Его сын, возможно, и испытывал бы радость от нашего общения. Но мне совсем не улыбалось оставаться наедине с этим неуклюжим великаном, чьи манеры напоминали медведя, только что вылезшего из берлоги. Особенно после того, как я заметила, как он пялится на мое колье – не то с восхищением, не то оценивая его стоимость, его взгляд скользил по сапфирам с практичной, почти голодной расчетливостью, которая не сулила ничего хорошего. Его пальцы, толстые и неуклюжие, нервно теребили край камзола, и я невольно представила, как они могут сжать мою руку в неумелом танце или, что хуже, потянуться к фамильным драгоценностям с слишком откровенным интересом.

Глава 4

От нежелательного общения меня неожиданно спасла первая сплетница округи – баронесса Загрина горт Ерсайская. Эта дама средних лет с ярко-рыжими, явно подкрашенными хной волосами, уложенными в сложную башню из локонов, украшенную живыми цветами и миниатюрными чучелами колибри, и чрезмерно оживленной мимикой слыла самой эксцентричной особой во всем графстве. Местное общество считало ее манеры вульгарными, а смех – слишком громким и неприличным, похожим на крик рудовой вороны, но тем не менее терпело ее присутствие на всех значимых мероприятиях.

Судьба баронессы была предметом постоянных пересудов – будучи дочерью провинциального помещика, она умудрилась в молодости очаровать столичного аристократа, выйти за него замуж и уехать в столицу. Там она родила пятерых наследников, ловко обустроилась при дворе, а после неожиданной смерти супруга (ходили слухи, что он умер от апоплексического удара после очередной ее выходки) вернулась в родные края, привезя с собой не только внушительное состояние, но и целый сундук излишне ярких столичных нарядов. Ее имение, перестроенное в новомодном стиле с излишней позолотой на каждом карнизе и вычурными статуями нимф в неприличных позах, вызывало не только насмешки, но и невольное восхищение соседей.

Никто не любил Загрину искренне – ее болтливость и привычка перебивать собеседников раздражала даже самых терпеливых. Однако все без исключения приглашали ее на свои приемы – слишком ценными были ее связи при императорском дворе (ее младший сын занимал должность церемониймейстера) и слишком щедрыми бывали ее пожертвования в местные храмы, где она заказывала у жрецов молитвы о здравии своих внуков с такой частотой, что те начинали вздрагивать при ее появлении.

Баронесса обладала почти сверхъестественным чутьем на скандалы и сплетни. Она могла часами шептаться в углу бального зала, попивая ароматный чай с дорогими заморскими сладостями и смакуя каждую пикантную деталь из жизни окружающих. И сейчас она появилась передо мной словно из ниоткуда, перехватив меня в самый нужный момент, когда виконт уже открыл рот, чтобы представить своего сына.

Одетая в кричащее платье лимонного цвета с нелепым количеством рюшей и бантов, она напоминала распустившего хвост павлина. Ее пальцы, украшенные перстнями с огромными камнями, которые могли бы служить неплохим оружием в умелых руках, вцепились в мой локоть с силой голодного клеща, не оставляя шансов на отступление.

– Ах, найра Маргарита! – запричитала она нарочито громко, чтобы привлечь внимание окружающих, ее голос звенел, как разбитый хрусталь. – Вы не слышали? Такая ужасная неприятность случилась с бедной герцогиней Ангуласской! Представьте – ей пришлось срочно выдать свою старшую дочь за какого-то купца! Да не просто за торговца, а за того самого, что поставляет в столицу древесину! Можно ли вообразить больший мезальянс? Говорят, у него руки вечно в смоле, а в разговоре он путает бургундское с обычным столовым вином!

Глубоко в душе мне было абсолютно все равно, за кого вышла эта незнакомая мне дочь герцогини, и какие конкретно обстоятельства вынудили ее пойти на такой шаг. Но по сравнению с перспективой выслушивать неуклюжие комплименты сына виконта, даже болтовня Загрины казалась приемлемой альтернативой. Я позволила ей увлечь меня в сторону, подальше от разочарованного взгляда виконта и его растерянного отпрыска, чувствуя, как напряжение в плечах немного спадает.

