Кстати, на самой заправке нет ни одной машины, кроме большого бензовоза. Но ребятам и в голову не приходит воспользоваться им.

Жбан, расстроенный, что они так бездарно профукают перспективу досрочной победы, забывается и начинает грызть ногти, как обычно, поступает только наедине с самим собой. Потом, опомнившись, заходит за машину, опершись задницей об багажник. Упырь и Александра направляются к зданию заправки, когда неожиданно от давления Жбана машина прокатывается вперёд, взбираясь на бугорок. Не ожидавший такого парень аж чуть не падает, не ощутив сзади опору, но вовремя спохватывается, разворачивается и с лёгкостью дальше толкает машину одной рукой, вторая у него занята, так как он в прострации продолжает грызть её ногти.

Упырь с удивлением оборачивается, видя, как стремительно приближается к ним автомобиль, подталкиваемый лишь одной рукой Жбана. Вовремя замечает, что машина может врезаться прямо в колонку заправки, и подскакивает к рулю, выворачивая его в нужном направлении.

– Стой, сумасшедший! – кричит Упырь, когда машина проскакивает колонку.

Он на ходу жмёт на ручной тормоз, но машина всё равно рывками прыгает дальше.

Теперь и Александра кидается к машине, хватая Жбана. Тот неосознанно отводит в её сторону руку, оттолкнув девушку так, что она отлетает на метра два назад, падая, но приземляясь удачно, не переломав руки.

И только тогда Жбан приходит в себя.

– Ой, что это со мной? – он протягивает руку девушке, но та отталкивается и отползает в сторону.

Подскакивает и Упырь:

– Капитан, что на тебя нашло?

– Не знаю! – тот вертит головой, пытаясь скинуть накатившее безумие. – Я словно в отключку впадаю. Не понимаю, как такое происходит, откуда-то такую мощь в себе почувствовал…

Упырь возвращается к машине:

– Толкни обратно её, ты прогнал её мимо, даже тормоза не помогли.

Жбан упирается в капот одной рукой, ничего не происходит. Налегает всем телом, та едва сдвигается. Тогда и Александра опасливо подходит и помогает дотолкать до места.

– Шеф, и как это понимать? – выходит из машины Упырь, когда она уже встаёт возле колонки. – То ты как Берсерк её чуть ли не пальцем толкаешь, то и всей массой не можешь продавить?

– Да хрен знает! Говорю же, помутнение какое-то в голове находит, сам себя пугаюсь!

Глава 8. Керчь. Керченский Залив. Команда "Спортики" капитана Пьера

"Бывает нечто, о чём говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас."

(Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.)

Лючия

– Какой красота! – восхищённо смотрит на Крымский Мост Лючия, когда они подплывают к нему.

На остальных ленивый плеск волн лишь нагоняет сон, ни разу не завораживая своим спокойствием.

Но с приближением к этому гигантскому сооружению Лючия замечает, что сам шум плеска волн об катамаран меняется и, кажется, понемногу насыщается помпезностью и величием.

– Я бывал здесь… – стараясь не спугнуть таинство события, говорит Антонио. Теперь они с Лючией жмут педали катамарана, а Пьер похрапывает на корме. – Но одно дело проноситься по эстакаде на атомомобиле, другое дело лицезреть это чудо изнутри, проплывая под самим Мостом!

– Уот эт-то Хрень Конска! – просыпается Пьер, приоткрыв один глаз и бешено им вращая, потом разлупливает второй и во весь голос орёт: – Мать моя женщина! Спасибо, что родила, дыбы я увидел такую опупенную красотищу! Я ща мочой захлебнусь от счастья! – и резко подскакивает, раскрвв рот, сопровождая бешено вращающимися глазами проплывающие над ними арки сводов.

– А можно не есть портить впечатление такими грязными высказываниями? – через плечо кидает ему девушка. – Разве нельзя литературный язык всё описать?

– Нельзя! Русский язык самый, в рот компот, выразительный! Только его словами да с прискоками-подпрыгоками и можно выразить, яйца мне всмятку, всю бурю, на хрен, чувств, что переполняют мою бесячую душу, помидоры мне в ноздри!

