Проблема была только в том, что очереди из достойных женихов к воротам Замка "Темные пески" почему-то не наблюдалось. Несмотря на титул, обширные земли и даже эту странную магию (которая, как я позже узнала, считалась здесь скорее дурным знаком), я явно не была завидной невестой по меркам этого мира. Соседние лорды находили причины отказываться от визитов, их сыновья внезапно оказывались обрученными или уезжали "по делам", когда заходила речь о возможном союзе. Даже мой управляющий как-то обмолвился, что "репутация дома Артарашей… своеобразна".

Ирония судьбы – мечта сбылась, но в самом неудобном и прозаичном её аспекте: замуж выйти всё равно надо, а женихи не спешат. И если в книгах героиня могла бы отправиться на поиски приключений, то здесь меня ждал лишь бесконечный круг приемов, где за улыбками и поклонами скрывался страх, и тихих шепотов за спиной.

Глава 2

Одежды у меня было не очень много – провинциальная портниха, старая мастерица из ближайшего городка, обшивала более именитых и богатых клиенток из столицы или соседних крупных баронств. До меня, владелицы мрачноватого замка на отшибе, она доезжала редко, а когда приезжала, то шила что-то простое и практичное, ссылаясь на нехватку времени и модных материалов. А моя личная прислуга, хоть и преданная, не умела шить шикарные платья. Вот рубашки покроить и сшить, обычные, нательные, из добротного льна или хлопка – это да, запросто. А платья для балов и приемов – самые простые, без изысков, часто перешитые из старых. И потому я, вопреки строгому этикету Драгорашской империи, вынуждена была показываться на людях в одном и том же наряде по два, а то и три раза. Не сказать, чтобы я, бывшая Маргарита Андреевна, сильно горевала по этому поводу – земной опыт научил ценить практичность. Однако же я прекрасно понимала, что данный факт, вкупе с моей «незавидной» репутацией и странноватым замком, не помогает привлечь ко мне внимание тех самых красавцев-женихов, о необходимости которых мне так настойчиво напоминали.

Сегодня я надела лучшее из того немногого, что у меня было: темно-синее бархатное платье. Цвет напоминал глубину ночного неба или темные воды реки Аштар в час перед грозой. Бархат был густым, тяжеловатым, с глубоким ворсом, который ловил свет свечей и факелов, отливая легким благородным блеском, будто сквозь ткань проглядывали звезды. Платье было пышным от талии книзу, с несколькими нижними юбками из более жесткой ткани, которые создавали объем, но без излишеств – никаких кринолинов в провинции не водилось.

Лиф был узким, почти сковывающим, с жестким корсетом внутри, который заставлял держать спину прямо, а дыхание делал неглубоким – каждый вдох давался с усилием, будто я носила на себе невидимые цепи. Именно на лифе сосредоточилось единственное украшение: он был расшит серебряными нитями в виде причудливого, но не слишком сложного узора – стилизованных волн или, может, сплетающихся ветвей. Если приглядеться, узор напоминал древние руны, но я предпочитала не задумываться, не было ли это наследием тех самых Хранительниц Бездны.

Рукава были моей слабостью – пышные «фонарики» от локтя до запястья, слегка присобранные у плеча и свободно ниспадающие вниз, открывая узкие манжеты из тонкого белого батиста. Когда я двигалась, рукава колыхались, как крылья ночной птицы, а в складках ткани прятались карманы – моя маленькая вольность, за которую портниха ворчала, но все же сделала.

Под платье я надела единственные приличные туфли – темно-синие бархатные, на невысоком, но устойчивом каблучке, которые уже начинали немного натирать пятки. Они были куплены три года назад в столице, во время моего единственного визита ко двору, и с тех пор бережно хранились в шкафу, завернутые в мягкую ткань.

