И Даша, скрепя сердце, принялась действовать соответствующим образом, то есть стала смотреть по сторонам, выискивая что-нибудь примечательное.

А примечательного было немало, и едва ли не каждый гость обращал на себя внимание. Тут и там показывались золотые генеральские эполеты, но еще ярче горели в свете свечей многочисленные бриллианты на шеях дам. Платья же тут были всех возможных цветов и фасонов, так что нужно было делать над собой усилие, чтобы не вертеть головой – это выглядело бы слишком провинциально.

На самой Даше было голубое платье, которое после деревенской простоты казалось ей роскошным, даже несмотря на то, что ушито было на скорую руку и ходить ей следовало осторожно, чтобы ни один шов не разошелся.

– Это так хорошо, просто чудесно! – говорила ей Соня, пока они ехали в карете. – Ты в этом платье и с убранными волосами удивительно красива! Такая загадочная!

Сейчас Даша украдкой взглянула на себя в зеркало и поняла: да, так и есть. Пожалуй, в таком виде она себе нравилась. Может быть, впервые в жизни.

Вообще, она никогда не считала себя красивой и даже интересной. Очень худая, бледная, с непослушными рыжими волосами и яркими веснушками. На всем ее облике лежал отпечаток какой-то простоты. Не может у аристократической красавицы быть веснушек.

Впрочем, за красотой Даша никогда не гналась, а теперь – и подавно. Она знала, что у нее здесь другая цель, и для этой цели ей красота не особенно нужна. Скорее даже вредна, и от замечания Сони становилось немного тревожно.

Конечно, отец говорил ей, что для девицы красота – это тоже оружие, которым нужно уметь пользоваться. Но она этим оружием не владела, а отец ее этому обучить не мог. Так что оставалось надеяться, что прямо сейчас ей этим оружием никого бить не придется. Тем более здесь столько дам и девиц и красивее ее, и лучше одетых.

И все же Даша никак не могла отделаться от ощущения, что все вокруг на нее смотрят. Все украдкой обсуждают ее подшитое платье, веснушки, бедность и странную семейную историю.

Она делала над собой усилие, чтобы сохранять спокойный вид, улыбалась, если встречалась с кем-то глазами, но улыбка выходила очень натянутой.

– Гляди, гляди! – проговорила Соня, указывая куда-то в сторону дверей, и Даша увидела, как все люди вокруг невольно подобрались и обратили взоры в одну точку. – Государь!

И впрямь из дверей вскоре показался человек в белом с золотом мундире с огромной алмазной звездой на груди, тот самый, которого Даша не раз видела на парадных портретах. Лет за пятьдесят, с пышными бакенбардами, тронутыми сединой. Был он очень бледен и смотрел вокруг так, словно был нездоров, но старался не показывать этого.

Император взглянул на украшавшее залу огромное изображение Заступника Михаила с мечом и еловой ветвью, поклонился ему, а затем сделал милостивый знак окружающим: дескать, веселитесь, дамы и господа, не очень-то обращайте на меня внимание, я просто так, тоже потанцевать зашел, без чинов.

– А это наследник-цесаревич с супругой, – прокомментировала Соня появление пары, состоявшей из темноволосого молодого человека в черном артиллерийском мундире и чопорной юной дамы с удивительно высокой прической и скучающим выражением лица.

– Да, я знаю, – сказала Даша. – Он в нашем мундире, это ведь государев сын шефствует над артиллерией.

– Он не сын государя, – поправила Соня. – Он государю младший брат.

– Брат? – переспросила Даша. На ее взгляд, наследник был моложе государя лет на двадцать с лишним.

– Ну да, – ответила Соня. – Ты разве не знаешь? У государя нет сыновей, поэтому наследует ему брат. А такая разница у них оттого, что прежний государь, Сергей Николаевич, очень рано овдовел. Его супруга только одного сына успела родить, а он после не хотел второй раз жениться. Я, говорил, своего ангела так безмерно любил, что никто мне ее заменить не сможет, а из одного долга жениться не желаю, потому что наследник у меня и так есть, ну и отстаньте все от меня.

– Но откуда-то же у него второй сын взялся?

