голос.

– Да ей в психушке место, а не здесь! – пропищал третий голос.

Неприятно пахло казённым бельём, будто в больнице.

Альбина наконец открыла глаза. Увидела комнату с несколькими кроватями, как в общежитии, и девчонок разного возраста – кто в заношенной пижаме, а кто – просто в старой футболке до колен.

Та, что была ближе всех к Альбине, она же самая пухлая из всех, сказала:

– Доброе утро.

Оглядевшись, Альбина задала самый очевидный и банальный вопрос:

– Где я?

Сказала и удивилась собственному голосу, звучавшему незнакомо. Будто за неё говорил кто-то другой.

Две или три девчонки заржали.

– Ну ты даёшь, малахольная… – пропищала самая мелкая из девчонок.

Пухленькая девочка, которая сидела на стуле рядом с кроватью Альбины, обернулась к ней:

– Ну девчонки, ну правда! У человека диагноз! Будьте к ней помягче!

Верно говорят, что толстые люди – самые добрые…

– Так пусть в больницу ложится, раз диагноз… – рассудительно произнесла губастая девица, самая высокая из присутствовавших. – Мы-то в чём виноваты?

Пухленькая девочка повернулась к Альбине и медленно, ласково проговорила:

– Не узнаёшь меня?

– Нет, – честно призналась Альбина.

– Она серьёзно, да? – удивилась мелкая. – Что-то раньше я за ней провалов в памяти не наблюдала… Совсем плохая стала!

– Сейчас она всё вспомнит… – Пухленькая взяла Альбину за руки и проговорила: – Я Даша, ты Геля.

– Я не Геля… – возразила Альбина.

Зрительницы вновь заржали.

– Малахольная ты! – пропищала мелкая.

– Ты Ангелина Клячина. Мегера Ивановна называет тебя Пикассо, потому что ты хорошо рисуешь, – продолжала Даша. – Тебе четырнадцать лет. Ты живёшь в детском доме № 4 по адресу…

«Ангелина Клячина – это моя мама», – хотела было сказать Альбина, но вовремя осеклась. Мысленно повторила фразу «Тебе четырнадцать лет» и спросила:

– А год сейчас какой?

– Ты и этого не помнишь? – Даша заметно огорчилась, но терпеливо произнесла: – 1994-й. 19 июня.

Дверь распахнулась, в комнату заглянуло нечто бесформенное и мордастое.

– Все проснулись? – спросило оно нелюбезным тоном. – Марш умываться, ваша очередь.

Дверь закрылась, громко хлопнув.

– Мегера Ивановна? – спросила Альбина.

– Она. Наша заведующая. Смотри в глаза её так не назови. Так-то она Гертруда Ивановна. Гертруда – Гера – Мегера…

Девчонки вышли наружу, одна за другой.

За дверью – коридор, с некрашеными стенами и скрипучим деревянным полом. Здесь было душно, воняло затхлостью. М-да… Мама, конечно, упоминала, что выросла в детском доме, но мельком, без подробностей о том, какой это был клоповник. И о том, что относились к ней, мягко говоря, недружелюбно, тоже не рассказывала.

– Почему я здесь? – спросила Альбина вслух.

– Да потому же, почему и я, – вздохнула Даша. – От нас отказались. Здесь почти у всех родители живы… А что делать. Время, говорят, такое…

Альбина имела в виду совсем не это.

Она мысленно позвала Митю. Ведь если она здесь, в прошлом, в теле собственной матери, то и он, наверняка, тоже. И тоже не в своём теле.

Митя не ответил. Вот тут-то Альбине стало по-настоящему страшно.

– Город? – шепнула она.

– Что?

– Город-то какой?

– Правдинск-Северный.

– Это где вообще?

Даша ответила. Не так уж далеко – всего лишь соседняя область.

Если Митя тоже скакнул во времени, то он, скорее всего, там – в городе, захваченном Хозяевами. Хотя… быть может, их там ещё нет? Не успели ещё напасть?

…В ванной комнате обнаружились всего три раковины, тут же захваченных самыми бойкими девчонками. Пока эти девчонки умывались, нарочито медленно, как показалось Альбине, она рассматривала себя в большое, треснувшее в нескольких местах зеркало длиной во всю стену.