Личная горничная, смешливая толстушка Мэри с вечно розовыми щеками, напоминавшими спелые яблоки, уложила мои темно-каштановые, чуть вьющиеся волосы. Ее пухлые пальцы, привыкшие к грубой работе, удивительно ловко справлялись с непослушными прядями. Прическа получилась незамысловатой, но аккуратной: часть волос была собрана сзади в тугой узел, закрепленный простыми деревянными шпильками, а несколько прядей искусно выпущены обрамлять лицо и смягчать его угловатые черты. "Чтобы ваша светлость не выглядела слишком строго", – бормотала Мэри, закусывая губу в сосредоточенности. Никаких сложных валиков, локонов или диадем из волос – Мэри не владела такими премудростями, да и некому было научить ее этим столичным хитростям в нашем захолустье.

Затем она сделала мне легкий вечерний макияж, достав из потертого бархатного мешочка свои нехитрые принадлежности: лишь чуть подчеркнула острые скулы легкой пудрой цвета загара, нанесла на немного пухлые губы бальзам с едва уловимым розоватым оттенком, пахнущий медом и лавандой, а на черные ресницы – крошечную тушь, чтобы глаза, серо-голубые, как дымка над горами на рассвете, казались чуть выразительнее. Никаких ярких румян или помад – не в моем стиле, да и не к лицу. "И без того красавица", – неуклюже похвалила Мэри, отступая на шаг, чтобы оценить свою работу. В ее голосе слышалась неподдельная гордость – словно она готовила меня не к банальному приему, а к коронации.

На шею я надела главную фамильную драгоценность – тяжелое золотое колье в виде гибкой ленты, украшенное крупными, глубокого василькового оттенка сапфирами в старинных кастах и мелкими бриллиантами, искрящимися холодным блеском. Металл был настолько старым, что потерял желтизну, приобретя благородный бледный оттенок. Колье ощущалось непривычно тяжелым и чужим, будто впивалось в кожу тонкими зубцами. В уши – серьги-гвоздики с такими же, чуть меньшими сапфирами, которые Мэри вставляла с осторожностью, боясь причинить мне боль.

Все, я готова. Можно спускаться по холодным каменным ступеням, по которым столетиями ступали ноги моих предков, оставивших в камне едва заметные углубления. Можно застыть на мгновение на пороге бального зала, где уже слышны приглушенные голоса и шелест шелков, собрать на губах улыбку – ту самую, светскую и безупречную, которую я так долго тренировала перед зеркалом – и притворяться, что я очень, очень рада их видеть. Ну просто счастлива, да. Как же иначе.

С этими невеселыми мыслями я переступила порог спальни и направилась по просторному, высокому коридору. Каменные стены, гладкие от времени и бесчисленных прикосновений, были освещены не огнем, а магическими шарами, вмурованными в старинные бронзовые бра с изображением вороньих голов. Они излучали мягкий, холодноватый голубоватый свет, отбрасывая причудливые тени от резных карнизов на потолке и тяжелых гобеленов на стенах, изображавших сцены сомнительных побед предков – то ли в битвах, то ли в темных ритуалах. Воздух здесь всегда пахнул пылью веков, едва уловимым, вездесущим холодком древней магии, пропитавшей камни – запах, напоминавший мне о том, что эти стены помнят куда больше, чем я могу представить.

Мои туфли тихо постукивали по полированному каменному полу, отзвуки шагов терялись в гулкой пустоте коридора, словно поглощаемые самим замком. Я миновала несколько глухих дубовых дверей, украшенных железными скобами в виде змеиных голов, ведущих в другие покои – те, что уже много лет стояли запертыми, с засохшими чернилами на пергаментах внутри. Подойдя к началу главной лестницы – широкой, круто спускающейся вниз, с массивными резными перилами из черного дерева, покрытыми тонкой паутиной трещин – я на мгновение задержалась, чувствуя, как сапфиры на шее холодно прижимаются к коже. Спуск требовал внимания: платье стесняло движения, а каблуки могли зацепиться за вытертую ковровую дорожку с выцветшим гербом Артарашей, покрывавшую ступени. Каждый шаг отзывался легким звоном в висках – то ли от напряжения, то ли от того, что древние камни будто шептались под ногами.

