Ван Сун вместе с Ло Хуан сидит в уголке на разных занятиях и наблюдает, как Хуа Бай преподает – в такие моменты так преображается, расцветает, как птица феникс. Говорит громко, хотя и обычно не отличается скромностью, взмахивает руками в широких, похожих на фонарики, рукавах, стучит каблуками по истертым половицам.

– Удивительная девушка, – говорит Ло Хуан, а Ван Сун согласно кивает. Правда, удивительная.

Именно Ло Хуан знакомит ее с другими девушками-преподавательницами: Хуа Бай с ними общается редко, предпочитая, как она говорит «действительно существенные действия бесконечной болтовне».

– Они собираются не очень часто, все занятые, но тебе может понравится, – говорит Ло Хуан, ведя ее на одну из встреч.

– А мне туда можно?

– Почему же нельзя? – Ло Хуан улыбается.

– А нет никакого ценза?..

– Нам он не нужен, достаточно просто быть девушкой.

И Ло Хуан же знакомит ее с еще одним человеком – она называет его У Вэй, хотя звучит имя сомнительно, с какой-то высокомерной насмешкой. Ван Сун тогда еще интересуется, созвучно ли это даосскому увэй^[17], про который ей рассказывала Яо Юйлун, с насмешкой вспоминая, как этим же термином буддисты переводили «нирвану», а потом – как при переводе подделывали неприятное «Муж поддерживает жену» в жестокое «Муж контролирует жену», но Хуа Бай пожимает плечами и отвечает: «Вроде нет, там иероглифы другие, но кто его знает». Хуа Бай его не любит – она кивает, когда Ван Сун рассказывает ей про него, но больше не произносит ничего. Сложно сказать, сколько У Вэю лет – он кажется совсем юным мальчишкой, может, чуть старше самой Ван Сун, но есть в нем что-то слишком мрачное для такого возраста. Он представляется мужем Ло Хуан, человеком, который поддерживает их начинание, впрочем, обещает в него не лезть. У него непривычно длинные волосы, будто он забыл, что восстание закончилось, Небесное царство разрушено, а отпущенные пряди – все еще признак непокорности – так же непокорно и гордо сверкающие темные глаза, почти такие же жестокие, как у Хуа Бай, ледяные руки и насмешливая, понимающая улыбка.

– Вы тут новенькая, я прав? – спрашивает он при первой встрече.

– А вы приходите так часто, чтобы сразу понимать, кто тут впервые? – откликается она.

У Вэй смеется, и в этот момент в его глазах мелькает капелька жизни, впрочем, она довольно быстро тает в черноте.

На собрании он сидит тихо, слушает болтовню, напоминая Ван Сун паука в углу: сначала заметно не особо, но потом как свалится на голову в темноте – и страху не оберешься.

– А вы тоже девушка, раз вас сюда позвали? – задиристо спрашивает она его. У Вэй удивленно распахивает глаза, а затем приглушенно смеется.

– Я тут на правах кота, красивый, молчу, мной можно любоваться.

– Какая высокая самооценка.

– Нужно соответствовать жене.

– Очень разумная мысль.

– У меня других не бывает.

Ван Сун насмешливо хмыкает.

– Чем вы занимаетесь?

– Слежу за храмами.

– Вы шаман? – Ван Сун сама не понимает, почему ей в голову приходит такое старомодное слово. Возможно, дело в том, что сам юноша – словно воплощение слова «старомодный», будто посыпанный золотой пылью: волосы чуть с проседью, темные печальные глаза, скорбно поджатые губы, одежда, вышедшая из моды еще, кажется, при Цинь Шихуанди.

– Что-то вроде того, – соглашается юноша.

Он становится маленькой тайной Ван Сун.

– Куда это ты? – Хуа Бай сидит на кровати и зашивает платье, у подола которого разошелся шов.

– Гулять, – отзывается Ван Сун, не упоминая, что идет она с У Вэем. Хуа Бай бы не заперла ее в доме, но Ван Сун знает – не одобрила бы. Не очень понятно, за что тот так сильно Хуа Бай не нравится, но факт есть факт – та терпеть его не может, домой никогда не зовет, по имени обращается редко.

Так что пусть лучше не тревожится лишний раз.

– Она особенная, – так говорит У Вэй про Хуа Бай. – Сложная сильная девушка, которой не нужно объяснять, почему она кого-то не любит.