– Ну, так на старости лет государь все-таки свое решение переменил. Встретил молодую княжну Хостинскую и влюбился в нее без памяти, вот и женился. А от нее-то родился цесаревич Сергей Сергеевич, который своего брата на двадцать шесть лет моложе, и говорят еще…

Но что именно говорят о цесаревиче – Даша прослушала, потому что в следующий миг ее сердце пропустило удар, а кулаки невольно сжались. Она увидела, как вскоре после венценосных особ в залу вошел молодой человек с надменно-холодным лицом в идеально сидящем мундире гвардейского штаб-ротмистра и с черной повязкой, закрывающей правый глаз.

– А вот это кто? – спросила она Соню, прекрасно зная, что та ответит.

– Этот? – Соня пригляделась, куда именно кузина указывает взглядом. – Ах, это же Кирилл Стужев! Нынче все в него влюблены! Это же настоящий Маурицио, про него ходит столько историй! Ты разве не знаешь?

Даша почувствовала, как в ней закипает ярость.

– Знаю лучше, чем хотелось бы, – только и смогла она проговорить сквозь зубы.

– А что такое… ах да! – Соня залилась краской и замолчала.

– Кто это с ним разговаривает? – спросила Даша, кивнув на улыбчивого господина в великолепном статском фраке, который то и дело склонялся к уху Стужева.

– Это Родион Быстрицкий, – ответила Соня, довольная тем, что кузина, кажется, на нее не обиделась. – Поэт. Его стихи по всему Маринбургу цитируют, я тебе дам почитать. Там есть некоторые такие…

Она запнулась и слегка зарделась.

– А что за истории про него ходят? – спросила Даша.

– Да множество! Говорят, что он объехал полмира, служил на Черкасском разломе и даже лично убил там демона. Что он учился чародейству в Нердлингенской академии. Что в Галльсии он оказался как раз тогда, когда там вспыхнула революция, и он бился на баррикадах, и его там за это наградили званием Народного героя, только знак этого звания он не носит, потому что в Борее за это сажают на каторгу. Ну, а уж про его отношения с женщинами сколько рассказывают…

– И все-то это наверняка вранье, – проговорила Даша, глядя в сторону.

– Ты думаешь? – удивленно спросила Соня. – А мне кажется, что многое правда. Ну, сама на него посмотри. Наверняка же многие хотели бы…

– Вот ты бы, к примеру, хотела?

Соня покраснела и ничего не сказала, все было и так очевидно.

– А кто эта дама? – спросила Даша, указывая на стройную блондинку лет двадцати пяти в очень открытом алом платье.

– Это графиня Рымина, жена фельдмаршала.

– А фельдмаршал не возражает против того, что она так любезничает со Стужевым?

В самом деле, графиня улыбалась своему спутнику с большой теплотой и какими-то развратными искорками в глазах, так что казалось, она вот-вот прижмется к нему всем телом, и только присутствие посторонних людей удерживает ее от этого.

– Фельдмаршал сейчас на границе с Норцией. Но, впрочем, он, говорят, всегда был равнодушен к тому, чем занята его жена.

– Что это ты, Соня, такие вещи говоришь? – вмешалась тут в разговор Марья Сергеевна, как раз закончившая отдавать обязательные поклоны и вернувшаяся к дочери с племянницей. – Ты молода еще о таких вещах судить.

Соня в ответ скорчила гримасу, но так, чтобы мать не видела.

В следующий миг оркестр, который до того готовился и настраивался в противоположной части залы, заиграл полонез. Присутствующие стали выстраиваться в пары, выступать в центр зала. Первым встал император с какой-то статной немолодой дамой. Затем шли наследник с супругой. Через несколько пар после них пошел Стужев вместе с женой фельдмаршала.

Танцевать Даша умела, хотя и не очень хорошо. Ее поначалу учил отец, но потом, когда понял, что учитель из него неважный, стал возить в губернский город, где она понемногу освоила и полонез, и вальс, и мазурку, несмотря на то что учитель ее был старичком, которому даже ходить было тяжело.

