Людей, что умирают естественной смертью, просто сжигают, а их пепел дальше используют в качестве удобрения для растений. За всё время не было зафиксировано ни одного случая заражения или обращения, то есть прибор, что разработали для проверки вируса – работает идеально.

Возможно, вообще за все это время уже создали вакцину. Возможно, на поверхность можно было выйти раньше, ученые как-нибудь ускорили процесс очищения с помощью газа… И ещё много чего «возможно», но мы так ничего из этого и не знаем из-за отсутствия связи.

Майки возвращается на место. Ему почти удалось уложить Акселя. Ещё несколько таких тренировок, и друг справится.

Вскоре мы закончили, поэтому встали и направились с Майки в столовую, так как следующая тренировка у нас только будет через час, а именно стрельба. С недавних пор мой отец является одним из тренеров, поэтому обучает нас именно он.

Тренировочная занимает очень большую часть бункера, поэтому, чтобы покинуть её, у нас с Майки ушло пятнадцать минут.

Везде слишком темно и много железа. Оно везде. Сверху, снизу, по бокам. Практически всё сделано из него. Освещение слишком тусклое, противного желтого оттенка и только в медицинском отсеке более-менее светло и ярче.

Наши шаги глухо отдаются в металлических стенах коридора. Звук будто тонет в этих железных кишках, бункер словно живой, но бездушный. Холодный, замкнутый. Иногда мне кажется, что он нас не просто защищает, а удерживает.

Людей тут много. Больше, чем можно было бы подумать, почти столько же, сколько и было в Норт-Лэнде. Мы не одни, и в этом странное утешение, но одновременно и постоянная тревога.

Я знаю в лицо только некоторых: тренеров, пару человек из смены охраны, соседей по спальным местам. Остальные же – просто лица. Бледные, усталые, серые. Такие же, как и стены.

Поворачиваем за угол, спускаемся по ступенькам. Внизу находится столовая. Их всего три на весь бункер, и в определённые часы там просто не протолкнуться. Сейчас как раз такое время.

Толпа встречает нас приглушенным гулом голосов и звоном посуды. Здесь теплее, чем в коридорах, и пахнет… чем-то едва съедобным. Но всё равно лучше, чем запах металла, к которому мы уже притерпелись.

Мы подходим к стеллажу с подносами. Майки берёт себе один, я следом за ним. Двигаемся по линии, как и всегда, хлеб, что-то горячее, странного цвета гарнир, чай. Меню почти не меняется. Впрочем, мы не жалуемся. Жаловаться значит тратить силы, а они еще понадобятся.

С подносами в руках пробираемся между столами. Люди сидят плотно, почти плечом к плечу. Шепчутся, спорят, кто-то просто ест, уставившись в одну точку. Вид у всех одинаковый, будто они существуют по инерции. Живут, потому что иначе нельзя.

Наконец находим свободное место у дальнего стола, возле стены. Садимся. Металл скамейки холодит через ткань формы. Я молча смотрю на еду и только потом бросаю взгляд на Майки.

– М-м-м, моё любимое, – произносит он и ложкой зачерпывает жижу в тарелке, а после выливает обратно, когда мы смотрим на тягучую смесь. – Я до сих пор так и не узнал, что это такое.

– Думаю, лучше не знать.

– Меньше знаешь, лучше спишь, да?

– Именно. А ещё не так часто встречаешься с туалетом.

Мы улыбаемся с ним одновременно и приступаем к пище, стараясь съесть её, как можно быстрее.

– Будешь разговаривать с Джеймсом?

Майк, как мысли прочитал. Хотя, наверное, у меня и так всё на лице написано.

– В крайнем случае. Даже если поговорю, не думаю, что он… переведет меня.

– У него вроде сейчас никого нет.

– О чем ты?

– Девушки.

– Майки, – я склоняю голову и серьезным взглядом говорю всё то, что думаю.

– Да ладно тебе, Шоу. Я тебе говорил, что ты ему нравишься. Иногда этим можно воспользоваться.

– Нравилась, да, возможно, но сейчас уже прошло достаточно времени. Мы почти не видимся и… я не буду так делать.

Наверное.