Затем – вниз, через сводчатый проход, украшенный фресками с изображением каких-то забытых битв, где фигуры в черных плащах стояли над поверженными врагами, в огромный холл первого этажа. Обычно здесь царила торжественная тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц и шорохом платья дежурной горничной, но сейчас…

Гости уже начали прибывать в полную силу, и холл, обычно такой пустынный и величественный, теперь гудел, как потревоженный улей. Их было много, слишком много. Шумных, громкоголосых, облившихся духами, которые смешивались в тяжелую, удушающую атмосферу. Резкие ноты амбры и пачули, сладкие волны жасмина и розы, пряные аккорды мускуса и сандала – все это висело в воздухе густым, почти осязаемым облаком, перебивая даже привычный запах старого камня и дымка из каминов, где горели не обычные дрова, а особые ароматные поленья из иммертальского дуба.

Дамы в кринолинах, похожие на распустившиеся цветы неестественных оттенков – лиловых, ядовито-розовых, синих, каких не встретишь в природе, – перебирали веерами с такой скоростью, будто пытались отогнать не только духоту, но и саму ауру этого места. Кавалеры в камзолах со стягивающими спину шнуровками и туго накрахмаленных жабо, украшенных фамильными брошами, перешептывались, бросая на стены замка быстрые, нервные взгляды. Все они перемещались, кланялись, целовали руки, обменивались любезностями – и все это было пропитано фальшью, как пропитаны духами их носовые платки.

Особенно выделялась группа молодых аристократок, чьи пересмешки, приглушенные, но все же слышные, разносились по холлу. Их платья, явно столичной работы, стоили целое состояние, а в волосах сверкали диадемы с камнями, которых хватило бы на содержание моего замка на год. Они уже разглядывали мой наряд, их взгляды скользили по бархату платья, оценивающе останавливаясь на скромном серебряном шитье и фамильных сапфирах.

Никого из них, будь моя воля, я никогда не пригласила бы в стены Темных песков. Слишком уж они были двуличны, эти придворные лисы. Сегодня – комплименты и улыбки в лицо, а завтра – злые сплетни и интриги за спиной, шепотки в углах бальных залов, где упоминалось и "проклятие Артарашей", и "странные происшествия" в их владениях, и моя собственная, якобы унаследованная от предков-ведьм, "неестественная" магия.

Но, увы, именно эти люди с напудренными париками и высокомерно поднятыми подбородками считались цветом нации, элитой империи Драгораш. Они носили громкие титулы, имели запутанные сети связей и огромное влияние, в том числе и при самом императорском дворе. Их благосклонность могла открыть двери, их недовольство – разрушить репутацию. И я, графиня Маргарита горт Артараш, с моим шатким положением новой хозяйки проклятого замка, без прочной поддержки рода и с необходимостью срочно выйти замуж, не могла позволить себе игнорировать никого из них. Каждый визит, каждая улыбка – это шаг в опасной игре, где ставкой было не только мое будущее, но и судьба всего дома Артарашей.

Вот та же баронесса Листара горт Заринская, только что вплывающая в парадные двери, которые распахнули перед ней два рослых лакея в ливреях с фамильным гербом – скрещенными мечами над волной. Ее появление сопровождалось волной тяжелого аромата – смеси апельсиновых цветов и чего-то приторно-сладкого, от чего непроизвольно сморщился нос у стоявшего рядом пажа. Тучная дама лет пятидесяти, вся укутанная в нелепые для теплого вечера горностаевые меха (хотя до сезона ношения мехов оставалось еще добрых два месяца), из-под которых виднелось платье ослепительно-розового цвета, расшитое золотыми нитями в виде замысловатых узоров, напоминающих то ли паутину, то ли вязь древних заклинаний.

Ее лицо, напудренное до маски, было украшено искусственными мушками – одна в виде полумесяца у левого глаза, другая, круглая, над нарисованной алой губой. На голове возвышалась сложная прическа, увенчанная миниатюрным корабликом из перьев экзотических птиц, который покачивался при каждом ее движении, будто плывя по невидимым волнам. Тяжелые серьги с рубинами, каждый размером с голубиное яйцо, растягивали мочки ушей, придавая лицу странное, слегка гротескное выражение.