– Я красивая, – сказала Альбина наконец.

– Ты очень красивая! – засмеялась Даша и крепко обняла её.

За 2 дня до вторжения [хлеб]

Митя вернулся в ванную. Надо же хотя бы умыться и зубы почистить, а потом позавтракать. На сытый желудок и думается легче.

В дверь постучали. Пришлось отложить щётку и прополоскать рот досрочно, а потом торопливо одеться.

Стук повторился. Надо же, у них в квартире когда-то не было даже звонка!

И замок другой, но Митя с ним легко справился.

За дверью стоял Рей Непобедимый, ничуть не изменившийся. Ухмылялся, как ни в чём не бывало.

– Здорово, Бока!

Обалдевший Митя не сразу понял, что обращаются к нему.

– Привет… Рей… – неуверенно ответил он.

Тот заметно удивился:

– Как ты меня назвал?

«Что ж я за дурак…» – подумал Митя.

Ему потребовалась секунда, чтобы войти в роль. После чего Митя отшагнул в сторону, пропуская гостя в квартиру, и небрежно произнёс:

– Здорово, Дюха.

– Сколько раз говорить: не называй меня этой собачьей кличкой, – Рей перешагнул через порог и протянул руку. – А первый раз как назвал?

– Рей. Как Рей Бредбери. Андрей – Рей.

Рей задумался.

– Да, так круче. Пусть будет Рей. Ну чё, родоки-то свалили?

– Ну, видимо, – судя по тишине, Митя был один в этой квартире.

– Ништяк. Пожрать чего оставили?

– Сейчас посмотрим.

Они прошли на кухню. В холодильнике отыскались колбаса и яйца, в хлебнице – буханка ржаного.

– Давай яичницу с гренками забабахаем, – предложил Рей.

– Дома-то не кормят, что ль? – съязвил Митя, стараясь не выходить из образа.

– А то ты не знаешь… Мамке зарплату третий год не платят, папаня без работы сидит, живём на подножном корму.

– Прости…

Рей только отмахнулся.

Митя взял мягкую буханку в руки, с сомнением посмотрел на неё. Положил на стол, стал искать нож, открывая все дверцы кухонного шкафа подряд. Рей насмешливо наблюдал за ним.

Нож нашёлся в выдвижном ящике кухонного стола. Митя снял со стены разделочную доску, висевшую на гвоздике, и принялся пилить на ней буханку.

– Ты чё делаешь? – поинтересовался Рей.

– Хлеб режу, не видишь?

– А чё как криво?

Митя не стал признаваться, что понятия не имеет, как правильно резать хлеб, тем более такой мягкий.

– Не проснулся ещё. Давай ты.

– Не вопрос.

– А знаешь что… В будущем хлеб будут продавать сразу нарезанный, – сказал Митя, наблюдая за умелыми действиями Рея.

– Давно пора бы… – кивнул тот.

Митя поставил на плиту сковородку, налил масла. Что теперь? Ах, да.

– Можешь плиту зажечь? – Он протянул Рею коробок спичек.

– А сам-то чего?

– Да не проснулся я ещё, я ж говорю…

– Это прикол какой-то? – Рей потряс в руках коробок, словно боялся, что друг в виде розыгрыша подсунул ему ядовитое насекомое или взрывчатку. Осторожно открыл и, не обнаружив ничего опасного или обидного, спокойно чиркнул спичкой. – Чё-то ты странный какой-то сегодня, Бока.

– В будущем плита будет сама зажигаться. Спички будут не нужны.

– А в будущем – это когда?

– Лет через двадцать пять – точно.

– Ты что, в предсказатели подался? А что ещё будет интересного через двадцать пять лет? На Марс полетим?

– Нет.

– А летающие доски будут, как у Марти Макфлая?

– Тоже нет.

– А что же будет?

– У всех будут смартфоны. Это как компьютер, только размером вот такой… – Митя показал ладонь.

– И чё мне этот компьютер? Я чё, программист? – Рей пожал плечами. – Фуфло какое-то, а не будущее.