– Вас это не задевает?

– Ничуть. Напротив, мне лестно, что такой, как она, я сильно не нравлюсь. Это своего рода достижение, – он улыбается.

– А что в таком случае любовь Ло Хуан?

– Тоже достижение, просто в другой битве.

– Девушки не трофеи, за нас не нужно бороться.

– О, – он забавно, чуточку наигранно округляет рот. – Я полагаю, вы самые сильные противницы и самые сильные союзницы в любой битве, а не трофеи.

– И в какой же битве Хуа Бай стала вашей противницей?

– Вы засмеетесь, если я скажу.

Они сидят у фонтана на площади – фонтан этот находится на последнем издыхании и с трудном выплевывает клочья мутноватой, пахнущей канализацией воды на заросшие плесенью плиты.

– Ничуть.

– В битве колдовства и разума.

– Хуа Бай будет на стороне разума?

– Разумеется. И мне нравится, что вы мгновенно записали меня в колдунов, – У Вэй ей подмигивает. Не пытаясь понравиться, просто подмигивает – весело, дразня.

Ван Сун вытягивает ноги и начинает рассматривать стоптанные носочки ботинок.

– Вы очень на него похожи. Не на колдуна, наверное, а на божество.

– Как Фу Си?

– Не-а. Скорее, на маленького вредного духа лисы, который погрызет все ваши посевы, расстроится, если вы повесите над входом оберег, и потребует вашего первенца в качестве платы за моральный ущерб.

У Вэй начинает хохотать – тепло и искренне, впрочем, его глаза остаются такими же мертвыми, что выглядит чуточку пугающе, только чего Ван Сун бояться? У нее нет ни посевов, ни первенца.

– Звучит замечательно.

– Обращайтесь.

Мимо них пробегает ребенок, буксирующий на веревочке воздушного змея.

– Вам нравится то, чем вы сейчас занимаетесь? – спрашивает У Вэй.

– Да я особо ничем не занимаюсь, – качает головой Ван Сун. – Так, немного помогаю Хуа Бай.

– Но это же все равно дело.

– Тогда не знаю, мне нравится, но это же не моя профессия, а ее.

– А чем хотели бы заниматься вы?

– О, все детство я мечтала стать богиней, – смеется Ван Сун. – А потом хотела спасать девушек из… публичных домов.

– И почему же вы этим не займетесь?

Она пожимает плечами.

– Вы не придумали, что можно сделать, чтобы устроить их жизнь? Все-таки, их даже замуж будет трудно выдать^[18], хотя не думаю, что они сильно этого бы хотели.

– Мне кажется, у меня для этого недостаточно сил, – Ван Сун закусывает губу. – А вам нравится?

– А вы не переводите тему, – У Вэй встает и отряхивает брюки. Они у него на европейский манер, как и одежда Хуа Бай, а вот верх – как будто обрезанное ханьфу: высокое горло, широкие рукава, из которых при желании можно выудить все ту же лису, узоры на краям. У Вэй выглядит странно, так, как не выглядит ни один мужчина в Нанкине и, наверное, в других городах, но почему-то это никого не смущает. Будто его тут и нет – и все проходят мимо, задержав взгляд только на Ван Сун.

– Мне просто интересно.

– Да, пожалуй, нравится. Можно встретить разных интересных людей, – кивает У Вэй.

– Ло Хуан вы тоже встретили в храме?

– Нет, просто в городе, она ругалась с лавочником, и я заслушался. – У Вэй смущенно улыбается, а потом озорно, по-мальчишечьи, пожимает плечами.

– И подошли познакомиться? Она вас не прогнала?

– Не прогнала.

– Тогда вам повезло.

– И я так считаю, – соглашается У Вэй. При разговоре о Ло Хуан он немного оживает, в нем появляется незнакомая детская непосредственность и, возможно, влюбленность. Впрочем, для Ван Все все его эмоции кажутся странноватыми, не совсем понятными, будто…

Она задумчиво смотрит на его улыбку.

Будто он пытается их копировать у кого-то другого.

– Вы когда-нибудь были в ателье? – вдруг спрашивает У Вэй.

– Зачем?

– Пойдемте, – он протягивает ей руку, и Ван Сун видит тоненький, старый шрам на его ладони.