Пьер, обуяаемый чувствами, подпрыгивает, пытаясь достать далёкий свод, не подумав, что высота там такая, что обычно под мостом спокойно проходят баржи и корабли. И, как назло, но совершенно случайно, Антонио и Лючия прекращают вращать педалями лопасти катамарана, дабы понаслаждаться величием Крымского Моста в необычном ракурсе. Пьер, этого не ожидая, пролетает по инерции дальше по ходу движения и приземляется, а, точнее, приводняется уже в воду оловянным солдатиком. Да так быстро это происходит, что он как топор уходит на глубину даже без всплеска! А, подхваченный течением, выныривает далеко впереди.

– Мляти-человеки! Спасите мою драную задницу! Я же плавать, буй Вам в ухо через пупок, не умею! – верещит юноша, молотя из всех сил руками вразброд.

Антонио усиленно начинает вращать педалями так, что ноги Лючии не попадают в такт и слетают со своих мест. Она, поджав ноги, тоже начинает визжать.

– Мать моя родная-убогая, зароди меня обратно! Не хочу, ядрёный корень, умирать молодым, дай до старости дорасти для радости! – слышатся последние вопли афрофранцуза, и он с головой снова уходит под воду.

Осознав, что педальки не помогут даже приблизиться к утопающему, Лючия резко вскакивает с места и, оттолкнувшись подальше от катамарана, прыгает навстречу к утопленнику. Но не погружается в воду, далеко не дотянув до места утопления сотоварища, как от тверди земной отталкивается от пробегающей волны и следующим прыжком уже покрывает половину оставшегося расстояния, отделяющего их от топляка.

И непонятно, то ли страх намочиться, то ли переживание за друга, но её толкает дальше неведомая сила, так, что она достигает уже и места воронки, образованной ушедшим к Нептуну подростком. Над водой не видно уже ни руки, ни волос с головой ныруна. Лючия в ярости издаёт рык и, взметнув вверх руку, как в масло, вонзает её с рзмаху прямо в пучину водоворота. Следующим рывком она выдёргивает из недр моря кучерявую башку приятеля и цепляющуеся за неё подёргивающееся тело.

– Япический бох! Ты мне весь хаер попортишь! С чем мне потом, хвостом по охлобысту, к стилисту идти? Знаешь, во сколько мне обойдётся укладка пенофеном? – орёт воскресший, отплёвыааясь морской водой.

Но девушка его не слушает, взваливает на спину и броском через бедро отправляет прямо на катамаран так, что тело спасённого, словно кукла перелетает приличное расстояние и плашмся размыздывается по палубе.

– Куриный желток! Хоть бы подушку под головку насыпала, перья в глотку! – бормочет, отключаясь, летун и отрубается.

А Лючия уже склоняется над ним и хлещет по щекам:

– Жив? – открывает ему веки.

– Неа… – бормочет тот. – Без искусственного дыхания жалом через губы не обойтись.

– Будут тебе губы, – успокаиваясь, шепчет уже девушка, – но твои и через твою же задницу!

На них таращится со своей сидушки Антонио, по привычке молотя педалями:

– Лючия… – голос его робкий, каким говорят с душевнобольными.

– Что? Тебе что? – одним взглядом прижигает собеседника девушка.

– Что это было? – всё так же робко вопрошает Антонио.

– Как что? Матерщинника этого спасать, – пыхает через губу опадшую на лицо прядь волос девушка.

– Как? Ты поняла, как ты это сделала? – всё ещё скрывая волнение роббет повысить голос парень.

– Как как? Подойти и поднять его! – как само собой разумеющееся воспринимает Лючия и разводит руками.

– Подошла? – голос парня на удивление спокойный.

– Ну, да… Подошла… – до сих пор не видит подвоха она. – Я неправильно сказать?

– По морю? По морю подошла?! – улыбается друг и умолкает.