Я наклонила голову, изображая живой интерес, и даже слегка приоткрыла рот в наигранном удивлении, словно актриса в плохой придворной пьесе.

– Неужели? – негромко произнесла я, ловко подыгрывая баронессе, в то время как мои пальцы нервно перебирали складки бархатного платья. – Как же такое могло случиться?

Мой тон был полон подобострастного любопытства, хотя мысли уже блуждали далеко от этого разговора, уносясь к холодным каменным стенам моих покоев, где можно было бы наконец снять эту улыбку, как тесный корсет. Но игра в благодарную слушательницу была куда предпочтительнее других вариантов этого вечера.

До самого конца вечера я искусно избегала оставаться без сопровождения. Виконт Ласский, словно хищная птица, не сводил с меня пристального взгляда – его желтоватые глаза с красноватыми прожилками следили за каждым моим движением сквозь толпу гостей, а его пальцы с засаленными ногтями нервно теребили край потрепанного камзола. Временами мне казалось, что вот-вот услышу за спиной его грузные шаги и неуклюжие попытки сына завязать светскую беседу, полную неловких пауз и неправильно произнесенных титулов. Поэтому я методично перемещалась по залу, пристраиваясь то к одной, то к другой группе гостей, делая вид, что внимательно слушаю их разговоры о новых налогах на шерсть или о достоинствах последней партии вина с южных склонов. И даже иногда усердно поддакивала услышанному, то улыбаясь, то хмурясь в такт чужим словам, как марионетка, управляемая невидимыми нитями светского долга.

За эти несколько утомительных часов я узнала больше светских сплетен, чем за весь предыдущий месяц. Оказалось, мои соседи-аристократы ведут куда более насыщенную личную жизнь, чем можно было предположить, глядя на их надменные лица во время официальных приемов. Графиня Вальтерская, дама лет сорока с лицом, напоминающим замшелый камень, тайно встречается с младшим братом своего мужа (а тому совсем недавно исполнилось двадцать лет, и он, по слухам, больше увлекался поэзией, чем женщинами). Старый барон Кристоф, чья спина согнулась под тяжестью лет и долгов, только что женился в пятый раз, теперь уже – на восемнадцатилетней девушке с глазами испуганной лани, которую он выиграл в карты у ее собственного отца. Сын герцога Ланского, тот самый, что считался образцом благородства, был замечен в столичном борделе "Алый веер" в компании сразу трех куртизанок, причем все они были одеты в костюмы сказочных существ из сказок.

Все они женились, рожали наследников, изменяли супругам, получали приглашения ко двору, их имена мелькали в придворных хрониках, о них шептались за спинами, но они жили. А я… Я оставалась все той же одинокой фигурой, бесцельно бродившей по мрачным коридорам своего замка, где даже эхо моих шагов звучало насмешкой, словно сова, застывшая на голой ветке в ожидании, что кто-то, наконец, обратит на нее внимание, которое всегда оказывалось мимолетным и корыстным.

Когда последние гости покинули зал, я не скрывала облегчения. Стоя у парадного входа, я кивала и улыбалась напоследок, словно земной китайский болванчик, но мысли уже были далеко – в моей спальне, где можно сбросить это душащее платье и тяжелое колье. Как только дверь закрылась за последним посетителем, я, не скрывая усталости, поднялась по винтовой лестнице в свои покои.

Горничная Мэри уже ждала меня, чтобы помочь освободиться от многослойного наряда. "Завтра с самого утра, – думала я, пока ловкие пальцы служанки распутывали шнуровку корсета, – встречи с управляющим по поводу урожая и с экономкой о зимних запасах". Нужно было хорошенько выспаться, чтобы голова была ясной. Иначе рискую наутро надавать таких распоряжений, что потом весь год будем разгребать последствия.

Последнее, что я помнила перед тем, как погрузиться в сон – как Мэри гасит свечи, оставляя лишь слабый свет ночника, а за окном ветер шевелит ветви старых деревьев, отбрасывающих причудливые тени на каменные стены замка.

