Я заржал. Она подхватила. Чем мне нравится моя наставница – с ней не соскучишься. А еще она умная. Но эксцентричная. Зато красивая. Но у нее тоже муж. И дочка. Тьфу, идиот! Как там?.. Отелло незагорелое.

Возвращаясь с работы, я впервые увидел Жанну. С виду – обычная девушка. Коричневые мягкие штаны, желтая футболка с изображением небоскребов. Короткие русые волосы слегка растрепаны, но вроде и так сейчас носят. Вот только глаза… Она бросила взгляд мельком, но и этого хватило, чтобы меня обдало космическим холодом. В этих глазах и впрямь зияла пустота космоса. Черная и бесконечная.

Я застал ее в странной позе на лестничном пролете, ведущем с нашей площадки на третий этаж. Натужно постанывая, сумасшедшая уперлась руками в стену, словно хотела вдвинуть ее в собственную квартиру – за стеной, насколько я понимал планировку, должна была находиться кухня.

– По-мо-ги!.. – простонала вдруг Жанна.

Я едва не сломал в замке ключ, торопясь открыть дверь. Очутившись дома, едва перевел дух, будто за мной три квартала гнались бандиты. Впрочем, бандиты – это ничего, это хотя бы понятно. А вот когда просят помочь двигать стены…

Ужинал я без аппетита. В голове по-кошачьи шипело: «У нее муж-шш! У нее муж-шш!..» А еще передо мной стоял взгляд пустых глаз. И слышался стон сумасшедшей: «По-мо-ги!..» Стон повторился, уже наяву. Нет, это уже была не Жанка. Да и не стонали вовсе, а вопили:

– Помогите! А-аа!!! Убивают!.. Вова, Вова, не надо! А-аа!!!

За стеной забу́хало, словно кто-то швырял гири. Послышался бессвязный мужской ор, где отчетливо различался лишь мат. Собственно, ор и состоял из мата. И не переставала визжать Наташка:

– Убивают! А-аа!!! Помогите! Спасите!!!

Вот тебе, Гелий Аркадьевич, и обещанный концерт. И что теперь делать? То что за стеной и впрямь совершалось убийство, я почти не сомневался. Вызвать полицию?.. Рука уже потянулась к телефону, но я вспомнил слова Ирины о том, что ей сказал полицейский. «Когда убьет, тогда и вызывайте». Но не мог же я стоять столбом, когда там такое! Кстати, Ирка ведь говорила еще что-то о ребенке… Я прислушался. Среди криков, воя, визгов и воплей я смог выделить только мужской и женский голоса. Или вот это визжал сейчас мальчик?.. Меня словно ошпарило. Занемели губы и дернулось веко. Я выдвинул кухонный ящик и выбрал самый большой нож. А потом решительно двинулся к двери.

За порогом стояла Ирина. Увидела нож, нахмурилась, толкнула меня в грудь. Я, едва не упав, спиной вперед влетел в прихожую. Хозяйка квартиры шагнула следом и захлопнула дверь.

– Я тебе что говорила? Не лезь к ним! Не обращай внимания!

– Не обращать?.. Ты что, не слышишь? Он ее убивает! И ребенка тоже… Вроде бы.

– Нет там никакого ребенка! Он давно у бабки живет. А убивает он ее через день да каждый… Нет ты погляди, – вновь посмотрев на мой нож, всплеснула руками хозяйка. – Какие мы храбрые! С ножичком! Пошли спасать от зла Вселенную.

– Женщину, – хмуро поправил я. – От убийцы.

– Какая она женщина, ты чего? – покрутила у виска Ирина. – Пьянь перекатная, б…дина обоссанная! И ее ты будешь спасать?

– Она тоже человек! – вскинул я голову.

– А ты готов ради такого человека… – Ирка аж задохнулась. – Пойдешь спасать эту шваль и проткнешь ненароком ушлепка, у которого из человеческого только наколки остались… Ты готов из-за таких человеков зону лет десять топтать?! – Она схватила меня за грудки и затрясла, роняя слезы. – Готов, придурок ты этакий?!.. Я у тебя все ножи, все вилки отберу, если ты такой… такой добренький! Спасатель хренов! Я тебя сейчас так спасу!..

Ирина затолкала меня в комнату и рванула кверху мой джемпер.

– Нет! Ира, нет!!! – завопил я похлеще несчастной Наташки.

