Она была дальней, но все же кровной родственницей самого императора – троюродной теткой по материнской линии, если верить генеалогическим древам. Поговаривали, он даже лично приглашал ее на закрытые балы в честь дней рождений своих отпрысков – факт, который она сама упоминала при каждом удобном случае, томно помахивая веером из страусиных перьев с ручкой, инкрустированной нефритом. "Ах, мой дорогой племянник как-то сказал мне…" – эту фразу уже слышали все в радиусе трех графств.

Или вот граф Жастар горт Каринский, которого я заметила уже стоящим у высокого стрельчатого окна в дальнем конце холла, где свет факелов смешивался с бледным лунным сиянием, проникающим сквозь витраж с изображением драконьей битвы. Высокий, подтянутый, седой как лунь мужчина с лицом, изборожденным морщинами – не возрастными, а словно вырезанными ветрами многочисленных походов. Его поза, прямая, как клинок, выдавала в нем закаленного воина, несмотря на придворный камзол.

Темно-синий бархат его одеяния был безупречно скроен, без единой морщинки, а золотое шитье на манжетах и вороте изображало переплетающиеся кольца – символ его дома. Ордена на груди сверкали холодным блеском: там был и Орден Пламенеющего Меча за подавление восстания на восточных границах, и Медаль Верности с профилем нынешнего императора, и несколько других, менее известных, но от этого не менее значимых знаков отличия.

Он не суетился, не смеялся громко, а лишь наблюдал за суетой ледяными, проницательными глазами цвета зимнего неба – бледно-голубыми, почти прозрачными. И этот взгляд был куда опаснее болтовни баронессы. Ибо он был старшим братом нынешнего императорского казначея, человека, державшего в руках золотые нити имперской экономики, того, кто решал, какие дома получат выгодные контракты, а какие внезапно обнаружат нехватку средств даже на содержание своих поместий.

Его пальцы, длинные и узловатые, с белыми шрамами от давних ранений, медленно перебирали рукоять церемониального кинжала, висевшего на поясе – еще одно напоминание о том, что передо мной не просто придворный, а воин, прошедший через десятки сражений. А родственные связи и лояльность кланам в этом мире ценились на вес чистого золота, а то и выше. Пренебречь таким гостем – значило нажить могущественного врага в самом сердце власти, врага, который умел ждать и наносить удары точно в цель.

Его взгляд скользнул по мне, оценивающе, без тени подобострастия, и я почувствовала, как сапфиры на моей шее будто стали холоднее. Этот человек видел насквозь – и замок, и его новую хозяйку, и все те слабости, которые я так старалась скрыть.

Глава 3

– Добро пожаловать, гости дорогие, – улыбнулась я, стараясь, чтобы уголки губ приподнялись достаточно высоко, а голос звучал тепло и приветливо, хотя внутри все сжималось от напряжения, будто туго затянутый шнурок корсета. Улыбка получилась натянутой, чуть фальшивой, как плохо приклеенный декор на дешевой шкатулке. Я замерла на последней ступени лестницы, позволяя всем собравшимся внизу в холле увидеть хозяйку замка во всей ее не слишком впечатляющей красе. – Рада вас видеть здесь, в стенах Темных песков. Прошу, проходите в главный зал. Там уже приготовлены и напитки, и закуски, надеюсь, все по вкусу.

Народ одобрительно загудел, этот гул эхом отразился от каменных сводов, смешавшись с шепотом шелков и скрипом подошв по камню. На лицах мелькнули оживление и притворная благодарность. Началось неспешное, чинное перемещение в сторону распахнутых двустворчатых дверей зала, откуда уже лился теплый свет сотен свечей в массивных канделябрах и доносились аппетитные запахи жареного мяса с розмарином, печеных яблок с корицей и чего-то пряного, острого. Халяву тут любили искренне, даже очень, особенно если она подавалась в таких древних и слегка зловещих стенах. Парадные камзолы и кринолины зашелестели по каменному полу, а за гостями потянулся шлейф разнородных парфюмов.