Глава 5

Утро началось бодро и очень рано – едва первые лучи солнца позолотили зубчатые стены замка, окрасив серый камень в теплые медовые оттенки, как во двор влетел запыхавшийся управляющий с докладом, что в ближайшей деревеньке (а их у меня и так было немного) стали пропадать люди. Вот так выйдет крестьянин на двор по нужде, раз – пропал. Баба пойдет скотину кормить – тоже пропала. Детишки побегут играть, и опять пропадут. Уже десятка голов не досчитались.

– И куда они могли пропасть? – хмуро спросила я, подавляя зевок. Мы встретились в малой гостиной на первом этаже – скромном, но уютном помещении с дубовыми панелями на стенах, потемневшими от времени, и потертым, но добротным ковром перед камином, где тлели последние угольки от ночного огня. Я сидела в своем любимом кресле с высокой спинкой, кутаясь в утренний шерстяной плед с выцветшим узором, пока Стив, переминаясь с ноги на ногу, докладывал о беде. – Что там творится, в той деревне?

– Дык наверняка нечисть лютует, госпожа, – пробасил управляющий, высокий широкоплечий Стив, одетый в холщовую рубаху и широкие штаны, перехваченные кожаным ремнем. Его широкое, обветренное лицо было серьезным, а в глазах, цвета спелой ржи, читалась неподдельная тревога. – Кикимора глаза отводит, или шакра веселится. Мужики говорят, перед пропажей в огородах следы странные видят – будто кто босой, да с перепонками между пальцев бегал. А поутру находят лужицы мутной воды с запахом тины.

Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. О кикиморах слышала – в старых книгах упоминались эти существа, любящие путать пряжу и пугать домашний скот. Но шакра… Это слово было мне незнакомо, оно звучало чуждо и угрожающе, как шепот из другого мира. Впрочем, сейчас меня волновали не классификации потусторонних существ, а судьба пропавших крестьян.

– И что делать? – я снова подавила зевок. Спать хотелось невероятно, веки налились свинцом после бессонной ночи, проведенной в размышлениях о вчерашнем приеме. – Надо ж как-то этих крестьян возвращать.

Стив почесал затылок, отчего его волосы, похожие на паклю, встали торчком.

– Дык вы ж хозяйка, госпожа, вам и ехать, с нечистью говорить. Мага-то сильного у нас нет. А вы… вы ж Артараш. Ваш род с такими делами испокон веков справлялся.

В его голосе звучала непоколебимая уверенность, что решение этой проблемы лежит исключительно на моих плечах. Он смотрел на меня с ожиданием, словно я должна была просто взмахнуть рукой – и нечисть исчезнет, а крестьяне вернутся.

Отлично. Просто восхитительно. Я сжала пальцы на подлокотниках кресла, чувствуя, как ногти впиваются в потертый бархат обивки, оставляя вмятины. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь свинцовые переплеты окон, вдруг показался мне насмешливо ярким, освещая пылинки, кружащиеся в воздухе, будто танцующие духи.

Где-то за стеной слышалось мерное потрескивание дров в камине и шарканье ног служанки, готовящей утренний чай с травами – знакомый, успокаивающий звук. Обычные, такие привычные звуки домашнего уюта, которые теперь казались издевкой. Ведь мне предстояло оставить этот уют и отправиться бороться с чем-то неизвестным и явно враждебным, с чем-то, что крало людей из-под носа, не оставляя следов, кроме этих жутких отпечатков с перепонками…

Я никогда не была знакома с потусторонним. Даже на Земле, где все эти истории считались сказками, я не верила в сверхъестественное. Никогда не оставляла молоко домовому, не стучала по дереву, не плевала через плечо. А теперь мне предстояло лицом к лицу столкнуться с настоящей нечистью – той, что уводит людей в неизвестность, оставляя за собой лишь тину и следы с перепонками.

– Госпожа, вам чай подавать или сразу карету готовить? – робко поинтересовалась заглянувшая в дверь горничная. Ее голос, тонкий и немного дрожащий, вывел меня из оцепенения.

Я резко встала, чувствуя, как плед соскальзывает с плеч на пол, где его тут же подхватила служанка.

– Карету. И… книгу о местной нечисти, если таковая имеется в книгохранилище.

Голос звучал чужим, слишком высоким от напряжения, словно его издавал кто-то другой.