Я стал бешено вырываться, но под рукой вдруг оказалась теплая, тугая грудь, почему-то уже обнаженная. Ослепила белизна простыни. Кто расстелил постель?.. С моим сознанием творилось что-то неладное. Оно будто стало озаряться стробоскопическими вспышками. Иркины груди… плоский смуглый живот… бисеринки пота… курчавая поросль… гладкость бедра… И вот уже – влажное горячее тепло… раскрытые жадные губы: «Еще… еще… еще!!!» И – толчки, толчки, толчки!.. Блаженство, сплошное блаженство – сладкой пульсацией по каждому нерву.

Я пришел в себя лежащим навзничь. Абсолютно голый, мокрый от пота, с вынутым мозгом, с выдранным сердцем. Вместо них – вонючие испражнения.

Ирина уже заканчивала одеваться.

– Так что, оставить ножи или забрать? – усмехнулась она.

– Оставить… – прошептал я.

Разумеется, оставить. Нужно же мне будет чем-то себя убить!

Потом я осознал вдруг, что стою на пронизывающем ветру, прислонившись к стене какого-то здания. Я был одет, но почему-то без шапки… «Так же как все, как все, как все…» – застучали в мозгу слова старой песни. В каком еще мозгу? У меня же нет мозга…

А надо мной вовсю измывался ночной город. Он щерился черными окнами спящих квартир, скабрезно подмигивал желтыми бельмами светофоров, тряс в пароксизме хохота ветками замерзших деревьев, гудел проводами, свистел и шипел изредка проносящимися автомобилями.

– Заткнись, сволочь! – процедил я сквозь мертвые от холода губы. Или они уже были мертвыми от смерти? Может мне все-таки хватило решимости?.. Нет, сердце ухало мерзкими упругими толчками. Толчки, толчки, толчки!.. – А-аа! – хрипло завопил я, силясь перекричать саму жизнь, но обращаясь по-прежнему к городу: – Я бы уничтожил тебя! Я так желаю тебя ненавидеть! Но ты сумел себя защитить! Ты прикрылся моей любимой! Я не могу ненавидеть то, что дало мне эту любовь!.. Слышишь, ты, каменный прыщ на жопе Земли! Ты жалкий трус и ублюдок! Я хочу тебя ненавидеть, но я благодарен тебе!

А потом я почувствовал, как за мной задрожала стена. Она мелко тряслась, будто заходясь в тупой злобе. Стало так жутко, что я прыгнул вперед. Поскользнулся, упал вниз лицом, быстро перевернулся на спину, отчетливо представляя, как рушится на меня расколотое гневом города здание.

Но на меня ничего не рухнуло. И враз прекратился ветер. Уши забило такой тишиной, что я вновь понадеялся было, что умер.

Оказалось, я бродил совсем рядом от дома. Уже возле дверей квартиры невольно глянул туда, где сегодня корячилась Жанна, и поднялся. В том самом месте, где я застал в странной позе больную девчонку, стена была оклеена скотчем. Широкие бежевые полосы в несколько слоев украшали ее и крест-накрест, и просто поперек лишь на одном участке, размером, что в высоту, что в ширину примерно с дверь.

«А может, ей правда чудилась дверь? – подумал я. – Может, она не толкала стену, а не давала открыться той двери?» Тут я вспомнил, как только что дрожала за моей спиной, словно трясясь от гнева, другая стена и, перепрыгивая через ступеньки, бросился домой. Повключал везде свет и рухнул как подкошенный на смятую, до сих пор пахнущую влажным грехом постель.

Утром я пошел на «единицу». Я не смог бы глядеть на Ленту, не выдержал бы ее взгляда, улыбки. Мне было плохо не видеть ее, но увидеть ее было бы страшно. Я внушил себе, что она сразу бы все поняла. Ну конечно! У меня же не лицо, а зеркало, как сказала Инна. Вот она-то бы точно все по нему углядела. Я словно наяву представил ее ухмыляющееся в откровенной издевке лицо, будто услышал ехидное: «Вот и молодец, так и надо. Давай теперь со мной. Ну ее, эту Ленту! У нее муж и трое детей». По-моему я начал сходить с ума. Какие еще трое детей?.. Трое мужей. То есть, тьфу, двое. Бывший и тот, который не муж.

Я зарычал в бессильной злобе на себя. Все было так хорошо! Почему я все испортил? Все опоганил и опошлил!..

«А ну-ка тихо! – рявкнул вдруг внутренний голос. Долго же он пропадал… – Я не пропадал, я угорал над твоими ужимками. Знаешь, ты очень похож на макаку. Может, я и впрямь чего-то не знаю? Хотя макаки столько не живут. Или ты долгожитель?.. Чего мне надо? А все того же. Чтобы ты перестал питаться собой. От тебя скоро уши останутся, потому что до них не достать. Прекращай себя грызть! Слышишь, ты, идиот? Что ты там опять испортил? Ах, все! Ну надо же, какой ты мастер. И мужа Ленте тоже ты сосватал? Не ты?.. А чего же так оплошал? И дочку ей не ты родил, и мужа ей не ты нашел. Непорядок. Конечно, ты во всем виноват. Ошибся я, прости. Давай вернемся. Где там у нас ножичек? По горлышку – чик, и порядочек. И наш Дирижаблик уносится ввысь. Иже еси на небеси. Лепота!»