– Добрый вечер, найра Маргарита, – прогремел бас, перекрывая общий шум. Ко мне подошел, слегка переваливаясь, высокий, плотный, как добротный дубовый шкаф, Ольтар горт Канранский, барон Годарский. Его лицо, обветренное и красноватое, будто после долгой верховой прогулки, было обрамлено аккуратно подстриженной седой бородой, в которой прятались крошки от недавней закуски. На груди поблескивал орден Защитника Южных Рубежей за какую-то давнюю кампанию против кочевников. – Вы чудесно выглядите сегодня. Бархат вам к лицу, – добавил он, и его маленькие, глубоко посаженные глазки, похожие на две смородинки, скользнули по моему платью с оценкой, от которой внутри все съежилось, будто пытаясь стать меньше.

– Благодарю вас, ваша милость, за столь любезные слова, – вынужденно затрепетала я ресничками, опуская взгляд вниз, к его массивным, украшенным перстнями с печатками рукам, от которых пахло дорогим табаком и лошадиным потом. У барона имелось большое, богатое поместье на плодородных землях южнее Аштара и трое неженатых сыновей, старшему из которых едва исполнилось двадцать. И я, скрепя сердце, рассматривала каждого из этих юнцов (о которых знала лишь по слухам – ленивых, избалованных и не слишком умных) как своих потенциальных женихов. Они, правда, не торопились отвечать мне взаимностью, да и сам Ольтар, видимо, не считал графиню Артараш достойной партией для своих отпрысков. Но ведь все могло измениться в любой момент, стоило только зацепиться за ниточку. – Прошу, не стойте здесь, проходите в зал. Я приказала открыть специально для вас ту самую бутыль с выдержанной вишневой наливкой, что делал старый погребщик по рецепту моего прадеда. Говорят, она обладает… особенным вкусом.

Глаза Ольтара предсказуемо заблестели с вожделением, как у кота, унюхавшего сметану. О, он был известным на всю округу любителем крепких наливок, особенно вишневых. Его губы, влажные и мясистые, мгновенно расплылись в довольной улыбке, обнажив желтоватые зубы. Правда, я прекрасно помнила прошлые приемы: после второй, максимум третьей рюмки этой "огненной воды" барон становился развязным, громким, и к нему лучше было не подходить – засыплет пошлыми шуточками и начнет хватать за руку "для галантности", оставляя на коже жирные следы от пальцев. Но что ж поделать, ради потенциальных женихов и укрепления положения приходилось чем-то рисковать. Хотя бы собственным спокойствием.

Я задержалась на ступенях, наблюдая, как последние гости, обмениваясь церемонными поклонами и улыбками, скрываются в сияющем проеме дверей зала. Гул голосов оттуда становился все громче, смешиваясь со звуками лютни, на которой где-то в углу начал наигрывать музыкант – мелодия была старинной, с грустными, затяжными нотами, будто доносящимися из самих стен замка. Когда холл окончательно опустел, я сделала глубокий вдох, ощутив, как корсет впивается в ребра, и перешагнула порог зала последней. Тяжелая дубовая дверь с глухим стуком закрылась за моей спиной лакеем в ливрее с фамильным гербом. Вечер, полный притворства, светской лжи и тонких игр, официально начался. Моя роль "самой настоящей радушной хозяйки" вступила в свою главную фазу.

Гости общались, ели, пили, смеялись. Зал наполнился гулом приглушенных разговоров, звоном хрустальных бокалов и серебряных приборов о фаянсовые тарелки с гербом Артарашей. В воздухе витал сладковатый аромат жареного фазана с яблоками, смешанный с терпкими нотами красного вина из наших подвалов и легким дымком от камина, где потрескивали поленья иммертальского дуба. Я же, словно тень, скользила от одной группы к другой, застывая на несколько минут возле каждого кружка гостей. На моих губах играла дежурная улыбка, а пальцы нервно перебирали складки бархатного платья, нащупывая в кармане крошечный, гладкий камешек – мою тайную "спасательную соломинку", привезенную из прошлой жизни.