За бортом тихо плещется волна о борт катамарана, напевая и усыпляя, будто не только что здесь разразилась драма, ветер колышет волосы, слегка влажные от брызг, а на неё с некоторым не то удивлением, не то с ужасом смотрят двое парней.

Лючия подкрадывается осторожно к борту лодки и опускает ногу в воду. Та спокойно погружается, не встретив препятствия.

– Вообще-то, я всегда бояться утонуть. Я даже купать ходить только там, где может достать ногой до дна. Сама не понимай, что со мной происходить. Ты же сам говорить, что по морю не плавать, а ходить? Нет? Я есть извините…

Глава 9. Керчь. Подножие Метридата. Команда "Лошки́" капитана Дрыща

"Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после."

(Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.)

Ли

"Лестница". Вот что Вам приходит в голову, когда Вы слышите это слово? Тем более на неродном языке. Обычные пролёты в старых немеханизированных школах? Или, может, в заброшенных домах ушедшей эпохи в маленьких городках, куда ещё не протягивают свои руки предприниматели, загадившие все центральные города своей урбанизацией? Или лестницу-стремянку у своей пожилой бабушки, что никак не хочет покинуть почти безжизненный город? Вы в детстве залазите поменять для бабули перегоревшую древнюю светодиодную лампочку на новую, кристаллическую. Наверное, так.

Но эта лестница совсем иная! Настоящий памятник давно ушедшей эпохи, когда не наступает ещё технический прогресс. Свидетельство ушедшей в небытиё эпохи.

Вот такие высокопарные мысли посещают голову Ли, когда они только начинают подъём по Митридатской Лестнице. Но чем выше они поднимаются, тем меньше Ли уже восхищается этим шедевром древней архитектуры.

Она время от времени возвращается к заданию, пытаясь понять, что оно значит, но её сбивают с мысли компаньоны по отряду.

Насколько она сперва восхищается, что в их команде назначают лидером самого легендарного Дрыща, настолько он начинает уже сейчас её раздражать. Жирдяй такой, каких ещё в жизни надо поискать. Он пытается шутить, сыпет историческими фактами, но это только больше утомляет.

А потом Ли начинает невольно прислушиваться, о чём бубнит себе под нос их третий член команды Махмуд.

– Нет па-амяти… нет… Прежде? Нет. Дрыщ! Странно. Почему? Что? Нет, нет… просто "почему". Я должен помнить. Помнить. Красные с белым носки нельзя! Так она говорит. И белые с красным с другой стороны. Да! Это важно. Важнее всего. Так говорит она. Так говорит она. Она… А девчонка Серая. Серая, как мышка. Мышка. Я помню, что такое мышка. Да. Она похожа. Серая. Некрасивая. Нет! Мама говорит, что нельзя так говорить девушкам. Нет! Почему? Так и есть. Правда. Правда. Нет! Может быть, память? Что это значит? Память о прежнем. То, что будет? Книга. Это из книги. Я не помню. Помню. Должен помнить. И должен вспомнить. Екклесиаст. Толстый самый главный. Дрыщ. Толстый и главный. Да. Но почему? Но всё равно, да. И серая мышка. Мышка.

"Это кто мышка? Я?! Он про меня говорит?" – возмущается Ли.

"У него явно не всё в порядке с головой! А, ведь сумасшедший прав. Нет памяти о прежнем – это здесь, на горе. Надо найти, и тогда мы победим!"

Дрыщ

Раньше без этого экзоскелета он даже за порог дома не может выйти. Физически не проходит в дверь. Теперь только через распашные двери балкона и можно выйти. А уж подняться без этого устройства на такую лестницу – что-то из области фантастики! Теперь все его Двести Пятьдесят килограмм веса тащит машина. Он даже позволяет себе ехидно посматривать на этих еле плетущихся неудачников, что достаются ему в команду. Едва удерживается, чтобы не съязвить колкость какую-нибудь в их адрес. Когда понимает, что никто не слушает его лекцию, Дрыщ задумыватся о задании.

"Не останется памяти у тех, которые будут после… То есть, если мы преодолеем этот рубеж, задание будет считаться выполненным? Так просто? Надо поднажать."