Он очень любил хвалиться тем, что однажды его ученица танцевала с самим императором и поразила его своей грацией. Правда, как он однажды проговорился, речь шла о еще позапрошлом императоре.

К Даше подошел какой-то седой усатый господин в полковничьем мундире. После она начала переходить от одного кавалера к другому и в итоге встретилась со Стужевым. В этот момент она слегка дрогнула и едва не оступилась. Ей пришло в голову, что одноглазый ловелас может ее узнать, хотя как бы это могло произойти? Он ведь ее и не видал никогда, да и вряд ли знал, что у погубленного им два года назад подпоручика была сестра.

Но он ничего не заметил, и даже толком на Дашу не взглянул, и это отчего-то ее задело. Вопреки всему, о чем она сама думала полчаса назад, ей вдруг отчаянно захотелось ему понравиться. Тем слаще была бы ее месть!

Но нет, кажется, впечатления на заносчивого красавца она не произвела, хотя некоторые из кавалеров, казалось, смотрели на нее с неподдельным интересом.

Полонез закончился, Даша отошла к дивану и стала дожидаться Соню, которая о чем-то болтала с другой девушкой и весело смеялась. Та вернулась вся раскрасневшаяся и стала рассказывать, как какой-то Верховцев смешно оступился прямо на глазах у государя, и тот даже что-то по этому поводу пошутил, и что какая-то ее подруга воображает, что у нее зеленые глаза, и оттого надела зеленое платье, которое ей совсем не идет, и что-то еще в том же духе…

Но тут заиграли вальс, и Даша почувствовала, как по ее спине пробежал холод. Она увидела, что к ним прямо сквозь толпу кавалеров быстро и решительно шагает Стужев.

Холодный взгляд единственного глаза стального цвета не выражал ничего особенного, но не было ни малейшего сомнения, что он идет, чтобы пригласить… но кого – ее или Соню?

Даша вздрогнула и отвела взгляд. Этого еще не хватало! Она не хочет, нет…

– Вы позволите? – В его голосе ей послышалась насмешка. Не было у него ни малейшей мысли, что она может ему что-то не позволить. И да, конечно же, вопрос был обращен именно к ней, а не к Соне, и не к одной из девушек, стоявших рядом с ними.

Даша повернулась и уставилась на Стужева. Ей нужно было что-то ответить, а она только глядела на него, слегка раскрыв губы и покраснев. Первым ее желанием было закатить ему пощечину или сказать что-нибудь такое… самое ужасное, но, как назло, ничего настолько убийственного у нее заготовлено не было.

Она почувствовала, как Соня слегка подталкивает ее в бок. Действительно, дальше вот так стоять истуканом было совершенно неприлично. Она молча протянула Стужеву руку, и они направились к танцующим.

Шла она медленно, боясь оступиться и судорожно раздумывая над тем, что же ей теперь делать. Убить его прямо сейчас? Но ведь ей нечем, не шпилькой же для волос. Да и будет это не поединок чести, а отвратительное преступление, за которое ее заклеймят и отправят на каторгу. Разве за этим она приехала?

А если говорить с ним, то о чем? Господи, только бы не спутаться опять! Раз-два-три, раз-два-три!

– Вы вальсируете так, как было принято во времена моей молодости, – сказал Стужев с ироничной улыбкой.

– А разве вы немолоды? – спросила она.

– Молодость – понятие относительное, – сказал он. – Кто-то до седых волос – ребенок, а кто-то к тридцати годам успевает прожить несколько жизней.

– Кто прожил хоть одну жизнь, и все еще ходит по свету, тот – ходячий труп, – ответила Даша. Ей была противна его вальяжность.

Стужев в ответ расхохотался.

– Вас надо познакомить с Быстрицким! – сказал он. – Сейчас закончится вальс, и я вас ему представлю.

– Это будет столь же неприятное знакомство?

Даша мысленно прикусила себе язык. Ей не следовало так себя вести с этим человеком. Гораздо лучше было бы изображать себя польщенной его вниманием или хотя бы проявить обычную светскую вежливость. Но она ничего не могла с собой поделать. Хладнокровие, которым следовало бы обладать артиллерийскому офицеру, не было ее сильной стороной.