Мне очень хотелось придушить свой внутренний голос. Но он, зараза, выбрал удобное место для проживания. А излагал сейчас сущую правду. За что же его душить?

Я уже говорил, что беда не приходит одна? Не говорил? Так вот, не приходит. Только я вошел в кабинет, как Ольга, не здороваясь, бросилась ко мне:

– Гелиос! Ты что натворил?

Я впал в ступор, лихорадочно соображая, что из того, что я действительно натворил, годится в качестве ответа Ольге. Ничего не придумав, я спросил:

– А что? Компьютер вчера забыл выключить?

– Скорее, голову забыл включить. Еще при рождении.

– При рождении я не умел.

– И до сих пор не научился.

– Да что случилось-то, скажи! У меня уже подмышки мокрые.

– Хорошо, не трусы. Но скоро, думаю, будут. Ю-ю сейчас прилетал. В страшном гневе. Пыхал огнем.

– А я-то при чем?

– Так в гневе-то он на тебя. Сказал: придет – уволю. Может, уже уволил. Обидно будет. Ты потешный.

– Чего это я потешный? – разозлился вдруг я. – Ты на себя посмотри!

– А ты, блин, скачи галопом к Ю-ю! Что, не въехал еще, что это не шутки?

И я поскакал. Правда, мне было совсем не страшно. Потому что я был страшно зол. Не хватало проблем, так на́ тебе еще ПМС у Юрия, чтоб его, Юрьевича! Как, кстати, его фамилия? Так ведь и не вспомнил.

– Посидел на моей шее?! – завопил тот, едва я к нему вошел. – Хорош, насиделся! В бездну!

Точно. Фамилия Ю-ю – Сошеев. Типа, нах со моей шеи! Настроение у меня сразу улучшилось. Я сел на один из стульев возле начальственного стола и тихо-мирно произнес:

– Здравствуй, Юрий Юрьевич. Ты чего же так орешь? Как там у Филатова?.. «Али каша подгорела, али студень не хорош?»

– Я тебе сейчас покажу студень! Я тебе сейчас дам кашу! – подскочил красный – страшно даже, далеко ли до инсульта в его возрасте – Сошеев.

– Спасибо, я сыт. Так в чем все-таки дело?

– А в том, – подбежал и завис надо мной гневным укором Ю-ю, – что крутить на рабочем столе шашни я не позволю!

– Не понял… – искренне удивился я. Допустим, Сошееву доложили о моем походе в юротдел. Кто? Ольга вряд ли, она сама в непонятках, да и чего бы вдруг? Значит, Инка. Или через нее кто-то. Но, пардон, при чем тут рабочий стол? Я эту мысль дословно и повторил: – При чем тут рабочий стол?

– Ага! – обрадовался Ю-ю. – Значит, остальное правда?

– Подожди, – выставил я руку, чувствуя, что вновь начинаю закипать. – Давай сначала четко сформулируем вопрос. Кто крутил шашни? Когда? С кем? Где?.. Я думаю, все же не на́ рабочем столе. Может быть, на рабочем месте? Или хотя бы за́ рабочим столом?

– Слушай, умник, у меня таких как ты за забором очередь. Выпну, и даже не поморщусь.

– То-то я протиснуться не мог! Думал, что за толпа? А это к тебе очередь. Ну давай, пни. Жопу подставлять?

– Так, Левий, давай по-мужски, – скрипнул зубами Ю-ю и вернулся на место.

– Давай, – серьезно сказал я. – С этого и надо было начинать, а не визжать как баба.

– Но-но!

– Тпру! Приехали. Давай, вываливай. И, кстати, я Гелий.

– Ну и хорошо, – удивился Сошеев. – Я знаю. – Потом он помялся, снова встал, походил взад-вперед по кабинету, опять сел. – Ты к Ольге не лезь, а? Ну чего тебе, баб не хватает?

Теперь вскочил я.

– Ты что, с дуба рухнул? Какая еще Ольга?

– А-александровна, – начал вдруг заикаться Ю-ю. – Т-тетакова.

– Вы все тут, на Севере вашем, мозги себе поотмораживали! Я только и слышу: не лезь к этой, не лезь к той! Они у вас что, под напряжением?