За разговором он ловко подрумянил на сковороде кусочки хлеба и кружки колбасы, залил яйцом.

– Какие планы на день? – спросил Митя, когда сели завтракать.

– Есть одно предложение. Нас Жаба зовёт на какую-то тусовку. Обещает приключение.

– Жаба?

– Да-да, я знаю, как ты к нему относишься. Твоё дело. Хочешь – пойдём, не хочешь – не пойдём. Я б сходил. Не понравится – уйдём, делов-то.

– Когда тусовка-то?

– Ближе к вечеру.

– То есть, на трамвае успеем прокатиться?

– Зачем?

– Надо.

– Надо так надо… – Рей пожал плечами.

За 2 дня до вторжения [зуб Марго]

После водных процедур – одевание. После одевания – завтрак в общей столовой.

У входа в столовую Альбина остановилась возле стенгазеты, странно контрастировавшей с прочим антуражем. На убогой облупленной стене висело настоящее произведение искусства: красивый двухэтажный дом, цветущий сад и счастливые дети. Рисунок выполненный акварелью, занимал половину огромного листа. Остальное – текст, в который Альбина не вчитывалась. Она и так знала о чём там: о том, как хорошо живут воспитанники детского дома № 4. И не просто так эта стенгазета тут висит, а для показухи, для всяких государственных комиссий, которые наверняка приезжают сюда…

– Это я нарисовала? – спросила Альбина, хотя знала ответ.

– А кто же! – улыбнулась Даша.

…Контингент детского дома, как оказалось, состоял из полусотни воспитанников и воспитанниц, в возрасте примерно от семи до семнадцати. Причём девочек было значительно больше, перевес составлял примерно 4 к 1. Вот и хорошо.

– Что это за… – с сомнением произнесла Альбина, балакая ложкой в тарелке.

– Да что обычно. Геркулес на воде. На молоке редко бывает…

Громкая ругань заглушила её слова.

Здоровенная девка, проходившая мимо их стола походкой Кинг-Конга, боком задела спинку стула, на котором сидела Альбина. Потом толкнула саму Альбину, уже нарочно:

– Ты чего тут расселась, малахольная? Ни пройти, ни проехать!

– Тебе б похудеть немножко, – сказала Альбина. – Может, и не врезалась бы.

Даша в ужасе вытаращила на неё глаза, замахала руками – не надо, мол – но было уже поздно.

Девка схватила Альбину за шиворот, рывком поставила на ноги, развернула к себе и проорала:

– Ты чё, малахольная, страх потеряла?

– Я не малахольная. Я бесноватая! – спокойно произнесла Альбина в глаза девке.

А ещё она владела способностями, доставшимися ей от тварей из другого мира. В тот момент они включились в ней сами собой, и Альбина увидела врага насквозь, в самом прямом смысле.

Марина Семёнова или просто «Марго», пятнадцать лет. Драки, воровство, приводы в милицию. Пальцы, сломанные о челюсть собственного отчима. Прокуренные лёгкие. Дупло в зубе, который начинает ныть, если есть на правую сторону – поэтому Марго ест только на левую. Эта дылда боится стоматологов до обморока, особенно Татьяну Борисовну, она же Мензурка, штатный врач детского дома № 4. Мензурка сама лично вырывает зубы воспитанницам, видавшими виды щипцами… Самый страшный кошмар Марго – что проклятый зуб однажды заболит в полную силу. А он заболит, ещё как заболит…

Альбина отправила мысленный приказ. Марго оттолкнула её, вскрикнув от внезапной боли, и схватилась за щёку.

«Слабовато», – решила Альбина и повторила приказ, вложив в него максимум сил. Марго свалилась на пол и завыла раненым слоном. Щека под её широкой пятернёй раздувалась на глазах, словно мяч.

К Марго уже прорывалась Мегера Ивановна, расталкивая окруживших здоровенную девку воспитанниц.

– Что? – крикнула она. – Что за цирк опять?

– Зуб! Зуб! – ревела Марго.

Могучая Мегера Ивановна без особых усилий отняла руку Марго от щеки. Оценив ситуацию, невозмутимо приказала:

– В медкабинет её!

– Только не в медкабинет… – промычала Марго.