Когда он берет ее за запястье – со странной, не совсем человеческой, не мужской непосредственностью, она чувствует абсолютный холод, который панцирем наползает на ее кожу.

– Вы так замерзли? – охает она.

– Не переживайте, ничего такого, – качает головой У Вэй.

Они идут по улицам быстро – даже, возможно, слишком, У Вэй сверкает своими темными глазами, улыбается и тянет ее за собой, все глубже и глубже в нутро города.

– Так зачем нам туда? – повторяет вопрос Ван Сун.

– Вам очень идет алый, вы знали?

– Как вы это поняли?

– Огненной девушке – огненный цвет.

– У вас есть жена.

От этого возражения – удивленного, слабого – У Вэй искренне недоуменно поднимает брови и фыркает по-лисьи.

– Я не пытаюсь за вами ухаживать. Не так, как если бы хотел с вами переспать.

– Как грубо.

– Мы с вами взрослые люди, а вы точно понимаете, о чем идет речь.

– Вы сейчас назвали меня девушкой легкого поведения?

У Вэй хмурится – недовольно, потревоженно.

– Разумеется, нет. Но вы же должны знать, что не все девушки понимают даже, откуда берутся дети. Я лишь сказал, что вы точно знаете.

– И с чего вы взяли?

У Вэй пожимает плечами, не переставая тащить ее сквозь улицы.

– У вас это в глазах.

– Что именно?

– Злость. Отчаяние. Ненависть. Сила. Желание спасти. Проще говоря, что есть в глазах любой девушки, которая уже прекрасно знает, как ценна и важна.

– Мужчинам?

– Зря вы воспринимаете эти слова в штыки.

Она резко тормозит, так, что У Вэй от неожиданности налетает на какую-то женщину. Они чуть все вместе не падают, женщина роняет сверток с зеленью, с кряхтением его поднимает и уходит, ругаясь.

– Что вы имеете в виду?

– Я не хочу вас обидеть.

– Но продолжаете говорить такой бред.

– Это не бред, я сказал, что вы осознаете свою важность, и вы правы в этом чувстве.

– Но для кого эта важность?

– Я полагаю, для мира.

– Для мужского мира.

– В мире живут не только мужчины.

– Однако удобен он для них.

Ван Сун тяжело дышит и чувствует, как ее грудь высоко вздымается. Волосы, вылезшие из прически, падают ей на лоб, рука болит от холода, пробирающегося под кости.

– Да, вы правы. Мир удобен для мужчин, но какая разница? Вы сильная, яркая и смелая, вы можете делать то, что захотите. Вы знаете об этом мире больше, чем знают многие мужчины, так почему вы по-прежнему так переживаете о том, что подумают они? – У Вэй чуть склоняет голову. Его небрежная коса ложится на плечо.

– Но разве…

– Какая вам разница? Почему вы так переживаете за них, хотя они никогда не будут переживать за вас?

Она цепляется за это странное «они», а не «мы», но Ван Сун решает, что это не сильно важно прямо сейчас.

– И что же мне делать?

– Ничего такого – легко отвечает У Вэй. – Просто делайте то, что хотите, и не оборачивайтесь на тех, кто не способен вас понять. Мы, кстати, пришли.

Следующие два часа они проводят, выбирая ей платье – У Вэй оказывается удивительным поклонником нарядов, бракует многие варианты, потому что те недостаточно раскрывают «сущность» Ван Сун, как он говорит, доводит портную до белого каления, но в итоге останавливается на красном ханьфу с цветочными, чуть острыми узорами по подолу и рукавам.

У Вэй обнимает ее за плечи и подводит к зеркалу.

– Так ведь гораздо лучше.

В зеркале Ван Сун видит себя: растрепанную от бесконечных примерок, с горящими от спора за то, какой цвет лучше, глазами, со следом от чернил на щеке, в пестром ханьфу, которое подчеркивает ее тоненькую талию.

Она быстро прикрывает грязную щеку рукой, а У Вэй смеется ей на ухо.

– До этого она вас не беспокоила.

– До этого я не знала, что испачкалась.

– Ну и что? Вы в любом случае очень красивы. И нет, – он взмахивает рукой, кладя указательный палец ей на губы, – не смейте ворчать, что Ло Хуан будет ревновать. Не будет, потому что у нас разные отношения и основаны они на разном.