Хмурюсь из-за собственной мысли и возвращаюсь к еде. Безвкусно, как и всегда, но это даже хорошо. Боюсь ощутить её вкус.

Только собираюсь отодвинуть поднос, как взгляд сам по себе выхватывает знакомую фигуру у входа.

Джеймс. Как это работает? Стоит подумать о человеке, как он тут же появляется… жаль, правда, что не со всеми так происходит.

Например, Мэди, сколько бы я о ней не думала, более девушка никогда не появится.

Джеймс движется через толпу, не торопясь. Высокий, собранный, как всегда в идеально сидящей форме, на нём она не выглядит такой же уставшей, как на всех остальных. Волосы, которые до этого были всегда растрепаны, сейчас аккуратно зачёсаны назад, лицо сосредоточенное, будто он всё время в работе, даже когда просто идёт за обедом.

Он тоже берёт поднос. Не глядит ни на кого, пока двигается вдоль линии раздачи, привычно берёт те же блюда, что и мы, хотя у него, скорее всего, есть выбор. А может, и нет. В бункере всё слишком уравнено, кроме главного: статуса.

Когда Джеймс поворачивает и направляется к дальнему столу у стены, я уже знаю, куда он пойдёт. Он всегда садится туда, где сидит и мой отец, Ричард Брайс, и ещё несколько старших офицеров, инструкторов, медиков и тех, кто выше всех нас, обычных людей. Отдельный стол для тех, кто принимает решения.

Всегда немного в отдалении. Ни у кого из нас, простых людей, даже мысли не возникает туда подойти. Это негласное правило. Там… они. Верхушка. Те, кто определяет, как нам жить, тренироваться, спать, когда умирать. А мы просто движущиеся части их системы.

Джеймс подходит к столу, и как раз в этот момент, будто по какому-то невидимому сигналу, он поднимает глаза. И ловит мой взгляд.

Это длится всего пару секунд. Он не улыбается, не говорит ничего, просто… короткий кивок. Признание. Приветствие. Или… нечто большее?

Я чувствую, как внутри будто что-то переворачивается. Не сердцебиение, оно так и остаётся ровным. Но появляется напряжение. Словно резинка где-то под рёбрами натянулась, и неясно, в какую сторону она щёлкнет… к нему или от него.

Я быстро отвожу взгляд и делаю вид, что снова занята едой, хотя ложка просто замирает в руке.

Конечно, Майки успел уловить мой взгляд.

– Вы смотрите друг на друга.

– И что?

– То, что всё начинается со взгляда. Это известный факт.

Я не сдерживаюсь и закатываю глаза, а Майки улыбается.

Где-то в глубине души я тоже делаю это, ведь он мне так напоминает Мэди… Думаю, они бы подружились. Наверное, именно поэтому я с ним и подружилась, нашла общий язык.

Всё равно продолжаю кидать взгляды на тот стол, только смотрю уже на своего папу, который разговаривает с миссис Солинс. Женщина решила попробовать себя в качестве воспитателя, если так можно сказать. Она обучает детей возрастом до десяти лет, учит их всему необходимому, в том числе и выживанию в новом мире. Рассказывает всё, что известно о безумных на данный момент. Таким образом она пытается справиться с потерей дочери, окружить себя детьми. Также она присматривает за Эрикой и Марком, теми детьми, мать которых убили военные.

Когда Майк доедает, то мы встаем и убираем за собой подносы с грязной посудой. Ставим их к горе других, которые предстоит кому-то мыть. Иногда, если ты нарушаешь правила в Возрождении, то в качестве наказания тебе могут дать работу. Например, та же мойка посуды. Правила включают в себя… оскорбления тех, кто выше тебя по званию, если ты служишь или выбираешь то, что связано со службой, как у меня. Систематически опаздываешь на работу, суешь нос, куда не следует… И всё в таком духе. Меня тоже наказывали несколько раз по вине Акселя. Он лично жаловался на меня, когда я его называла идиотом и высокомерным придурком. Поэтому я очень хорошо успела изучить кухню изнутри и не особо горю желанием возвращаться туда.

Когда думаю о том, как называется бункер, то что-то внутри дергается. Оно слишком звучное, слишком чистое, как будто его вытащили из какой-то пропагандистской брошюры времён до конца света. Возрождение после чего? После апокалипсиса? После вируса, выжегшего целые города?