Осматривая собравшихся, я невольно отмечала печальную закономерность – большинство гостей были среднего возраста, с проседью в волосах и сеточкой морщин у глаз, словно карта прожитых лет. Молодежи почти не было. Те немногие юные особы, что присутствовали, уже носили обручальные кольца или помолвочные перстни с камнями, блестевшими при свете свечей – результат давних договоренностей между соседними родами, скрепленных печатями и договорами. Остальные, не обремененные брачными узами, к сожалению, не могли похвастаться ни знатными титулами, ни солидным состоянием. Таким образом, передо мной стоял незавидный выбор: либо пожилые вдовцы с дурными привычками (вроде барона Ольтара, уже приступившего к своей любимой наливке), либо обедневшие дворяне, мечтающие поправить свои дела за мой счет.

Конечно, и я не могла порадовать окружающих астрономическими доходами – мои владения приносили лишь скромную, но стабильную прибыль от урожая зерновых, продажи леса и скромных налогов с крестьян. Однако даже это ставило меня в более выгодное положение по сравнению с тем же виконтом Гарольдом горт Ласским, который сегодня привез своего тридцатипятилетнего сына – последнюю надежду угасающего рода. Если верить слухам, все наследство виконта состояло из полуразрушенной усадьбы с протекающей крышей, где в зале вечно стояли тазы для сбора дождевой воды, да пары десятков крестьянских дворов, чьи жители больше занимались браконьерством в королевских лесах, чем обработкой скудной земли. Правда, усадьба располагалась в живописном месте у подножия холмов, откуда открывался вид на долину реки Аштар. При должных вложениях там можно было организовать что-то вроде лечебницы для пожилой аристократии – модное нынче начинание, сулящее, по словам столичных газет, немалые прибыли.

Сам сын виконта, Освальд, стоял в стороне, с бледным, невыразительным лицом, нервно теребя манжеты своего явно перешитого камзола. Его взгляд скользил по залу с тихой покорностью человека, давно смирившегося с ролью товара на брачном рынке. Он ловил мой взгляд и тут же отводил глаза, краснея до корней волос. Жалкое зрелище, но… вариант. Один из немногих.

Я вздохнула и сделала еще один круг по залу, улыбаясь, кивая, произнося ничего не значащие фразы. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте под сводами, каждый взгляд гостей казался мне оценивающим, каждое рукопожатие – сделкой. Я была хозяйкой вечера, центром внимания, но в то же время – товаром на витрине, выставленным на всеобщее обозрение в надежде на выгодную покупку.

– Найра Маргарита, – виконт, словно уловив ход моих мыслей, резко шагнул вперед, перекрывая мне путь к выходу в сад. Его потрепанный камзол когда-то был модного фасона, с узорной вышивкой на обшлагах, но теперь выглядел поношенным, с выцветшими участками на плечах от солнца и следами неаккуратной чистки. – Благодарю за приглашение. У вас поистине чудесный вечер, – произнес он, слишком громко, выдавая свое волнение, и его голос слегка дрожал, словно струна, готовая лопнуть.

Рада, что вам нравится, ваша милость, – ответила я, заставляя уголки губ приподняться в вежливой улыбке, которая должна была выглядеть тепло, но ощущалась как маска из льда. В голове уже крутились варианты отступления: сослаться на внезапную мигрень, которую всегда удобно было объяснить "древней магией этих стен"? Или сделать вид, что заметила кого-то важного в другом конце зала – например, графа Каринского, чей ледяной взгляд мог охладить любой пыл?

– Алексис будет просто счастлив с вами пообщаться, – без всяких церемоний бросил виконт, жестом подзывая своего дородного отпрыска, который неуклюже пробирался между гостями, задевая локтем поднос с бокалами и бормоча извинения, явно не привыкший к светским раутам. Его лицо, румяное от смущения и, возможно, пары лишних бокалов вина, покрылось испариной.

            Я быстро опустила веки, изображая скромное смущение, позволяя ресницам отбрасывать тень на щеки.

– Как мило с вашей стороны, – проговорила я негромко, в то время как внутри все сжалось от предчувствия неловкой беседы.