Возрождение.

Хочется усмехнуться. Нет, правда, это звучит почти как насмешка.

Мы здесь не возрождаемся. Мы держимся на плаву. Живём по инерции, по графику, по приказу. Мы не строим будущее, мы просто не умираем. И то… пока везёт.

Воздух здесь тяжёлый, насыщенный запахами металла и влажности из-за плохо работающих систем фильтрации. Мне неизвестно, насколько вообще рассчитан этот бункер, имею в виду лет. Сколько тут максимум можно прожить? Десять? Двадцать? Тридцать лет… Или больше?

Чтобы добраться до стрельбища, нам снова приходится подняться по ступенькам, пересечь длинный коридор с гулким эхом и свернуть направо, мимо медотсека. Всё тут кажется одинаковым: трубы, провода, стены цвета пепла. Иногда я думаю, что могу пройти весь маршрут с закрытыми глазами, но только этого сектора. Остальные три изучены мной намного хуже, потому что делать мне там нечего.

Доходим до стрельбища. Пространство, обитое звукопоглощающим материалом, с мишенями, автоматами и стойками с патронами. Всё строго по нормам, хотя эти нормы уже давно не те, что были раньше.

Становлюсь у стены, скрестив руки. Майки проверяет снаряжение на одном из столов, после возвращается. И вскоре, когда подходят и другие, слышу тяжёлые, размеренные и уверенные шаги. Даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это отец.

Мистер Ричард Брайс. Для остальных «сэр». Для меня… папа. Хотя здесь я тоже зову его «сэр».

Он проходит мимо, кивает мне почти незаметно и идёт к панели включения мишеней. С этого начинается каждая тренировка.

Я чувствую, как в груди собирается лёгкое напряжение. Сейчас сюда зайдут оставшиеся, и начнётся снова: команды, выстрелы, очки, ошибки. И всё это под его взглядом.

– Чёрт, я пропустил тренировку у Акселя, – доносится голос Джоэла, когда он останавливается рядом с нами и проводит рукой по рыжим, слегка вьющимся волосам. – Что я пропустил?

– Ничего особенного. Шоу по-прежнему не может с ним справиться, – делится Майки.

– Эй, – легонько бью его локтем под ребра, – необязательно делать из этого сенсацию.

– Я и не делаю. Сенсацией будет, если ты пройдешь.

– Это точно, – отзывается Джоэл.

– О чем вы? – последней заходит Женева и тут же присоединяется к нашему разговору. Она единственная девушка помимо меня и Эби из этой группы.

– Делаем ставки. Сдаст ли Шоу экзамен или её завалит Аксель, – говорит Джоэл.

– Конечно, завалит.

Я мило улыбаюсь и произношу:

– Как приятно, что вы в меня верите.

– Не обижайся, Шоу. Но это известно всем. Думаю, даже твоему отцу. Хотя, он, наверное, будет рад. Тогда ты с ним останешься здесь.

Молчу и никак не комментирую её слова.

Я редко, когда общаюсь с другими, помимо Майка, но иногда это приходится делать. Контактировать с людьми. И в целом, наша группа весьма сплоченная и дружная. Никто не подставляет друг друга, наоборот, все стараются помочь. Не знаю, как дела обстоят в других группах, но у нас именно так. Это одна из причин, почему мне не хочется просить о переводе. Привыкать к другим людям и… снова эта неизвестность.

Папа, сэр Брайс, стоит перед нами с прямой осанкой и холодной сосредоточенностью. Он немного изменился за это время, впрочем, как и я. Но одно осталось неизменно – он также любит меня, как и я его.

– Всем встать в линию, – произносит он, и мы послушно выстраиваемся, словно по щелчку.

Плавным движением папа активирует панель, и те мишени, что до этого были скрыты, поднимаются из пола. Фигуры – человеческие силуэты. Чёрные, матовые, высокие.

– Сегодня, как и всегда, отрабатываем точность, – начинает он, проходя перед нами. – Не просто огонь по мишеням, а выстрелы с расчётом. С прицелом. Вы должны стрелять, чтобы остановить, а не просто попасть. Уничтожить угрозу.